О ДЕТСКИХ КНИГАХ — CТРАННЫХ И ЕЩЁ БОЛЕЕ СТРАННЫХ

Сначала о сложном.

Сложным, внушительным течением в литературе, да и в искусстве вообще был сюрреализм. Но о нём частенько вспоминают и в самом простом разговоре. «Сюр», говорим мы, когда хотим подчеркнуть, что всё встало с ног на голову, что дела идут непривычно. Если перевести с французского, получится слово «над». Книжек, которые парят «над» реальностью, хватает, и детские среди них — в числе самых замечательных. Ну, а самой известной остаётся (и останется, возможно, навсегда) «Алиса», написанная за полвека до появления любых сюрреалистов. Причём написанная не во Франции, а в старой доброй Англии. Тут мы столкнёмся с первой загадкой. Собственно сюрреализма в Англии почти не было.

«Сюрреалистами» здесь называли себя буквально несколько человек, простому читателю неизвестных. Довольно скоро и эти несколько перестали себя так называть. Учёные до сих пор выдвигают гипотезы. Может быть, британцы выразили своё неодобрение франтоватой заморской забаве? Или они прекрасно понимали, что древо парадокса давным-давно проросло на родной почве и даже дало плоды? В умных словарях написано так: «…иррациональное всегда было частью английской культуры, а нонсенс и волшебные сказки — детского чтения, потому в Англии так много предшественников сюрреализма <…> и мало самих сюрреалистов» (Энциклопедический словарь сюрреализма. — М. : ИМЛИ РАН, 2007. — С. 100).

Но дело не только в предшественниках. Мы знаем немало английских книг XX века, где чудачества поданы невозмутимо, как нечто само собой разумеющееся. Знаем писателей, чей юмор сумасбродно абсурден или заманчиво загадочен. Достаточно почитать Честертона. «Провал» популярного движения никак не отрицал литературной игры — игры в самом высоком смысле. И серьёзность «английского стиля» этой забавы как раз в том, что он ускользнул от любых ярлыков. Причудливые книжки в Англии словно вдвойне причудливы; с одной стороны, они подлинно свободны, с другой — хранят верность традиции и сопротивляются всяческим «-измам».

К чему мы вообще завели речь об «-измах»? Очень просто: всегда удобно на что-нибудь опереться. В нашем путешествии по миру необычных детских книг придётся учитывать особенности культуры стран, где они были написаны. Во время рассуждений о французских поэтах полезно будет вспомнить, что иные из них любили время от времени гордо называть себя «сюрреалистами». А с англичанами уже понятно — у них была странная и прекрасная «Алиса», стоившая целой литературной школы, а то и нескольких. Поэтому, говоря об англоязычных книжках, — рассказ о них начнётся сразу же после вступления — нам неизбежно захочется вернуться к сказке Льюиса Кэрролла. Итак, в путь. Ближе к концу мы будем знать о странном и причудливом чуть больше, чем знаем сейчас.

Бёрджесс Э. Долгий путь к чаепитию : повесть / Энтони Бёрджесс ; [пер. с англ. Р. Шапиро]. — Москва : Текст, 2000. — 187 с. — (Текст. Книги карманного формата).

Британец Энтони Бёрджесс знаком, прежде всего, как творец ироничной и жёсткой антиутопии «Заводной апельсин». Зловещую книгу читали многие, но немногие могли подумать о том, что её автор писал и для детей. Впрочем, «Долгий путь к чаепитию» (единственное произведение Бёрджесса, способное назваться «детским») заинтересует не только ребёнка. Самой завлекательной приманкой будет то, о чём мы уже говорили, — литературная игра.

В «Алисе», как мы помним (и это до сих пор составляет трудность при переводе), пародировались многие стихотворения и песенки, знакомые англичанам чуть не с пелёнок. Во всяком случае, знакомые тогда, когда была написана сказка преподобного Доджсона. Бёрджесс пользуется схожим приёмом, да ещё пытается пародировать саму «Алису». Судя по всему, он вознамерился создать книгу, даже чересчур похожую на неё. Перед нами тот случай, когда въедливые читатели и любители выискивать сходство оказываются посрамлёнными; с уверенностью можно сказать, что это сделано нарочно.

Основное достоинство и, как ни странно, недостаток этой книги — именно её универсальность, та самая «взрослодетскость». Бёрджесс был настоящим интеллектуалом, писал романы, мягко говоря, непростые; ему, вероятно, трудно было оставить багаж за бортом и перестроиться (да и нужно ли?). Он попросту решил этого не делать. Можно сказать, что Бёрджесс использует детский опыт для зашифровывания опыта взрослого, пытается создать своего рода микроэнциклопедию культуры. Иногда не совсем понятно, чего здесь больше — высоколобой иронии или детской забавы. В «Алисе» ситуация схожая, но там швы настолько тонкие, что можно сказать, будто их вовсе нет.

Мальчик Эдгар, задремавший на уроке, вдруг оказывается в стране маленьких человечков. Он сразу же начинает искать дорогу домой. Этот немудрёный сюжет нужен для того, чтобы перед нами прокувыркалась куча-мала всевозможных героев. И почти сразу же встречаются человечки Эк Кер Ман и Эк Хар Т. Если мы искушены и начитанны, то улыбнёмся, узнав собеседника Гёте и великого мистика. Если просто любопытны — залезем в примечания.

