«ПЕТЬ СЛОВАМИ»

Баю-баюшки-баю…

Сначала слова нужны только потому, что они звучат. Сначала, когда большой впервые берёт на руки маленького, он и сам не знает, что бормочет. Может быть, у того, кто теперь сын или дочка, даже имени ещё нет, может быть, у мамы ещё дрожат руки, потому что страшно поломать или уронить такое крошечное и родное, но слова всё равно приходят. Это случается не нарочно, просто потому, что невозможно молчать.

Если собрать в один букет всех уменьшительно-ласкательных, произнесённых шёпотом, «зайчиков», «солнышек», «птичек» и совершенно неожиданных «ах ты, черепашка моя полосатая!», получился бы бесконечный простор человеческого языка, не поддающийся измерению. И только одно слово, а вернее, почти заклинание звучало бы обязательно то там, то здесь на разные голоса: баю-баюшки-баю, баю детоньку мою…

Агитировать за колыбельные смешно. Всё решается очень просто: живой человек никогда и никому не отдаст первую встречу со своим собственным ребёнком, а человек искусственный найдёт тысячу разнообразных способов озвучить и разукрасить мир вокруг младенца. Наука доказала пользу колыбельных. Наука — молодец. Теперь мы знаем, что петь малышу надо уже тогда, когда он сидит в животе у мамы, начиная с четырёх-пяти месяцев преджизни. Ещё наука приблизительно подсчитала, когда слова, которые звучат над колыбелью, начинают обретать смысл и закладывать первые сознательные ассоциации в маленькую детскую голову. Есть даже доказательная точка зрения, что убаюкивая капризулю, нужно выбирать побольше шипящих: спиш-ш-шь, малыш-ш-шь… ш-ш-ш-ш… Ну и, разумеется, существует статистика, неопровержимо утверждающая, что слушатели колыбельных вырастают умнее тех, кто обделён. На сколько-то там процентов.

Можно усмехаться по поводу данных такого рода, можно свято верить в измерение ребёнка цифрами — это вопрос личного выбора. Но вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что жизнь всегда больше самой прекрасной науки. Когда в три часа ночи или полдня подряд ты баюкаешь своего детёныша и колдуешь над ним бесконечным «аа-аа-аа-а…», или «мм-мм-мм-м…», или научно обоснованным «ш-ш-ш-ш…», это ни с чем нельзя сравнить, кроме той природной минуты, когда он пьёт материнское молоко. Никто не знает, как и почему звук тихого голоса, скромное «баю-бай» связывает большого и маленького так крепко, поэтому слова для колыбельной, может быть, ещё важнее, чем слова для объяснения в любви. Глупо было бы утверждать, что книжки здесь — главные. Но они есть, и чем дальше ребёнок растёт, тем больше они нужны. Собственно говоря, удачная книжка может пригодиться ещё задолго до встречи.

Колыбельные / [предисл. Н. Шаховской ; ил. и оформл. Л. Орловой, И. Лившиц, У. Артеменко]. — Москва : Самокат, 2006. — 80 с. : ил.

Это совсем небольшая книжка, оформленная довольно скупо и, может быть, даже не очень удачно. У неё другие заслуги: она разворачивает перед взрослым читателем целую панораму выбора. Она показывает — что бывает, какими разными голосами и словами пытаются люди передать ребёнку, как сильно они его любят. В предисловии издатели пишут: «Мы не задавались целью составить академический сборник и не придерживались ни хронологической, ни географической, ни какой-либо иной системы. Нам интереснее перекличка между старинной народной песенкой и стихами современного поэта, между странами и временами».

