ЕВГЕНИЙ РУДАШЕВСКИЙ: «Меня интересует тема осмысления окружающего мира»

Рудашевский Евгений Всеволодович (родился в 1987 году в Москве), путешественник, журналист, лауреат четвёртого сезона Всероссийского конкурса на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Книгуру» (2013) за повесть «Здравствуй, брат мой Бзоу!», которую на последней ярмарке NON/FICTION представило издательство «КомпасГид».

— Прежде всего, «Библиогид» поздравляет вас с выходом книги. Это первая ваша книга для подростковой аудитории. А изначально вы адресовали её подросткам?

— Нет, безусловно. Написана она была ещё пять лет назад, спонтанно, когда я приехал в Абхазию. Я походник, путешественник, часто хожу в пешие походы. В одном из них я услышал эту историю, и буквально сразу же была написана вся основа повести. Черновики были готовы в самой Лдзаа [деревне, которая описывается в повести. — Примеч. «Библиогида»] и близлежащих сёлах. Детали быта и взаимоотношений абхазов я узнавал уже позже. Тогда, в походе, я не думал об аудитории, не думал даже о публикации. Просто понравилась история, и захотелось зафиксировать её на бумаге.

rudashevskiy

— Издательство позиционирует повесть как антивоенную. Это и ваше представление? Или же она больше о гармонии с миром, о дружбе, о ненасилии?

— Сразу была позиция, что мирная жизнь заканчивается, но это не замышлялось как антивоенный лозунг. Центральна сама история дружбы мальчика и дельфина. Причины окончания могли быть разными, просто война — наиболее выраженная, наиболее абсурдное проявление.

— Но всё-таки вы говорите в книге о военных конфликтах.

— Да, конечно.

— Ещё вопрос, который хотелось вам задать со времён «Книгуру»: многие читатели отмечали, что герой — юноша Амза — несколько наивный, хотя уже призывного возраста. Это потому, что время такое (1980 год), или же сказывается отрезанность от мира?

— Скорее, особенности местности, абхазский колорит. Там совсем другие представления о жизни: считается, что мужчина может жениться не раньше, чем в 35-40 лет, только когда твёрдо встанет на ноги. А у нас чаще свадьбы в 20-25 лет. То есть изначально планка «взрослости» сдвинута. И плюс — темп жизни совершенно другой. Взросление происходит медленнее. Ну и в восьмидесятые цивилизация ещё не захватила горные деревушки, это тоже сказалось.

— Сейчас осталось так же?

— Трудно сказать. Но по рассказам абхазов знаю, что сейчас там эпоха туризма. Если абхаз живёт рядом с морем, обязательно сдаёт свой дом, поэтому неторопливое настроение ушло. Мне приходилось черпать его не из наблюдений, а из воспоминаний людей. Природа никуда не делась, все описания, которые есть в повести, были сделаны на месте. Мне кажется, только так и можно действовать: устраивать своего рода пленэр, только писать не красками, а словами. У Рериха в дневниках есть: «Если вы взглянете на картину Гималаев и попытаетесь их себе представить, у вас получатся только горы. Чтобы понять их, нужно приехать и увидеть детали, из которых и складывается ощущение».

— Вы стали лауреатом «Книгуру» в 2013 году. Сейчас вы следите за этим конкурсом? Вам интересно, как развивается детская литература?

— Пристально не слежу. Я побаиваюсь читать современные книги, предпочитаю двигаться в проверенном направлении. Хотя иногда знакомлюсь и с новинками, которые попадаются под руку.

— Какая книга повлияла на вас в детстве? Сформировала вас как личность?

— В седьмом-восьмом классе меня, что называется, перепахал Франц Кафка. Не совсем детская тематика. Но пришёл он ко мне через запрет. Двухтомник Кафки стоял на самой верхней полке домашней библиотеки. Я увидел корешки и однажды спросил у дедушки, что это за автор такой. Он ответил: «Забудь и не открывай. Тебе рано». Соответственно, я достал и начал читать, сначала «Замок», потом всё остальное. Меня засекли за чтением, книгу забрали. Я устроил в доме обыск, нашёл книгу, но понимал, что если буду читать открыто, её могут совсем вывезти из дома, и пошёл на хитрость. Улучив время, когда никого не было, я на стареньком домашнем ксероксе делал копии двадцати-тридцати страниц, а книжку возвращал в ящик, где нашёл. Копии читал в кровати под одеялом или же в ванной. Родители стали беспокоиться и хотели даже обратиться к врачу: я стал «принимать душ» три раза в день минут по 20. А я смачивал листы, приклеивал на стенку и читал.

