НА ФРЕГАТЕ «ПАЛЛАДА»

О книге

25 апреля 2003

Портрет адмирала Евфимия Васильевича Путятина, начальника экспедицииПраво, это было похоже на анекдот. Собственно, эту новость и рассказывали, и воспринимали, как весьма тонкую шутку: «Иван Александрович Гончаров собирается в кругосветное плавание!» Здесь полагалось смеяться. Иван Александрович, «принц де Лень», для которого даже переезд на другую квартиру был равносилен самоубийству, решил вдруг уподобиться отважным мореплавателям и обогнуть земной шар? В душе любого сведущего человека такая новость вызывала бурю эмоций — приятных, разумеется. И только самому Гончарову было не до смеха. Иван Александрович хлопотал. Однажды услышав, что вице-адмирал Е.В.Путятин «озабочен приисканием» секретаря, который мог бы описать морскую экспедицию к берегам Японии и Америки, Гончаров сразу же решил добиться этого места. И преуспел. Помогли Майковы.
Так сорокалетний, уже известный к тому времени писатель осуществил мечту своего детства — отправиться в дальнее плавание. Когда-то мальчишкой, начитавшись книг о кругосветных путешествиях, Гончаров прибегал домой с Волги в полной уверенности, что «видел море». «Ах, какая там большая, светлая вода прыгает на солнце! Какие большие корабли с парусами!» — делился он увиденным со своим крестным Николаем Николаевичем Трегубовым. Тот его понимал. Потому что был моряком, и, правду сказать, сам же и поселил в душе мальчика эти «видения».
И вот, спустя тридцать лет фантазии становились реальностью. А потому восторг Гончарова был неподделен: «Нет, не в Париж хочу я, — писал он, — не в Лондон, даже не в Италию…— хочу в Бразилию, в Индию, хочу туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут же рядом превращает в камень все, чего коснется своим огнем; где человек, как праотец наш, рвет несеянный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует вечное лето… где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза не устанут смотреть, а сердце биться».
Фрегат «Паллада» под парусами. Акварель П.ПанинаНо восторги восторгами, а плавание предстояло нешуточное. Как справиться обычному «сухопутному» человеку со всеми тяготами корабельной жизни, как преодолеть страх морской бездны, неустойчивость палубы, постоянную качку? Оказалось, легко. Морская болезнь, постоянно донимавшая и бывалых моряков, Гончарова не потревожила ни разу. Штормы и бури, хотя и вызывали некоторое беспокойство, по большей части оставляли писателя равнодушным. Красоты их он не признавал, а опасности — по неопытности и незнанию — не ведал. Cтрогий распорядок корабельной жизни экспедиции тоже почти не касался литературного секретаря.
Нет, конечно, неудобства были. При сильной качке тяжело писалось. «Одной рукой пишу, другой держусь за переборку; бюро лезет на меня, я лезу на стену…»
Перемены климата и перепады настроения тоже донимали, рождая, например, подобные жалобы: «Холод и лень одолевают совсем, особенно холод, и лень тоже особенно».
Но Иван Александрович оказался человеком мужественным. И со всеми трудностями справлялся стоически. Тем более что плавание дарило массу впечатлений, которые писатель не спеша и со вкусом переводил в слова. Так что к марту 1854 года «целый портфель» оказался «набитым» путевыми заметками, которые настоятельно просились в печать.
Первый очерк «Ликейские острова» был опубликован в журнале «Отечественные записки» — в четвертом номере за 1855 год.Титульный лист первого издания книги «Фрегат «Паллада» (1858 г.) К тому времени Гончаров уже вернулся в Санкт-Петербург. В дальнейшем очерки — главы будущей книги «Фрегат «Паллада» — печатались в самых разных журналах. А в 1858 году появилось, наконец, и отдельное издание книги.
Читатели приняли «Фрегат» с восторгом. По словам Д.И.Писарева, книга была встречена «с такой радостью, с какой редко встречают на Руси литературное произведение». Рецензенты наперебой хвалили автора, превознося то «живость и красоту изложения, свежесть содержания и художественную умеренность красок» (Н.А.Некрасов), то верность Гончарова «своему воззрению, своему краю, поэзии своего сердца, смыслу своего таланта» (А.В.Дружинин). А сам Иван Александрович, несколько обескураженный таким успехом, признавался: «Это единственная книга, которая, как роза без шипов, принесла мне самому много приятного или, лучше сказать, одно приятное, не причинив ни одного огорчения».