Свое обещание издатели выполнили. Сборник начинается не самыми знакомыми строчками Генриха Гейне, а заканчивается песенкой из телепередачи «Спокойной ночи, малыши!», которая давно уже стала народной, хотя на самом деле её сочинили вполне конкретная писательница Зоя Петрова и вполне конкретный композитор Аркадий Островский. На одной странице англичане приговаривают: «Качайся, мой мальчик, / То вправо, то влево. / Отец твой — король, / А мать — королева…» Рядом наше, исконное, на уровне генетической памяти: «Баю-баюшки-баю, / Не ложися на краю…» Изысканный Владимир Набоков шепчет: «…Там, где вчера упал / берёзовый листок…» Но буквально на той же странице деловитый Григорий Остер сообщает: «Я сижу, гляжу в окно. / За окном уже темно. / Ночь давно, а я опять / Не хочу ложиться спать…» И никто никому не мешает, потому что хорошая книжка с простым названием «Колыбельные» — действительно, не какой-нибудь заурядный, формальный сборник. Это дружеское собрание похоже на отсвет того самого костра, вокруг которого сошлись когда-то все двенадцать месяцев, каждый со своим подарком. Только «месяцев» здесь не двенадцать, а целых пятьдесят семь. Есть из чего выбирать!

Искусство сборника — тонкое искусство. Так практически не бывает, чтобы всем читателям понравилось всё. Но должен быть уровень. Нельзя толкать под одну обложку просто «разное», нужно искать и собирать «разное хорошее». На страницах «Колыбельных», к счастью, нет ни одной случайности, ни одной «пустышки» — только современный, свободный выбор, профессиональный взгляд на богатые россыпи многообразной литературы. Такой художественный коллаж, пожалуй, рассыпался бы, если б не было у этой книжки главного достоинства: она всегда следует завету, который Владимир Иванович Даль с безупречной точностью назвал когда-то «ПЕТЬ СЛОВАМИ». Он не имел в виду только колыбельные. Он просто сказал, что человек так может, ему это дано. И вот перед нами реальность: каждая страница, каждый текст в сборнике для детского убаюкиванья звучит своей мелодией, даже если мы не знаем, был ли он когда-нибудь положен на музыку.

Бабушки с дедушками, наверное, помнят ещё, как советское радио, которое очень любило поэта Михаила Исаковского, часто-часто исполняло колыбельную песню на его слова. Теперь песни почти не слышно. Но вот на бумаге не лучшего качества, с картинками вокруг довольно случайными написано:

Да, бабушки, если захотят, смогут это пропеть, вспоминая собственное детство. А двадцатилетние папы и мамы — нет. Или всё-таки да? Ведь если потихоньку начать и всего-навсего «рассказать» про то, как месяц светит, а все маленькие спят, слова зазвучат сами, и сделают это именно так, как их просили. Как испокон веку напевно звучали и звучат настоящие колыбельные слова.

Взрослое, любимое

При всём прочем сборник «Колыбельные» ещё и отважная книга: там есть стихи, которые с официальной точки зрения никак невозможно назвать детскими. Ну кто из благонамеренных и правильных решится вслед за Сашей Чёрным повторить его «Колыбельную (для мужского голоса)»?

Да что Саша Чёрный! Мало ли какое у поэтов бывает настроение. Рядышком, на соседней странице, расположились пять строчек русской народной песенки:

И это ещё не всё. Если перевернуть другую страницу невинного сборника колыбельных, откроется одно из самых мощных, самых совершенных произведений Николая Заболоцкого — «Меркнут знаки Зодиака» (с прискорбием надо заметить, что здесь издатели допустили позорную опечатку, перепутав инициалы классика русской литературы).

Тут пора отложить в сторону конкретное издание, потому что оно только повод для очень важного вопроса: зачем над колыбелью младенца читать взрослые стихи?

Что это?! Помилуйте, при чём здесь невинное дитя, только вступающее в новый мир? Зачем ему эта игра? Зачем ему слышать, как через несколько строк поэт, поднимаясь всё выше, станет взывать: «Разум мой! Уродцы эти — / Только вымысел и бред…» И скажет про людей — «полузвери, полубоги», а в конце напишет так, будто и вправду обращается к кому-то маленькому:

Оставим наивность. Философское откровение Николая Заболоцкого рождено не для ребёнка, а для человека в мире — малой толики того, что видно и не видно, знакомо и неведомо, что есть, чего нет, чего быть не может. И если взрослый, склонившийся над ребёнком, чувствует эту глубину, если единая, огромная музыка ему слышна, значит он захочет и станет, как поэт, говорить над колыбелью:

— Меркнут знаки Зодиака…

Над колыбелью. Не потом, не для того, чтобы «показать» слова и смыслы. И не только потому, что ритмы Заболоцкого проникают в людское сознание подобно голосу природы. Этих минут, когда сын и дочь ещё не превратились в собеседников, но уже готовы слышать и чувствовать, больше никогда не будет. Ни перед кем, кроме своего младенца, никогда не удастся быть таким откровенным. Этому существу, которое смотрит ещё другими, совершенно загадочными глазами, можно доверить всё самое сокровенное — слова, которые никому другому не посмеешь сказать вслух.