— А какие важные книги читаете сейчас? Кафка остался в прошлом?

— Кафка прочитан много раз! Но он остался в юности, вместе с Маркесом. Для меня они — две стороны одной медали. Сейчас мне больше интересна научно-популярная книга.

— Читателей всегда волнует, как писатель пишет. Считаете ли вы себя писателем? Многие говорят: «Я не писатель, я автор. Конкретный текст принадлежит мне, но это не основная моя деятельность». А где область ваших интересов?

— По образованию я журналист, но сменил много профессий в самых разных областях. Я был уборщиком, дрессировщиком, проводником в таёжных походах. Писателем назвать себя не могу, рано. Надеюсь когда-нибудь достичь этого звания, но пока язык не поворачивается. Я автор.

А процесс работы с текстом такой, на примере «Бзоу». Как правило, всё начинается спонтанно. Я работал дрессировщиком, уже много читал и знал о дельфинах. Путешествовал, знал Кавказ, то есть у меня был определённый бэкграунд. И услышав в горах историю, сразу стал писать. Но рукопись едва не погибла. Я прошёл перевал Чха и хотел пройти по Бзыбскому ущелью (это был одиночный поход, я встал в неудачном месте, и ночью дожди всё промочили, в том числе и рукопись, она размокла). Но история нравилась мне настолько, что вернувшись, я постарался её восстановить. Я пишу только от руки, впоследствии перепечатываю. Пишу начальные заметки, потом базовую рукопись, потом полностью переписываю от руки начисто, расширяя все эпизоды, потом перепечатываю. В случае с «Бзоу» перепечатывал примерно десять раз. Постоянно к ней возвращался. Потом, по совету друга, отправил на «Книгуру».

— Насколько, по вашему мнению, чтение важно в жизни? Чем человек читающий отличается от нечитающего?

— Чтение — всегда способ мышления. Когда читаешь, думаешь. Это такая пауза, которую ты берёшь у очень быстрого, суетливого мира. Это пауза, когда можно остановиться и о чём-то подумать. Книга, если она замыкается на себе, если ты прочёл её и не шагнул дальше, не подходит тебе. По-хорошему, книга должна подтолкнуть человека шагнуть за рамки себя самой, подвести к какой-то идее, возможно, не связанной с идеей самой книги.

В каком-то смысле, книга лучше собеседника: с собеседником начинаешь спорить, выяснять отношения, включаются социальные взаимоотношения. А здесь — размышление в чистом виде. Если буквально на каждой странице ты останавливаешься и задумываешься о чём-то, значит, книга хорошая.

— Книги сопровождают вас в путешествиях?

— Прежде чем ехать куда-либо, я читаю местных авторов. Перед поездкой в Грузию читал Нодара Думбадзе. С Абхазией не совсем так получилось, с Искандером я познакомился позже. Но сейчас стараюсь придерживаться этой привычки, даже если путешествую по России. Захожу в магазин, спрашиваю книги местных литераторов.

— Есть ли книга, которую вы хотите видеть изданной или переизданной?

— Да, книги канадского писателя Фарли Моуэта. Его хорошо издавали в советское время, но сейчас подзабыли. Прежде всего, самая известная книга — без возраста, можно читать и подросткам, и взрослым: «Не кричи: „Волки!“»; для подростков — «Кит на заклание». Как раз к разговору об осмыслении того, что происходит. Автор — защитник животных, выступал за мир, против ядерных программ. Недавно умер в почтенном возрасте — человек, сам прошедший Вторую мировую войну. Но у него есть и просто детские книги: «В стране снежных бурь» и «Проклятие могилы викинга».

Есть у меня любимый иркутский автор, Юрий Самсонов (я сам наполовину из Москвы, наполовину из Иркутска). Замечательные его книжки — «Мешок снов» и «Максим в стране приключений». К сожалению, они не переиздавались после того, как выходили в Восточно-Сибирском книжном издательстве.

  • rudashevskiy2
  • rudashevskiy3

— Ваш герой Амза достаточно одинок. От подростковой книги часто ожидают любовной линии или темы взаимоотношений с друзьями. У вас юноша дружит только с дельфином, а больше, похоже, у него никого нет…

— Меня очень интересует тема осмысления, осознания окружающего мира, одна из самых сложных в подростковом возрасте. Почему небо голубое, можно прочитать в книжках; что надеть зимой, расскажут родители. А когда появляются первые, ещё не сформулированные вопросы о том, зачем мы живём, к чему всё идёт, наступает самый сложный период. Вопросы ещё не сформулированы в словах, есть только их предчувствие. Никто вокруг не может ответить на них подростку, и возникает одиночество и грусть. У Окуджавы есть строки: «не понимаю людей, которые не любят грустить, ведь когда ты грустишь, ты думаешь». Это действительно так. Когда мы смеёмся, мы не думаем. Я не против смеха, но грусть — это уединение и осмысление. С моей точки зрения, осознанность — самое приятное, что есть в этой жизни. Когда смотришь вокруг, понимаешь и чувствуешь, что происходит, понимаешь себя, это большое удовольствие.