Возможен и третий путь: принять всё за чистую монету, без особых рассуждений отправиться дальше. И споткнуться уже на следующей странице, если не строчке. Культурно-героическая и псевдоисторическая чехарда ждёт нас, без преувеличения, повсюду. Генрих IV Французский сражается с французским же Людовиком XIV, из стихов на бутылке можно узнать историю Эдисона, неподалёку — намёки на «Королеву фей» Эдмунда Спенсера. Есть место для несложных головоломок или упражнений в остроумии; опять-таки в самом что ни на есть «алисином» духе. Вот, к примеру, одна из бесед Эдгара:

— Разве можно знать больше, чем всё, сударыня? — спросил Эдгар храбро, но вежливо.

— Ведь можно знать меньше, чем ничего, — сказала, нахмурившись, змея…

Ещё одно достоинство и недостаток — несколько стёртый, вялый герой. У него, в общем-то, мало что есть, кроме имени и стремления напиться чаю. Характер, харизма, на первый, да и на второй взгляд, как-то не обнаруживаются. В чём же достоинство? Такой «пустотный» герой необходим: главный путешественник по просторам бёрджессовских острот и проказ — сам читатель. Если читатель ещё и юный, то для него книжка может стать началом пути к усложнённым эпопеям XX века, с их скрытыми и открытыми намёками и аллюзиями, со всё той же высокой культурной игрой. Мы говорим о постмодернизме.

Бартелми Д. Немножко не то пожарное авто, или Джинн Инисё-Инито / Доналд Бартелми ; [пер. с англ. М. Немцова]. — Москва : Livebook/Гаятри, 2012. — 32 с. : ил.

Следующий автор был американцем. К слову, стопроцентным постмодернистом, игроком в квадрате. Огрубляя, можно сказать, что от «обычного» писателя писатель-постмодернист отличается тем, что свои талант, изобретательность и хитроумие он использует для исследования и использования уже готовых рецептов, «кодов» культуры; он оперирует цитатами всех мастей, перемешивает их в разных сочетаниях; убеждает себя и других, что всё уже сказано и написано. Тем более странно, что единственная (опять!) детская книжка Доналда Бартелми получилась в чём-то куда более лёгкой, чем произведение того же Бёрджесса (которого «постмодернистом» назовёт далеко не всякий). В сущности, Бартелми создал почти классическую книжку-картинку с немногочисленными нюансами, о которых мы сейчас и расскажем.

Героиню здесь зовут так же, как и знаменитую вундердевочку Роальда Даля — Матильда. Едва открыв книгу (да что там — едва завидев обложку!) мы опять тычем пальцем: «Алиса, Алиса!» И, конечно, мы опять правы. В качестве портрета Матильды взята старенькая гравюра, изображающая совсем юную барышню, опрятную и благовоспитанную. Такая ну просто обязана рухнуть в самые безумные, немыслимые приключения. Бартелми (он ещё и автор всех иллюстраций-коллажей) как будто сигнализирует: читатель, да, это именно то, о чём ты подумал! Ты уже читал про Алису, я тоже, так давай поиграем в это! Смотри, ещё есть картинки с китайскими солдатами, статуэткой, с кораблём, попавшим в бурю. Думаешь, они смогут нам пригодиться?

«Коллажность» проглядывает и в словотворчестве автора. Взяв за отправную точку достижения английской абсурдной поэзии, футуристические эксперименты, опять-таки замечательную чепуху из «Алисы» (да и просто чепуху), Бартелми кроит и режет, сталкивает или склеивает слова и фразы. Получаются неожиданные внутренние рифмы, аллитерации, остроумные модельки-гибриды, во многом подобные визуальному сопровождению. Вот как это передаёт русский перевод:

«Были там и танцоры с кувшинами, и клоуны, и фешенебельные фехтовальщики, и прочая разнообразнейшая раскованность с образцовыми арабесками».

«— Анатомическая схема анатомикомическая до смеха, — сказала Матильда…»

В чём же главное отличие от книги Бёрджесса? Дело, конечно, не в объёме и не в том, что, как и в Алисе, в героине проглядывают уверенность и характер. Просто работа Бартелми с культурой строится по несколько иным законам, его книжка непредставима без интенсивного диалога «иллюстрация-подпись», иначе она рассыплется, превратится в блекловатую поделку. Сталкивая контексты, делая этакий «Монти Пайтон» для детей, автор добился, чего хотел, — его творение важно и нужно видеть, а не только читать.

Словно с луны свалившиеся вырезки из книг XIX века и словесный цирк развивают друг друга, рождают баланс — шаткий, но правдоподобный. Картинки без текста — ещё один коллаж, а сколько их было? И текст без картинок — почти ничто; настолько же экспериментальное, насколько и маловразумительное упражнение «по мотивам» общеизвестной истории. К тому же слишком краткое. Но всё вместе превращается в настоящее, интересное приключение. «Долгий путь к чаепитию» содержит множество намёков и цитат (исключительно на уровне текста), а «Пожарное авто» само по себе, всё целиком является воплощённым принципом работы с цитатой, иллюстрирует существо творческой игры — и постмодернистской, и детской. Всё уже было, но в этом нет трагедии. Бери и пользуйся.