Никто не знает, каким вырастет ребёнок. Никто не угадает, будет ли он отличать Ходасевича от Ахматовой, Ахматову от Бродского, станет ли поверять родителям свои духовные приоритеты. Но откровенность начинается с откровенности, а забытое слово гармония на самом деле никогда не утратит свой смысл. И если однажды, уже в тишине, уже на самой границе детского сна, вместо «Баюшки-баю» вдруг почему-то поднимутся из глубины слова, которые давно по праву сопереживания принадлежат не великим или безвестным поэтам, а тебе самому, не надо в испуге затыкать себе рот. Может быть, звук этих слов и есть первая встреча с душой твоего ребёнка.

Такие разные книжки

И вот наступает момент, когда можно не только «пропеть словами», но и показать малышу книжку. В последние годы спрос на колыбельные растёт буквально на глазах, и разные издательства наперебой выкладывают перед читателем свою разноцветную продукцию. Чаще всего это сборники, которые объединяют и народную, и авторскую поэзию (подобно уже упомянутым «Колыбельным»). Остаётся только заглянуть внутрь и решить: хочется ли читать своему ребёнку именно эти стихи, хочется ли показывать ему именно такие картинки.

Стихи в разных сборниках часто повторяются, что вполне естественно, а уровень иллюстраций как всегда зависит от издательских вкусов и современной книжной моды. Впрочем, есть один постоянный, почти неизменный «признак детской книги», от которого издатели отступают редко. Традиционно считается, что мир маленького ребёнка — это обязательно разноцветный мир повышенной яркости и большого изобилия. В результате можно раскрыть очередной сборник колыбельных и обнаружить удивительную «гармонию». Сначала вполне традиционный текст:«Баю-баюшки-баю, / Баю доченьку мою. / Буду доченьку качать / Да на гусельках бренчать…». А вокруг него — богатейший иллюстративный набор: два гнома сугубо европейского вида, семь штук пчёлок разной конструкции, один то ли жучок, то ли паучок с мордочкой маленького медвежонка, один Буратино с зонтиком, две пляшущие девчушки в маленьких коронах, один голубой заяц с клетчатыми ушами и несметное количество цветочков и листочков почти кислотных тонов. Говорить в такой ситуации об ответственности книгоиздательской индустрии бессмысленно и неуместно. Как всегда — и это правда! — отвечает за ребёнка тот, кто его реально воспитывает, кто способен при выборе детской книги самому себе ответить на вопрос: лучше много или лучше хорошо?

В 2001 году издательство «Махаон» выпустило сборник «Мои любимые колыбельные песенки» с иллюстрациями Владимира Коркина. Главное достоинство этой книжки, пожалуй, заключается в том, что на её страницах можно вздохнуть. То есть картинки не толпятся, противореча друг другу и тексту, а присутствуют в пространстве страницы, позволяя себя рассмотреть. Народная песенка про доченьку и гусельки в сборнике тоже имеется, однако на этот раз обошлось без гномов: просто маленькая девочка укачивает свою куклу. Можно лучше или хуже относиться к простым-простым, старомодно реалистическим иллюстрациям художника Коркина, зато не стоит бояться логических несоответствий. Если Афанасий Фет вспоминает мурлыканье кота — будет вам кот. Если трогательный Алексей Николаевич Плещеев пишет: «Огни погасли в доме…» — будет вам дом. Если в классической колыбельной Аполлона Майкова говорится: «…Улетел орёл домой; / Солнце скрылось под водой; / Ветер, после трёх ночей, / Мчится к матери своей…» — значит, на картинке непременно появится и лохматый маленький Ветер и его приветливая мама.