 

О путешествии

25 апреля 2003

Маршрут

 

С.-Петербург — Лондон — Мадера — мыс Доброй Надежды — Ява — Сингапур — Гонконг — Нагасаки — Шанхай — Нагасаки — Ликейские острова — Манила — острова Гото — Аян — Якутск — Иркутск — С.-Петербург

 

Цель

 

Налаживание дипломатических и торговых отношений с Японией

 

Сроки

 

7 (19 — по новому стилю) октября 1852 года — фрегат «Паллада», на котором Гончаров отправляется в кругосветное путешествие, выходит из Кронштадта.
25 февраля (9 марта) 1855 — Гончаров, испросив увольнения, сухопутно вернулся С.-Петербург, фрегат же «Паллада», изрядно потрепанный штормами и ураганами, был оставлен адмиралом Е.В.Путятиным и закончил дни свои у наших дальневосточных берегов в Императорской бухте.

 

Карта путешествия русской морской экспедиции к берегам Японии под командованием адмирала Е.В.Путятина

 

Избранные страницы

25 апреля 2003

Фотография на память.

 

Вестминстерское аббатство

 

Башни западного фасада Вестминстерского аббатстваБродя среди живой толпы, отыскивая всюду жизнь, я, между прочим, наткнулся на великолепное прошедшее: на Вестминстерское аббатство, и был счастливее в это утро. Такие народные памятники — те же страницы истории, но тесно связанные с текущей жизнью. Их, конечно, надо учить наизусть, да они сами так властно ложатся на память. Впрочем, глядя на это аббатство, я даже забыл историю, — оно произвело на меня впечатление чисто эстетическое. Меня поразил готический стиль в этих колоссальных размерах. Я же был во время службы с певчими, при звуках великолепного органа. Фантастическое освещение цветных стекол в стрельчатых окнах, полумрак по углам, белые статуи великих людей в нишах и безмолвная, почти недышащая толпа молящихся — все это образует одно общее, грандиозное впечатление, от которого долго слышится какая-то музыка в нервах. (Т. 1, гл. I)

 

Африка. Столовая гора.

 

Задолго до въезда в город глазам нашим открылись три странные массы гор, непохожих ни на одну из виденных нами. Одна предлинная, довольно отлогая, с углублением в середине, с возвышенностями по концам; другая высокая, ровная и одинаково широкая и в основании, и наверху. Вершины нет: она как будто срезана, и гора оканчивается кверху площадью, почти равною основанию. К ней прислонилась третья гора, вся в рытвинах, более первых заросшая зеленью. «Что это?» — спросил я кучера малайца, указывая на одну гору. «Tablemountain», — сказал он (Столовая гора). «А это?» — «Lion’s head» (Львиная гора). «А это?» — «Deavilspick» (Чертов пик).
Длинная плоская вершина Столовой горы — ориентир видный на многие километрыСтоловая гора названа так потому, что похожа на стол, но она похожа и на сундук, и на фортепиано, и на стену — на что хотите, всего меньше на гору. Бока ее кажутся гладкими, между тем в подзорную трубу видны большие уступы, неровности и углубления; но они исчезают в громадности глыбы. Эти три горы, и между ними особенно Столовая, недаром приобрели свою репутацию.
Обливают ли их солнечные лучи, лежит ли густой туман на них, или опоясывают облака — во всех этих уборах они прекрасны, оригинальны и составляют вечно занимательное и грандиозное зрелище для путешественника. Три странные формы, как три чудовища, облегли город. Столовая гора, мрачная, серая, как все горы, окаймляющие южный берег Африки, состоит из песчаника, почерневшего от солнца и воздуха… Львиная гора похожа, говорят, на лежащего льва: продолговатый холм в самом деле напоминает хребет какого-то животного, но конический пик, которым этот холм примыкает к Столовой горе, вовсе не похож на львиную голову. Зато коронка пика образует совершенно правильную фигуру спящего львенка. Товарищи мои заметили то же самое: нельзя нарочно сделать лучше; так и хочется снять ее и положить на стол, как presse-papier [пресс-папье]. (Т. 1, гл. IV)

