«Это была уютная старая комната; правда, ковёр был выцветшим, а мебель очень простой, но зато на стенах висело несколько хороших картин, стенной шкаф заполнен книгами, на подоконниках цвели хризантемы и маленькие розочки, и всё кругом дышало домашним уютом и покоем». Дальше можно не продолжать — всё пойдёт по плану. Сейчас появятся юные барышни, кроткие, но гордые, зашуршат поплиновые и кисейные платья, старенькие, но опрятные, диалоги с благородной матерью будут чрезвычайно похожи на воскресные проповеди, а в результате наступит то ли благополучно-трогательный, то ли трогательно-благополучный финал и растянувшаяся на полтора века преданность читающей публики (отобранной, разумеется, по гендерному принципу).

Самыми знаменитыми повестями Олкотт считаются «Маленькие женщины» и «Хорошие жёны». Хотя названия звучат совсем по-взрослому, на самом деле это книги о детстве и юности четырёх сестёр, написанные с полным пониманием ситуации. Ещё бы! Луиза Олкотт действительно была в родительской семье одной из четырёх сестёр и после нескольких попыток сочинять «из головы» бросила эту затею и принялась писать откровенно автобиографически. Чем и прославилась. Книжек потом у неё появилось много: «Маленькие мужчины», «Семь братьев и сестра», и т.д., и т.п.

И.Линкова

Немножко странная, некрасивая девочка Мэг, над которой смеются одноклассники… Её братишка, очень-очень странный малыш Чарльз Уоллес, которого окружающие считают немым дурачком, а он рассуждает разумнее любого взрослого… Долговязый старшеклассник Кэльвин, который прямо говорит: «я мутант»… Беглая расшифровка формулы Эйнштейна, загадочный тессеракт (четырёхмерный гиперкуб), строчка из Сенеки, строчка из Данте… Папа, уехавший неизвестно куда… Мама, которая неустанно трудится в лаборатории… И ещё три совершенно удивительных существа, исчезающих и возникающих от порывов ветра: миссис Что, миссис Кто и миссис Которая…

Пожалуй, хватит. Вполне достаточно ингредиентов, чтобы заварить крутую приключенческую, фантастическую историю, которая будет называться «Складка времени» и закончится очень хорошо: папа спасён, любовь и дружба доказали свою непобедимость, а миссис Что, Кто и Которая отправились дальше по своим делам, будучи унесёнными ветром.

«Складка времени» стала самой известной книгой бродвейской актрисы Мадлен Л’Энгл и принесла ей огромную популярность. Далее последовала целая серия книг «о приключениях школьников, вовлечённых в межгалактическое столкновение Добра и Зла», появились престижные литературные награды, а также переводы на болгарский, венгерский, грузинский, китайский, корейский, монгольский, немецкий, польский, русский, сербско-хорватский, словацкий, французский, чешский и японский языки.

Читать «Складку времени» не скучно. Особенно, если тебе 12 лет.

И.Линкова

Он умер внезапно, не дожив одиннадцати дней до своего двадцатипятилетия. Осталось много вопросов:

— откуда у скромного домашнего учителя такое море изысканной фантазии?

— где почерпнул этот нерадивый ученик богословского факультета такую мудрость и глубину взгляда?

— наконец, с какой благодатной небесной высоты снизошли эти изящные слова, этот мягкий повествовательный слог, неспешный и лукавый?..

Полное собрание сочинений Гауфа, изданное через три года после его смерти, заняло 36 маленьких томиков. Там были и новеллы, и настоящий исторический роман о рыцарстве и любви. Но любимыми на века остались сказки: про карлика Носа, калифа-аиста и, конечно, про Маленького Мука.

И.Линкова

Нечасто случается, чтобы главную свою книгу литератор создал на склоне лет, после шестидесяти. Но творческая биография Гавриила Троепольского сложилась именно так: его повесть «Белый Бим Чёрное ухо» вышла в свет в 1971 году.

Все предыдущие работы, никак не соприкасающиеся с детской литературой, были сочинениями честного автора, погружённого в проблемы советской деревни, не лишённого чувства юмора и не обделённого сдержанным вниманием читателя.

Но «Белый Бим…» грянул как гром среди ясного неба. Не осталось, кажется, ни одной литературной премии, которой бы не наградили эту книгу. Повесть была отмечена на родине, за границей и даже названа одной из лучших книг для слепых детей, пользующихся шрифтом Брайля.

Это грустная история о преданности.

Это история с плохим концом, потому что Бим погибает.

Это история про собаку, которая больше похожа на хорошего человека, чем сами люди.