Стихи французских поэтов для детей / Жак Превер, Робер Деснос, Мадлен Лей, Клод Руа, Рене де Обальдиа ; составил и перевёл с французского Михаил Яснов ; [ил. и оформл. Т. Кормер]. — Москва : Самокат, 2006. — 78 с. : ил.

Теперь летим быстрей кометы сквозь время и пространство и оказываемся во Франции. Именно здесь ярко и сильно цвело направление, в котором «странности» и непривычности были основой основ. Это наш старый приятель — сюрреализм. Он увлекал очень многих, но вот что важно: говоря «сюрреалисты», мы не имеем в виду оригиналов, сбившихся в стайку для однотипных кривляний. Стычек и споров было не меньше, чем союзов, а у каждого серьёзного мастера было своё понимание сути и задач движения. «Сюрреализм — это я», — сказал Сальвадор Дали. Первый автор нашей маленькой антологии тоже не во всём сходился с коллегами, но до таких крайностей, конечно, не доходило. Звали его Жак Превер.

Превер жил долго и сделал очень много: был поэтом, романистом, драматургом, сценаристом (по его сценарию снята одна из лучших французских кинокартин — «Дети райка») и, как мы уже поняли, сюрреалистом. Авангардный опыт выразился отчётливо — в его стихах нет ни рифмы, ни даже ритма. Ещё обратим внимание на образы: «Старинный пузатый комод / с рогатой коровой / на пастбище утром резвятся / и скачут». В своё время такой комод был настоящим дивом. Нас, живущих в двадцать первом веке, им не сильно удивишь — мы, скорее, умиляемся. Но если вчитаемся и подумаем, можем сделать интересные выводы.

Дело в том, что при желании авторов сборника можно поделить на две группы. Давайте окрестим первую «группой пузатого комода», и в неё войдут всего двое — Превер и Рене де Обальдиа. Это те, в чьих стихах встречаются чудеса: попыхивающий трубкой снеговик, цветущая и плодоносящая деревянная нога или мёртвая дама, испугавшаяся лягушки. Вторую группу мы назовём «рогатой коровой», и в неё войдут трое. Стихи Робера Десноса, Мадлен Лей и Клода Руа изысканные и тонкие, но ничего неожиданного в них нет. Почти все их герои — животные (не правда ли, они и без того частые гости в детской литературе?). Лишь изредка попадётся старая фея или ветер в голове.

Случай Десноса можно назвать особенным; его детские тексты — идеальный, аккуратный маленький зверинец: тут стихи о кузнечике, о зебре, о пеликане и черепахе, жирафе… Ни шажка в сторону, никаких причуд. Кузнечик скачет, зебра играет, а сардинка плывёт. Лишь черепаха хвастается сверх меры, но, честное слово, ласточка-пепел у Мадлен Лей (как будто «просто» детской писательницы) куда более необыкновенна. А ведь Деснос вообще-то был сюрреалистом-авангардистом.

Тут-то и начинаются чудеса: разные стихи и их создатели выстраиваются в единый и весьма привлекательный ряд. Комод действительно пляшет с коровой; «просто писатели» влияют на писателей «с причудами», а те, в свою очередь, на них; необычное и обыденное проникают друг в друга. Парта, проросшая корнями, выглядит естественно, а кузнечик или малиновка — весьма загадочно. Получается такая удивительная «книга-перевёртыш», показывающая родство и единство совершенно разнообразного, а то и несовместимого.

Несколько слов об оформлении. Как почти всегда бывает у «Самоката», оно получилось и парадоксальным, и деликатным. Татьяна Кормер буквально воплотила принцип соединения несоединимого: совмещены вполне ожидаемые иллюстрации для детской книжки и «отпечатки» фотографий или старинных гравюр. Иногда в границах одного рисунка — физиономия Наполеона «скачет» на рисованной лошадке. А строгие фотографические портреты авторов почти всегда повёрнуты так, словно их, шутки ради, «повесили» кривовато. И никакой разноголосицы не возникает, более того, рождается приятное чувство единства стиля.

В маленьком предисловии Михаил Яснов приводит слова десятилетнего Жана-Мари. «Что такое поэзия? — спрашивают его. «Это словно мячик катится по земле», — отвечает мальчик. Хорошо сказано: большинство сюрреалистов наверняка аплодировали бы. Ведь они тоже были детьми и увлечённо играли в свой «мячик». Не как постмодернисты — скорее, наоборот. Их игры и находки были в большой степени подчинены всплеску, который случился в начале прошлого века, желанию обновить культуру и язык, заставить их звучать необычно, свежо и ярко. Иногда, как мы убедились, взяв книжку «Самоката», это стремление приводило к удивительно простым и понятным текстам. Не более странным, чем катящийся мячик.

Кирилл Захаров

О детских книгах — странных и ещё более странных:
часть вторая и часть третья