Сборник издательства «Оникс» называется «Колыбельные стихи и песенки для малышей» (2008). Фольклора здесь совсем капелька, зато составители вспомнили и нашли некоторые очень хорошие детские стихи, которых отчего-то не видно в других изданиях. Конечно, история Александра Коваленкова о том, «почему медведь зимой спит», вовсе не колыбельная в чистом виде. Зато как замечательно перед сном, в хорошем настроении, толстым басом почитать про то, как неуклюжий мишка «шагая через мост, наступил лисе на хвост», а лисица раскричалась, а тёмный лес зашумел, а дятел посоветовал «под ноги смотреть»…

Есть в этом сборнике и замечательная «Лесная колыбельная» замечательного детского поэта Алексея Кондратьева, который мало кому знаком, потому что почти не издаётся. Поэт Кондратьев умел писать так:

Ну почему всё так несправедливо! Почему эти настоящие стихи прячутся в дебрях именно той лихо разрисованной книжки, о которой уже говорилось? Поверить невозможно, однако вокруг нежных строчек Алексея Кондратьева так же, как возле народной песенки про гусли, пестреют всё те же вышеупомянутые развесёлые пчёлки, розовые цветочки и Буратино с зонтиком. Что же теперь делать: велеть ребёнку закрыть глаза или читать ему стихи в кромешной темноте?..

Вряд ли имеет смысл перечислять большое количество изданных в последние годы сборников колыбельных, потому что без строгого родительского взгляда допускать их до ребёнка всё равно нельзя. Одних только книжек с названием «Спи, моя радость, усни» вышло в разных издательствах несколько штук. В качестве названия — первая строка самой знаменитой колыбельной, которая практически во всех разнообразных сборниках публикуется за подписью С.Свириденко.

Эта ситуация заслуживает маленькой исторической справки. Или хотя бы попытки комментария.

Колыбельный детектив

Пропеть вслух или «про себя» мелодию этой колыбельной может практически каждый, но вот кто автор прекрасной мелодии, до сих пор остаётся загадкой. Чаще всего говорят и пишут: Моцарт.

Действительно, через некоторое время после смерти великого композитора его вдова Констанция заявила, что музыку сочинил её покойный супруг, и несколько позже включила клавир в книгу своих воспоминаний. Однако к концу XIX века дотошные исследователи выдвинули другую версию. Автором мелодии, утверждали они, был некий Бернхард Флис — врач по профессии, композитор-любитель и страстный поклонник творчества Моцарта.

Этим открытием борьба за колыбельную не закончилась. Когда в Германии к власти пришли фашисты, была сделана попытка стереть авторство Б.Флиса из истории музыки — он имел несчастье родиться евреем. Уже в послевоенные годы появился ещё один претендент на почётное место автора: близкий знакомый Моцарта, аранжировщик некоторых его опер. Впрочем, кое-кто из современных публикаторов нот вообще не вдаётся в подробности этой запутанной и не слишком доказательной истории. Они пишут просто: музыка народная.

Что касается текста, подпись С.Свириденко вполне соответствует действительности, если, конечно, иметь в виду, что Софья Александровна Свиридова (псевдоним — С.Свириденко; 1880-?) была только переводчиком, правда — очень хорошим. Она знала пятнадцать языков, была поэтом, прозаиком, музыковедом, музыкальным критиком и выдающимся переводчиком вокальных текстов. Первоисточник принадлежит драматургу Фридриху Вильгельму Готтеру, в пьесе которого (ещё в конце XVIII века) целый хор пел колыбельную маленькому царскому сыну. Первая строка в оригинале так и звучала: «Спи, мой царевич, усни…»Именно этими словами и перевела её в 1924 году Софья Александровна. Через несколько лет для переиздания своего перевода она использовала другой вариант: «Спи, мой любимый, усни…» И только потом — по воле переводчика или без его участия — классическая строчка стала такой, какой мы её знаем. Но она не принадлежит С.Свириденко. Исследователи (страшные люди!) докопались, что ещё в 1894 году в одном совершенно не детском стихотворении Константина Бальмонта было чёрным по белому написано: «Спи, моя радость, усни…»

Колыбельные растут вместе с ребёнком. Рано или поздно тихое убаюкиванье превращается в чтение перед сном, и это особое родительское искусство. Дело вовсе не в том, что кто-то умеет читать «с выражением», а кто-то — не очень. Есть такое серьёзное слово репертуар, которое употребляют не только в театре, но и в библиотеке. Так вот, репертуар, то есть выбор книжек для чтения перед сном, требует особого внимания по причинам вполне понятным. Кто сказал, что та самая прекрасная гармония непременно должна посещать человека в строгих одеждах высокой поэзии? Мягкая гармония уюта и покоя, уверенности в том, что всё будет хорошо, нужна ребёнку каждый день и особенно — каждый вечер.