И.Линкова

Нет, это не портрет писателя Льюиса. Это портрет старого профессора из сказки «Лев, колдунья и платяной шкаф». Того самого профессора, в чьём доме, прямо посреди Англии, спасаются от бомбёжек Второй мировой четверо лондонских ребят. Дом большой, с длинными коридорами и множеством пустых комнат — совсем такой, какой был в детстве у маленького Клайва. Тогда, в детстве, он придумывал истории про страну говорящих животных. А теперь, когда сам стал профессором и большим знатоком литературы, взял да и написал для племянницы волшебную сказку, где прямо за дверью шкафа — заснеженный лес, а в лесу — маленький фавн в красном шарфе и под зонтиком. И ещё вопрос, кто больше удивился при встрече — девочка, заглянувшая в шкаф, или тамошний фавн.
— …вы — настоящий человеческий Человек? — спрашивает волшебное существо.
Все книги Льюиса — об этом. О том, что же такое «человеческий Человек». Поисками ответа заняты и все 680 страниц приключений в «Хрониках Нарнии», и взрослые философские эссе о христианстве.
Когда-то дружеский кружок оксфордских филологов, в который, кроме Льюиса, входил ещё и Толкин (тот самый!), взял себе название, произведённое от слова «inklings», то есть — «намёки». Не ждите от Клайва Стейплза Льюиса «рецептов жизни». Он позволяет себе только мягкий, тактичный намёк — легкий абрис человеческого предназначения.

И.Линкова

Есть очень мало людей, которые умеют прожить жизнь целиком, не упустив ни минуты. Наверное, именно таким человеком был Константин Сергеевич Бадигин.

В 19 лет он уехал из тихой Пензы в далёкий Владивосток, за полтора года (вместо четырёх) окончил мореходное училище и стал штурманом, а потом — капитаном. Он был капитаном до войны, во время войны и после войны. Он был на том самом ледоколе «Седов», который в конце 1930-х дрейфовал в Северном Ледовитом океане, героически не погиб и стал доказательством человеческой умной стойкости.

Именно там, на корабле, способном утонуть в любую минуту, капитан Бадигин сделал свои первые литературные записи. Одна книга называлась «Седовцы», а другая — «Три зимовки во льдах Арктики». Но тогда, после возвращения на землю, страна чествовала моряка и командира, а не писателя.

Писателем Константин Бадигин стал после сорока, причём подготовился к этому серьёзно — как всегда. Он окончил Московский университет, аспирантуру, защитил диссертацию о северных русских мореходах. И стал писать, определив для своих книг особый жанр: «роман-хроника».

О том, как Бадигин работал в отечественных и зарубежных архивах, стремясь к максимальной исторической достоверности, можно было бы сочинить целую поэму или хвалебную оду. Но лучше привести один пример: когда ни в каких доступных источниках не нашлось материалов о насильственном пострижении в монахи во времена Бориса Годунова, Константин Сергеевич добился аудиенции у самого Патриарха Всея Руси. Патриарху пришлось пригласить специалистов по обрядам, и только после беседы с ними Бадигин позволил себе записать литературную сцену, которую считал необходимой.

Книги этого писателя открывают страницы русской истории, которые были забыты или попросту неизвестны. «Корсары Ивана Грозного», «Кольцо великого магистра», «Ключи от заколдованного замка» — заманчивые названия романов и повестей Константина Бадигина не обманывают. Это действительно увлекательное и содержательное чтение.

И.Линкова

Судьба, конечно, знала, что будет дальше, когда давала биологу Звереву его фамилию. Максим Дмитриевич действительно всю жизнь изучал зверей, путешествовал по труднодоступным местам, организовал Алма-атинский зоопарк, потом — заповедник и станцию юных натуралистов, уже в старости готов был промчаться за один день 350 километров по раскалённой пустыне, если поступила информация о том, что кто-то обижает пеликанов…

И всю свою жизнь биолог Зверев писал для ребят короткие, но совершенно живые звериные истории. Писал дома, в экспедиции, во время войны, при коптилке и даже без неё, практически в темноте, умудрялся записывать что-то, сидя в кино, или на вокзале, стоя в очереди за билетом. Получались не сказки и не рассказы, а именно истории, эпиграфом к которым можно было бы поставить слова писателя Сладкова, сказанные о писателе Звереве: «Он всё видел сам». Виталий Бианки был ещё щедрее на похвалу. Он написал: «Вы, Максим Дмитриевич, редкостный наблюдатель, Вы смотрите на зверей и птиц, на которых смотрели до Вас тысячи учёных, и видите то, чего до Вас никто не видел, начинаете понимать то, что никто не понял и не объяснил».

К этим словам можно только добавить, что за каждой страницей зверевских историй стоит особенное взрослое чувство, которое редко удаётся донести до бумаги. Оно сразу и нежное и суровое, оно не умещается в комнатную розовую формулировку «любить животных». Чем дольше читаешь, тем больше кажется, что именно так должен относиться человек разумный ко всему «другому живому». И к красавцу белому маралу, победителю людей и волков, и к самому крошечному джунгарскому хомячку, который сначала встаёт перед огромным человеком на задние лапы, устрашая завоевателя своим звериным рыком (то есть писком), а потом мирно грызёт сухарь, возвращаясь в кармане путешественника к своей родной хомячьей норке…

Таких историй у писателя Зверева великое множество. Друзья подсчитали, что ещё в начале 1980-х годов накопилось около ста сорока (140!) небольших книжек, где «разговор идёт о природе мест, мало известных читателю». К сожалению, после тех самых восьмидесятых книжки эти не переиздавались. Зато судьбе понравилось, как делал своё дело человек по фамилии Зверев. Он прожил среди природы и книг ровно сто лет.

И.Линкова