 

Заметки натуралиста

 

Растительная диковинка

 

Тут на дверях висела связка каких-то незнакомых мне плодов, с виду похожих на огурцы средней величины. Кожа, как на бобах — на иных зеленая, на других желтая. «Что это такое?» — спросил я. «Бананы», — говорят. «Бананы! тропический плод! Дайте, дайте сюда!» Мне подали всю связку. Я оторвал один и очистил — кожа слезает почти от прикосновения, попробовал — не понравилось мне: пресно, отчасти сладко, но вяло и приторно, вкус мучнистый, похоже немного и на картофель, и на дыню, только не так сладко, как дыня, и без аромата или с своим собственным, каким-то грубоватым букетом. Это скорее овощ, нежели плод, и между плодами он — parvenu [выскочка]. (Т. 1, гл. III)

 

Воробей он и в Африке — воробей

 

Ткачик, африканский воробей, за постройкой гнездаПошли за город, по мелкому и чистому песку, на взморье: под ногами хрустели раковинки. «Все не наше, не такое», — твердили мы, поднимая то раковину, то камень. Промелькнет воробей — гораздо наряднее нашего, франт, а сейчас видно, что воробей, как он ни франти. Тот же лет, те же манеры, и так же копается, как наш, во всякой дряни, разбросанной по дороге. (Т. 1, гл. IV)

 

А был ли крокодил?..

 

Только лишь толпа заметила нас, как все бросились к нам и заговорили разом.
— Крокодила видели! — кричал один. — Вот этакой величины! — говорил другой, разводя руками.
Дымка тумана окутывает лес на склонах горы Геде (Западная Ява). Не правда ли, очень подозрительные заросли?..— Какой страшный! какие зубы!
— Где ж он? — спросили мы.
— Вот, вот здесь.
И потащили нас к мостику и к речке…
— Куда ж он девался? — спросили мы.
— В кусты ушел, вот сюда, — закричали все, показывая на кусты, которые совсем закрывали берег близ мостика.
— Он показался на поверхности воды, проплыл под мостиком. Мы закричали, погнались за ним; он перепугался и ушел туда. Вот, вот на этом самом месте…
— Верно, ящерица! — заметил я, отчасти с досады, что не видел крокодила. Меня не удостоили и ответа.
— Пойдемте же в кусты за ним! — приглашал я, но не пошел. И никто не пошел. Кусты стеснились в такую непроницаемую кучу и смотрели так подозрительно, что можно было побиться об заклад, что там гнездился если не крокодил, так непременно змея, и, вероятно, не одна: их множество на Яве. (Т. 1, гл. V)

 

Можно ли поймать звезду?

