Странная вселенная

Прежде всего, уже само заглавие — «какая-то какая-то» — звучало странно и непривычно для слуха. А для взгляда непривычным казался титульный лист («прям сразу, как откроешь», в нашей тогдашней терминологии): помимо стандартных позиций — автор, название, место, год издания, — было здесь помещено некое вступление или разъяснение. И от него тоже оставалось двоякое впечатление: вроде всё ясно, но ничего не понятно. Школа-то — она и есть школа, что в ней такого? Зачем эти громкие слова о каких-то изучениях и превращениях? А если писатель шутит, то ради чего и над кем? Читатель немедленно оказывался в позиции тугодума Игоря: «А? Ага…»

Странными были и названия повестей, вошедших в книгу: все какой-то сложной конструкции, со скобками, запятыми, восклицательными знаками и многоточиями… Содержание повестей, впрочем, было вполне «ожиданным», можно сказать, традиционным. Два брата-близнеца, стриженый и бритый, устраивали промеж себя столетнюю войну за свободу, равенство и братство, а потом придумывали антимир прямо в школе. Юный артист входил в роль довольно-таки кровожадного тигра и пугал одноклассников, а потом силой воображения переносился на экран большого кино; во втором сюжете, естественно, присутствовал элемент фантастики. Тот же элемент наблюдался и в следующем сюжете: инженер и его сын-школьник волшебно менялись социальными ролями, причём мальчик в слегка бюрократическом мире взрослых чувствовал себя всё же комфортнее, чем взрослый дяденька в обычной школе с «весёлыми и находчивыми» одноклассничками. Наконец, в последней повести школьники мечтали стать физиками — ну, в общем, всё с ними ясно.

Однако расположение повестей в сборнике оказывалось опять-таки необычным и каким-то нелинейным, что можно было проследить по персонажам, которые пропадали с глаз и возникали с пугающей внезапностью. Сначала шёл «Трагический иероглиф» с близнецами Шустиковыми, затем «Караул! Тигры!» с начинающим артистом Филёнкиным и устрашённым двоечником Барышевым. В третьей повести «Кавеэнщик» не было ни тех, ни других, зато возникали папа и сын Скворцовы — совершенно отдельные люди. Но за ними помещалась «Загадочная страна», она же «Сентябрь — сентябрь» — опять про неукротимых близнецов! Далее, в «Обратного адреса не было» (второе название «Концы в воду…») снова появлялись преданный искусству Филёнкин, слегка перевоспитавшийся Барышев и вся их честная компания, причём неожиданно возобновлялась тема бритости, которая раньше относилась к близнецам. Наконец, в «Колесе истории, или Сверхпроводимости» действовали опять совершенно отдельные сотрудники Института холода и какие-то другие школьники, которых не было в предыдущих сюжетах.

Да ещё кое-где стояли совершенно невозможные эпиграфы — не из классической поэзии, как у людей, а бог знает с чего взятые, например, «…в тихом переулке, рядом с пожарной командой…» или «искусство требует жертв». Звучало это непривычно и как-то… не по-детски.

И в целом не по-детски выглядели постоянные отсылки к какому-то долгому и не вполне читательскому опыту, к «взрослому» культурному контексту. Все эти постоянные «Рим и Карфаген»,«Пунические войны», «один брат Гракх и другой брат Гракх» — это вообще не из нашей школьной программы! Абсолютно по-взрослому радовали читателя мимоходные замечания о «фамилиях, которые звучат как имена», элегантные аграмматизмы («хвост с кисточкой у кого на конце») и небрежные пассажи об адвокате, чайнике и старушке. И особенно — как нынче принято говорить —доставлял внезапный абсурд, маскирующийся под стандартные педагогические приёмы: «Чернушина из седьмого “В” отец выпорол, и помогло. Говорят, даже не ремнём, а настольной лампой. Всё равно помогло. Бросил свои аттракционы».

Вообще, фраза у Коршунова строится изумительно. «…Вселенная» полна ударных реплик, которые при первом же чтении впиваются прямо в мозжечок и оседают там неистребимо.
— Уберите борзых с проезжей части.
— Лбы у них были низкие и покатые.
— Это будет полная междоусобица: свои со своими.
Цитировать можно с каждой страницы: «депрессия от их агрессии», «психопаты за компанию»,«задвижка, навеска», «месячник распродажи пуговиц», бессмертное «Лошадкин, Верблюдкин» — всё перлы, всё перлы, и бывшие школьники 1980-х, к удивлению своему, обнаруживают их в своей современной повседневной речи.