Разумеется, на эту тему написаны горы научных статей и книг, но искусство отвечает короче. У Василия Васильевича Розанова, совершенно самобытного русского писателя и философа, никогда не сочинявшего колыбельных для детей, есть в одной из его лучших книг крошечное, будто бы мимолётное замечание. Он пишет, что люди никогда не должны ложиться спать поссорившись. Как бы ни было трудно, надо перед сном помириться, чтобы встретить ночь со спокойной душой. Что же говорить о детях?

Усачёв А. А. Колыбельная книга / Андрей Усачёв ; художник Игорь Олейников. — Москва : РИПОЛ классик, 2009. — [34] с. : цв. ил.

Начнём с картинок. На этот раз невозможно поступить иначе, потому что уже на обложке можно было бы не писать названия: там большая-большая белая медведица, немножко голубая от ночного лунного света, так баюкает своего медвежонка, что хочется сию же минуту стать его младшим братиком. Есть такие редкие книжки, в которых нарисована нежность. И если это удаётся, то уже совсем неважно, какой перед нами персонаж. Ну хорошо, пусть маленький коала, такой пушистый, такой смешной, такой ушастый и сонный буквально просится «на ручки», но ведь на соседней странице есть дракон, настоящий, хотя и новорождённый! И что? Да, он совсем не мяконький. Да, он орёт во всё горло, и хвост у него крючком. А родственнички вокруг и вовсе зубастые синие чудовища. Но они хорошие. Любую красавицу можно нарисовать так, что станет страшно, а любого дракона — так, что захочется его погладить. Всё зависит от того, какой придёт художник.

Игорь Олейников в этой книге весьма разнообразен. Каждый новый книжный разворот — это маленькое «ах!», потому что меняется и угол зрения, и цветовая гамма, и композиция картинки. Однако перед нами единый образ того состояния, ради которого всё задумано. Так бывает, когда уже начинаешь засыпать, но ещё не заснул. То ли всё перед тобой как будто чуть-чуть расплывается, то ли зачем-то меняется местами. Или почему-то наплывает одно на другое. Или почти теряется в темноте. При этом книжка — цветная. Более того — она разноцветная. Но все краски тоже как будто дремлют. Они ещё не заснули, но уже шепчут вполголоса.

А что же поэт? Он тоже разнообразен и совсем не обязательно только убаюкивает. Он просто «делает ребёнку хорошо», то играя с ним в слова, то посмеиваясь, то на самом деле сочиняя колыбельную. Причём ребёнок должен быть уж не совсем маленький — такой, который учится считать до десяти и готов принять новые непростые слова: «футляр», «серенада», даже «мезозой». Но главное — ребёнок, готовый к игре.

Иногда всё и вправду исчерпывается весёлой путаницей:

Иногда шутка стихает, голос взрослеет, и сердце радуется оттого, как современный поэт в современном рассыпающемся мире ещё умеет и может выразить простыми детскими словами то чувство необъяснимого равновесия, без которого жить бессмысленно:

Как хочется заснуть блаженно вместе с ребёнком. Но это право — редкий праздник, потому что почти всегда вечерняя книжка, самая хорошая, неизбежно превращается в вопросы и ответы, а может быть, в целую «проблему», которую невозможно оставить без комментария. Что, например, делать, если «Колыбельная снежной мамы» кончается так:

Можно такое совсем не читать. А можно читать. И потом, глядя в недоумённые глаза малыша, сдавать свой бесконечный, ежеминутный родительский экзамен по предмету, который называется «Ребёнок и жизнь».

Ирина Линкова