 

«Смотрите, — сказал я соседу своему, — видите, звезда плывет в чаще баниана?» — «Это ветви колышутся, — отвечал он, — а сквозь них видны звезды… Вон другая, третья звезда, а вон и мимо нас несется одна, две, три, — нет, это не звезды!» — «Витул! — закричал я проходившему мимо матросу, — поймай вон эту звезду!» Витул покрыл ее фуражкой и принес мне, потом бросился за другой, за третьей и наловил несколько продолговатых цветных мух. В конце хвоста, внизу, у них ярко сияет бенгальским, зеленовато-бледным огнем прекрасная звездочка. Блеск этих звезд сиял ярче свеч, но недолго. Минуты через две, три муха ослабевала, и свет постепенно угасал. (Т. 1, гл. V)

 

Самый знаменитый эпизод книги

 

По трапам еще стремились потоки, но у меня ноги уже были по колени в воде — нечего разбирать, как бы посуше пройти. Мы выбрались наверх: темнота ужасная, вой ветра еще ужаснее; не видно было, куда ступить… остановился посмотреть хваленый шторм. Молния как молния, только без грома, или его за ветром не слыхать. Луны не было.
— Где ж она? подайте луну, — сказал я деду, который приходил за мной звать меня вверх.
— Нет, уж она в Америку ушла, — сказал он, — еще бы вы до завтра сидели в каюте!
Нечего делать, надо было довольствоваться одной молнией, Она сверкала часто и так близко, как будто касалась мачт и парусов. Я посмотрел минут пять на молнию, на темноту и на волны, которые все силились перелезть к нам через борт.
— Какова картина? — спросил меня капитан, ожидая восторгов и похвал.
— Безобразие, беспорядок! — ответил я, уходя весь мокрый в каюту переменить обувь и белье. (Т. 1, гл. V)

 

Заметки на полях. Сухой и категоричный ответ Гончарова на приглашение капитана полюбоваться картиной шторма цитировался столько раз, что мы не посмели бы приводить его здесь, если бы ответ этот не приписывали то «черствости» и неромантичности писателя, то его бесконечной лени. Однако все не так просто. Писатель не понимал и не принимал ничего чрезмерного, в чем бы оно ни проявлялось. «Ведь бури, бешеные страсти, — настаивал он, объясняя свою позицию, — не норма природы и жизни, а только переходный момент, беспорядок и зло, процесс творчества, черная работа — для выделки спокойствия и счастья в лаборатории природы…» Вот такая, оказывается, философия!

 

Встречи в пути

 

Англичане в Англии

 

Лондон. Век XIXНет ни напрасного крика, ни лишнего движения, а уж о пении, о прыжке, о шалости и между детьми мало слышно. Кажется, все рассчитано, взвешено и оценено, как будто и с голоса, и с мимики берут тоже пошлину, как с окон, с колесных шин. Экипажи мчат во всю прыть, но кучера не кричат, да и прохожий никогда не зазевается. Пешеходы не толкаются, в народе не видать ни ссор, ни драк, ни пьяных на улице, между тем почти каждый англичанин напивается за обедом. Все спешат, бегут: беззаботных и ленивых фигур, кроме моей, нет.
Дурно одетых людей — тоже не видать: они, должно быть, как тараканы, прячутся где-нибудь в щелях отдаленных кварталов; большая часть одеты со вкусом и нарядно; остальные чисто, все причесаны, приглажены и особенно обриты…Так называемого простого или, еще хуже, «черного» народа не видать, потому что он здесь — не черный: мужик в плисовой куртке и панталонах, в белой рубашке, вовсе не кажется мужиком. Даже иная рабочая лошадь так тихо и важно выступает, как барин…
Англичане учтивы до чувства гуманности, то есть учтивы настолько, насколько в этом действительно настоит надобность, но не суетливы и особенно не нахальны, как французы…
На лицах, на движениях, поступках резко написано практическое сознание о добре и зле, как неизбежная обязанность, а не как жизнь, наслаждение, прелесть. Добродетель лишена своих лучей; она принадлежит обществу, нации, а не человеку, не сердцу. Оттого, правда, вся машина общественной деятельности движется непогрешимо, на это употреблено тьма чести, правосудия; везде строгость права, закон, везде ограда им…
Между тем этот нравственный народ по воскресеньям ест черствый хлеб, не позволяет вам в вашей комнате заиграть на фортепьяно или засвистать на улице. Призадумаешься над репутацией умного, делового, религиозного, нравственного и свободного народа! (Т. 1, гл. I)