Самая большая удивительность «…Вселенной» была в том, что между повестями в сборнике обнаруживались вставки. Назывались они «Звонок на перемену» (или «Мозаика») и вводили читателя в лёгкий ступор средней тяжести.

Для начала — озадачивал сам факт их наличия. Допустим, в журналах довольно часто бывало, что между рассказом, например, и очерком вставлялась рубрика с мелкими заметками о всякой всячине, или полезными советами, или забавными картинками.Или вот в «Календаре школьника» были похожие разделы. Но здесь-то, в книжке-то зачем? Автор сочинил несколько повестей — это понятно, это нормально, это как всегда. Из них составлен сборник — тоже ничего удивительного. Но что это за промежутки? Кто их написал? О чём? Зачем?..

Вставки эти были отчасти познавательные, отчасти юмористические, но не всегда было понятно, где какая, и читатель опять чувствовал себя тугодумом Игорем. Один такой читатель, доживший до нынешних дней, вздумал было провести эксперимент и поискать в «этих ваших интернетах» информацию, подтверждающую или опровергающую факты, изложенные в «Мозаике». И что же? Батискаф «Триест» действительно погружался на глубину более десяти километров; первый автомобиль Бенца действительно появился в 1880-х годах; орден Улыбки действительно — согласно распространённой легенде — придуман польскими детьми. Но поисковики ничего не знают о коллекционере живых светлячков, о юной румынской фигуристке Хиштиу, о девятилетнем короле с острова Пасхи. На запрос по ключевым словам «мальчик адмирал Котор традиция» и «Яндекс», и «Гугль» дружно выдают ноль адекватных результатов. Рыба «номихтис» обнаруживается исключительно в текстах Коршунова, оцифрованных и выложенных в сеть. И это почему-то уже не странно.

…До сих пор помнится заметка буквально следующего содержания: «Если вам не везёт с лыжами, попробуйте спуститься с горки на двух тазах. Девочке, которую вы видите, удалось это сделать с первой же попытки». И девочка, в самом деле, была нарисована, хотя вряд ли с натуры. Но бывший читатель (он же тугодум Игорь) по-прежнему недоумевает: то ли всё по правде так, то ли писатель пошутил, то ли художник дразнится…

Художников, оформивших сборник, было двое — Иван Максимович Семёнов (в его оформлении отдельной книгой в 1966 году выходил «Иероглиф») и Борис Кыштымов (он в 1973-м рисовал «Тигров»). В пределах «Школьной вселенной» полномочия разделились так: Кыштымов оформил форзацы, спуски и «Звонки на перемену» (девочка с тазами — его рук дело), а Семёновым выполнены иллюстрации к повестям и обложка. Эти рисунки остроумны и в высшей степени динамичны.Чрезвычайно хороши семёновские «массовые сцены» с замечательным разнообразием поз и ракурсов; при этом у каждого «Лошадкина, Верблюдкина» своё выражение лица, свой характер. А взрослые персонажи нарисованы почти карикатурно, особенно бюрократы или ретрограды.

В оформлении, кстати, тоже есть «недетские» решения — посмотреть хотя бы на обложку, где три школьника удерживают на спинах стилизованный земной шар, увенчанный фигурой белого медведя. Нет, сама-то картинка вполне «школьная», но пятикласснику-читателю в восьмидесятом году вряд ли было очевидно, что на ней юмористически воспроизводится композиция мощной петербургской достопримечательности, оригинальной, между прочим, и страшно новаторской для своего времени.

Книгу «Школьная вселенная» нельзя назвать забытой: сборник переиздавался «Пушкинской библиотекой» (под маркой «АСТ/Астрель») в 2005 году, и даже с недурной «междоусобицей» на обложке. Но особой известностью у современных школьников эти повести, похоже, не пользуются. Впрочем, и тогда, в восьмидесятые годы, это была книга в некотором смысле «для тех, кто понимает».

Или, во всяком случае, для тех, кто хотел бы понимать!

Мария Порядина