«Мальчик сидел за длинным столом. На одном конце стола высилась груда спичечных коробков. Мальчик взял один коробок, внимательно осмотрел его и переложил на другой конец стола.

— Триста тысяч один, — сказал он».

Конечно, немалую роль тут сыграло кино, а именно фильм Михаила Юзовского «Тайна железной двери», снятый по повести Юрия Томина «Шёл по городу волшебник». Но идея волшебных спичек, исполняющих любое желание, так сильно пришлась по душе миллионам советских школьников, что они на полном серьёзе писали в редакции письма с просьбой прислать им хотя бы несколько штук.

Юрий Томин — автор разных книг. Есть у него истории из жизни, родившиеся под впечатлением от поездок писателя по Крайнему Северу в качестве начальника геофизической партии, есть просто «школьные повести»… Однако наибольшую известность ему принесла фантастика: «Борька, я и невидимка», «Шёл по городу волшебник», «Карусели над городом», «А, Б, В, Г, Д… и другие».

«…Томин — не обычный фантаст, — писал Николай Внуков. — Он относится к редкой категории сказочных фантастов.

Если научные фантасты выдумывают и предполагают, то сказочные фантасты представляют обычную жизнь под необычным углом зрения».

А.Копейкин

Понадобится внимательно рассмотреть книги разных лет, чтобы понять, как изменялся стиль Марины Евгеньевны Успенской. Если сравнить пышноцветие «Аленького цветочка» и продуманный лаконизм «Руслана и Людмилы», можно подумать, что эти книги оформляли разные художники.

Постепенно, не сразу Успенской удалось выработать ту мягкую, спокойную манеру рисования, которая, сохраняя внешние черты декоративности, привлекает ясностью образов, сдержанностью эмоций и красок, порой даже некоторой скупостью выразительных средств, что, впрочем, лишь выгодно отличает художницу от любителей всевозможных излишеств.

С её иллюстрациями издавались «Алёнушкины сказки» Д.Н.Мамина-Сибиряка и «Машины сказки» С.Л.Прокофьевой, «Детство Тёмы» Н.Г.Гарина-Михайловского и «Синие листья» В.А.Осеевой, сказы П.П.Бажова (в том числе, отдельно — «Серебряное копытце») и русская народная сказка «Снегурочка», кабардинский эпос «Нарты» и стихотворные сборники С.Б.Капутикян.

А.Копейкин

«В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов.

Это был человек лет тридцати двух-трёх от роду, среднего роста, приятной наружности, с тёмно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определённой идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворённые губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всём лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока…

Как шёл домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его…»

Прочитав великий роман, Иван Тургенев сказал автору: «Пока останется хоть один русский, — до тех пор будут помнить Обломова». И вот прошло полтора века — 153 года со дня опубликования одной из самых естественных, самых национально-достоверных наших книг. Обломова полагается помнить, и русских ещё много. Комментировать смену эпох смешно — она очевидна. Штольц победил и т.д., и т.п.

Речь о другом.

Сколько на белом свете — и в России тоже — осталось людей, способных и склонных к задумчивому одиночеству? Кто готов дольше десяти минут общаться сам с собой по «неконкретному» поводу? Кто проживёт дольше тех самых десяти минут без образов и звуков, источаемых большими и маленькими железными коробочками? Кто из самых сытых или просто неголодных захочет и позволит, чтобы его «мысль гуляла вольной птицей», «пропадала», «пряталась» и превращалась иногда в «ровный свет беспечности»? Русский роман Ивана Гончарова оказался важнее и глубже, чем думали о нём современники и ближайшие потомки. Он успел запечатлеть ту роскошь «отсутствия определённой идеи», ту тихую природную самодостаточность, которая стремительно покидает «новое человечество».

И.Линкова