 

Кафры — воинственное африканское племя

 

Те самые кафрыС тех пор как англичане воюют с кафрами, то есть с 1835 года, эти дикари поступают совершенно одинаково, по принятой ими однажды системе. Они грабят границы колонии, угоняют скот, жгут фермы, жилища поселян и бегут далеко в горы. Там многие племена соединяются и воюют с ожесточением, но не нападают в поле на массы войск, а на отдельные небольшие отряды, истребляют их, берут в плен и прячутся. Когда, наконец, англичане доберутся до них и в неприступных убежищах, тогда они смиряются, несут повинные головы, выдают часть оружия и скота и на время затихают, грабя изредка, при случае. Их обязывают к миру, к занятиям, к торговле; они все обещают, а потом, при первой оказии, запасшись опять оружием, делают то же самое. И этому долго не будет конца. Силой с ними ничего не сделаешь. Они подчинятся со временем, когда выучатся наряжаться, пить вино, увлекутся роскошью. Их победят не порохом, а комфортом. Эти войны имеют, кажется, один характер с нашими войнами на Кавказе. (Т. 1, гл. IV)

 

Индийцы и китайцы в Сингапуре

 

Брахман, приносящий жертвуЧто за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы! Первые стройны, развязны, свободны в движениях; у них в походке, в мимике есть какая-то торжественная важность, лень и грация. Говорят они горлом, почти не шевеля губами. Грация эта неизысканная, неумышленная: будь тут хоть капля сознания, нельзя было бы не расхохотаться, глядя, как они медленно и осторожно ходят, как гордо держат голову, как размеренно машут руками. Но это к ним идет: торопливость была бы им не к лицу…

 

Китайцы светлее индийцев, которые все темно-шоколадного цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые головы, кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь в ногах. Морщины и отсутствие усов и бород делает их чрезвычайно похожими на старух. Ничего мужественного, бодрого. Лица точно вылиты одно в другое. (Т. 1, гл. VI)

 

Китайцы в Китае

 

Китайский городКитайцы — живой и деятельный народ: без дела почти никого не увидишь. Шум, суматоха, движение, крики и говор. На каждом шагу попадаются носильщики. Они беглым и крупным шагом таскают ноши, издавая мерные крики и выступая в такт. Здесь народ не похож на тот, что мы видели Гон-Конге и в Сингапуре: он смирен, скромен и очень опрятен. Все мужики и бабы одеты чисто, и запахов разных меньше на улице, нежели в Гон-Конге, исключая, однако ж, рынков. Несет ли, например, носильщик груду кирпичей, они лежат не непосредственно на плече, как у нашего каменщика; рубашка или кафтан его не в грязи от этого. У него на плечах лежит бамбуковое коромысло, которое держит две дощечки, в виде весов, и на дощечках лежат две кучи красиво сложенных серых кирпичей. С ним не страшно встретиться. Он не толкнет вас, а предупредит мерным своим криком, и если вы не слышите или не хотите дать ему дороги, он остановится и уступит ее вам. Все это чисто, даже картинно: и бамбук, и самые кирпичи, костюм носильщика, коса его и легко надетая шапочка из серого тонкого войлока, отороченная лентой или бахромой…
Китайцы, как известно, отличные резчики на дереве, камне, кости. Ни у кого другого, даже у немца, недостанет терпения так мелко и чисто выработать вещь, или это будет стоить бог знает каких денег. Здесь, по-видимому, руки человеческие и время нипочем. Если б еще этот труд и терпение тратились на что-нибудь важное или нужное, а то они тратятся на такие пустяки, что не знаешь, чему удивляться: работе ли китайца, или бесполезности вещи? Например, они на коре грецкого или миндального ореха вырезают целые группы фигур в разных положениях, процессии, храмы, домы, беседки, так что вы можете различать даже лица. Из толстокожего миндального ореха они вырежут вам джонку, со всеми принадлежностями, с людьми, со всем; даже вы отличите рисунок рогожки; мало этого: сделают дверцы или окна, которые отворяются и там сидит человеческая фигура. Каких бы, кажется, денег должно стоить это? а мы, за пять, за шесть долларов, покупали целые связки таких орехов, как баранки. (Т. 2, гл. II)

 


Японцы у себя дома

 

Японские уполномоченные во время переговоров с адмиралом Путятиным в Симодо. Декабрь 1854 года. Рисунок из альбома А.МожайскогоКрасивых лиц я почти не видел, а оригинальных много, большая часть, почти все…
Прежде всего бросается в глаза необыкновенная опрятность… японцев. В этом им надо отдать справедливость… Как бы в этой густой косе не присутствовать разным запахам, на этих халатах не быть пятнам? Нет ничего. Не говорю уже о чиновниках: те и опрятно и со вкусом одеты; но взглянешь и на нищего, видишь наготу или разорванный халат, а пятен, грязи нет. Тогда как у китайцев, например, чего не натерпишься, стоя в толпе! Один запах сандалового дерева чего стоит! от дыхания, напитанного чесноком, кажется, муха умрет на лету. От японцев никакого запаха. Глядишь на голову: через косу сквозит бритый, но чистый череп; голые руки далеко видны в широком рукаве: смуглы, правда, но все-таки чисты. Манеры у них приличны; в обращении они вежливы — словом, всем бы порядочные люди, да нельзя с ними дела иметь: медлят, хитрят, обманывают, а потом откажут. Бить их жалко. Они такой порядок устроили у себя, что если бы и захотели не отказать или вообще сделать что-нибудь такое, чего не было прежде, даже и хорошее, так не могут, по крайней мере добровольно. Например: вот они решили, лет двести с лишком назад, что европейцы вредны и что с ними никакого дела иметь нельзя и теперь сами не могут изменить этого. А уж, конечно, они убедились, особенно в новое время, что если б пустить иностранцев, так от них многому бы можно научиться: жить получше, быть посведущее во всем, сильнее, богаче. (Т. 2, гл. I)

 

Ликейцы

 

Это единственный, уцелевший клочок древнего мира, как изображают его библия и Гомер. Это не дикари, а народ — пастыри, питающиеся от стад своих, патриархальные люди, с полным, развитым понятием о религии, об обязанностях человека, о добродетели. Идите сюда поверять описания библейских и одиссеевских местностей, жилищ, гостеприимства, первобытной тишины и простоты жизни. Вас поразит мысль, что здесь живут, как жили две тысячи лет назад, без перемены. Люди, страсти, дела — все просто, несложно, первобытно. В природе тоже красота и покой: солнце светит жарко и румяно, воды льются тихо, плоды висят готовые. Книг, пороху и другого разврата нет. Посмотрим, что будет дальше. Ужели новая цивилизация тронет и этот забытый, древний уголок? (Т. 2, гл. IV)

 

Заметки на полях. Ликейскими островами во времена плавания фрегата «Паллада» называли группу островов Лиу-киу (Рю-кю, Лу Чжоу, Лю-чу), расположенную между Формозой (ныне Тайванем) и самым южным из островов собственно Японии.

 

Русские колонисты в Сибири

 

Езда на собаках против теченияНа Мае есть, между прочим, отставной матрос Сорокин: он явился туда, нанял тунгусов и засеял четыре десятины, на которые истратил по 45 руб. на каждую, не зная, выйдет ли что-нибудь из этого. Труд его не пропал: он воротил деньги с барышом, и тунгусы на следующее лето явились к нему опять. Двор его полон скота, завидно смотреть какого крупного. Мы с уважением и страхом сторонились от одного быка, который бы занял не последнее место на какой-нибудь английской хозяйственной выставке. Сорокин живет полным домом; он подал к обеду нам славной говядины, дичи, сливок. Теперь он жертвует всю свою землю церкви и переселяется опять в другое место, где, может быть, сделает то же самое. Это тоже герой в своем роде… А сколько их явится вслед за ним!..
Еще одно важное обстоятельство немало способствует этим начинаниям. От берегов Охотского моря до Якутска нет ни капли вина… Там, где край тесно населен, где народ обуздывается от порока… строгостью общего мнения и добрыми примерами, там свободное употребление вина не испортит большинства в народе. А здесь — в этом молодом крае, где все меры и действия правительства клонятся к тому, чтобы с огромным русским семейством слить горсть иноплеменных детей… — здесь вино погубило бы эту горсть, как оно погубило диких в Америке. Винный откуп, по направлению к Охотскому морю, нейдет далее ворот Якутска. В этой мере начальства кроется глубокий расчет — и уже зародыш не Европы в Азии, а русский самобытный пример цивилизации…(Т. 2, гл. VIII)

 

Заметки на полях. А ведь как хорошо все было задумано. Ну что ж, еще один повод поразмышлять о благих намерениях, которые ведут в определенном направлении…

 

Мысли на ходу

 

…корабль, как он ни прочен, как ни приспособлен к морю, что он такое? — щепка, корзинка, эпиграмма на человеческую силу.(Т. 1, гл. I)

 

Вообще большая ошибка — стараться собирать впечатления; соберешь чего не надо, а что надо, то ускользнет. Если путешествуешь не для специальной цели, нужно, чтобы впечатления нежданно и незванно сами собирались в душу; а к кому они так не ходят, тот лучше не путешествуй. (Т. 1, гл. I)

 

…искомый результат путешествия — это параллель между чужим и своим. Мы так глубоко вросли корнями у себя дома, что, куда и как надолго бы я ни заехал, я всюду унесу почву родной Обломовки на ногах, и никакие океаны не смоют ее! (Т. 1, гл. IV)

 

Нигде человек не бывает так жалок, дерзок и по временам так внезапно счастлив, как на море. (Т. 1, гл. II)

 

«Свет мал, а Россия велика», — говорит один из моих спутников, пришедший также кругом света в Сибирь. (Т. 2, гл. VIII)

 

Одна строка для Гимна Странствий

 

Скорей же, скорей в путь! Поэзия дальних странствий исчезает не по дням, а по часам. Мы, может быть, последние путешественники, в смысле аргонавтов: на нас еще, по возвращении, взглянут с участием и с завистью. (Т. 1, гл. I)

 

Как прекрасна жизнь, между прочим и потому, что человек может путешествовать! (Т. 1, гл. II)

 

 Русская эскадра. С японской картины

 

Вместе с вами И.А.Гончарова читала

 

 

Книги, которые помогли нам проиллюстрировать очерки путешествия И.А.Гончарова

25 апреля 2003

Альбедиль М.Ф. Народы мира: Учеб. пособие. — СПб.: Лань, 1999. — 320 с.: ил.
Эта книга хороша многим. И содержанием (автор — доктор исторических наук, ученый-этнограф Маргарита Федоровна Альбедиль — умеет великолепно сочетать научный подход и доступность изложения). И вполне достойным оформлением. И тем, что на страницах именно этой книги мы нашли изображение кафров — представителей воинственного африканского племени (с. 165).

 

Африканские просторы: Пер. с фр. — М.: РОСМЭН, 1997. — 168 с.: ил. — (Мир дикой природы).
Удивительно красивые книги выходят в серии «Мир дикой природы». Причем красота эта отнюдь не в ущерб тексту, что часто случается с подобными изданиями. В данном томе огромный раздел посвящен ткачикам, африканским родственникам наших воробьев (с. 149-167). А их фотографии ничуть не хуже самых сногсшибательных снимков каких-нибудь голливудских знаменитостей.

 

Библиотека энциклопедий для юношества: Африка. — М.: Сов. периодика, 2001. — 148 с.: ил.
Столовая гора, доминирующая над Кейптауном (фотографию ищите на с. 123), одна из визитных карточек современной Южно-Африканской республики. О ней (ЮАР) в этой книге есть статья (с. 121-123).

 

Детская энциклопедия: В 20 т.: Т. 15: Империи и колонии: Пер. с англ. — М.: Терра, 1997. — (Открытие мира юношеством).
Все двадцать томов этого объемного энциклопедического издания имеют сквозную нумерацию, поэтому не пугайтесь, увидев, что рисунок брахмана можно обнаружить в 15 томе на странице 1367-й, а изображение китайского городка на странице 1420-й. Каждый отдельный том совсем не толст, но строен (в смысле — четко выстроен) и красив.

 

Жизнь и творчество И.А.Гончарова: Материалы для выставки в школе и детской библиотеке. — М.: Дет. лит., 1958. — 80 с.: ил.
Книжка старая, но иллюстрации в ней роскошные. И акварель П.Панина с фрегатом «Паллада» под парусами (с. 14) и карту путешествия русской экспедиции под командованием адмирала Е.В.Путятина (с. 16), и титульный лист первого издания путевых очерков И.А.Гончарова (с. 19) мы обнаружили именно здесь.

 

Либеро Ч. Лондон: История и достопримечательности: Пер. с англ. — М.: БММ АО, 2002. — 136 с.: ил. — (Города и страны).
Сам Бог велел искать иллюстративный материал об Англии XIX века на страницах этого альбома-путеводителя. И мы нашли его. Виды Вестминстерского аббатства занимают здесь не один книжный разворот. Но мы остановились на фотографии башен западного фасада (с. 83), которые были пристроены к готическому зданию в первой половине XVIII века Николасом Хоксмуром. А на 48 странице помещена картина (неизвестного нам художника) — прекрасная иллюстрация лондонской жизни XIX века. На ней множество экипажей и пешеходов заполняет улицу, примыкающую к Центральному почтамту.
Кстати, на странице 46 можно полюбоваться картиной, на которой изображен Старый Вестминстерский мост (1749-1862). И.А.Гончаров застал его и не исключено, что даже прогуливался там. Ведь мост был одной из самых знаменитых достопримечательностей Лондона вплоть до середины XIX века, пока не был заменен сооружением, спроектированным Томасом Пейджем и Чарльзом Барри.

 

Лощиц Ю.М. Гончаров. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Мол. гвардия, 1986. — 367 с.: ил. — (Жизнь замечат. людей).
Как и любая другая книга из серии «Жизнь замечательных людей», эта неплохо оснащена разнообразными иллюстративными материалами, которые помещены на вклейках между страницами 64-65, 128-129 и 256-257. А главы «От Востока к Западу» и «От Запада к Востоку» позволят вам более подробно познакомиться с историей создания «Фрегата «Паллада».

 

Энциклопедия для детей: Т. 5: Ч. 2: История России: От дворцовых переворотов до эпох Великих реформ. — М.: Аванта+, 1997. — 704 с.: ил.
Небольшой, но весьма дельный раздел «Сибирь в XVIII и XIX веках» (с. 580-594) поможет дополнить и оттенить сибирские впечатления И.А.Гончарова. А старинный способ передвижения по сибирским рекам с помощью собачьих упряжек, запечатлен на скромной картинке со страницы 584.

 

Юго-Восточная Азия: Путеводитель: Пер. с англ. — М.: ЭКОМ-Пресс, 1996. — 346 с.: ил.
Наличие опытных авторов и первоклассных фотографов — для путеводителя одно из главных условий. Здесь присутствуют и те и другие. И хотя книга рассчитана прежде всего на тех, кто собирается в путешествие, и домоседам ознакомиться с ней не помешает. Во всяком случае, таинственные заросли Явы мы обнаружили на фотографии именно здесь (на странице 59).