Мой герой, подросток, пытается осознать себя в контексте этого мира: бытовой суеты, общения с дельфином, грядущих перемен, и у него пробиваются первые ростки понимания. В этот момент он однозначно одинок, потому что нет людей, которые могут ему ответить. Проблема в том, что взрослые, когда проходят через период сомнений, привыкают к нему, и в будущем на вопросы детей отвечают: «Подожди, подрастёшь — поймёшь. У меня было то же самое, пройдёт пара лет, и ты успокоишься». Это совершенно не тот ответ, который ищет подросток. Через пару лет будет уже не он, а совершенно другой человек, а ответы нужны сейчас. Он остаётся без ответов и с позицией обособления взрослого: «поживи — узнаешь», и это приводит к одиночеству.

— А кто может дать ответ? Природа? Или ответ надо искать внутри себя самого?

— Сложность в том, что вопросы не сформулированы словами, это всего лишь чувства, и ответ должен прийти в чувствах. А как — это у каждого свой путь. Природа сама по себе не ответит, одушевляет её человек. Если обратиться к ней с эмоциональным вопросом, ответ можно получить. Но я уверен, что отклик можно получить и от города с его бетонными коробками, и от хороших, и от плохих, главное — не сдаваться, двигаться, не впадать в отчаяние. Как правило, получает ответ тот, кто настаивает на этих вопросах, пытается осознать себя и происходящее. Когда ответа долго нет, люди либо впадают в отчаяние, либо абстрагируются от своих вопросов, стараются посмеяться над ними, забыть и пойти дальше. А вот если оставаться спокойным, стараться вновь и вновь возвращаться к теме, что-то читать, обдумывать, с кем-то говорить, рано или поздно эмоциональный внутренний ответ придёт. Образуется гармония, первый шаг к осознанности.

— И всё-таки почему вы решили писать именно про дельфинов?

— Я занимался с млекопитающими, и у меня было представление об их поведении и образе жизни. Ну и услышанная реальная история была про дельфинов. Если бы я в Перу услышал про орангутана и мальчика, возможно, была бы похожая история. Хотя образ дельфина в чём-то символичен. Из всех крупных хищников дельфины наиболее дружелюбны. Это объясняется их эволюцией. За миллионы лет у них не осталось врагов. Есть акула, но она не соперник: она рыба, а млекопитающие умнее, и она не может противостоять стае дельфинов, они её с лёгкостью забьют. Известны случаи, когда дельфины спасали людей от акул.

Образ дельфина — тоска по спокойной, неагрессивной мирной жизни. Есть много историй дружбы дельфина и человека, они уходят своими корнями в древность. Самая первая — о сыне Одиссея Телемахе, которого в младенчестве спас дельфин. Видимо, в эпоху кровопролитных войн, когда ни медицины, ни социального обеспечения не было, и люди умирали рано, для древних греков дельфин был своего рода символом неагрессии. Ведь дельфин не нападает. Те немногие случаи, когда было зафиксировано нападение на человека, оказывались случаями самозащиты. Поэтому дельфин — символ дружелюбия.

Однако здесь начинается интересная философская тема. Дельфины, достигнув этой неагрессивности, дружелюбия, совершенно остановились в своём развитии. Остановилась их эволюция. Какими они были тысячи лет назад, такие они и сейчас. У Стругацких есть хорошая фраза: «Если человечество перестанет совершать ошибки и случится катаклизм, мы все вымрем. Ошибки нас спасают» [«И тогда, если во Вселенной что-нибудь изменится, мы благополучно вымрем — опять же именно потому, что разучились совершать ошибки, то есть пробовать разные, не предусмотренные жёсткой программой варианты» («Пикник на обочине»)]. С другой стороны, войны — это ошибки, тоже выход из гармонии. Так что здесь непросто говорить.

— А как вы думаете, возможна гармония у людей?

— Думаю, да. Я с юношества верен идеалам Ивана Антоновича Ефремова и знаю, что однажды описанные им идеалы в той или иной степени к нам придут: совершенство и телесное, и духовное. Это тоже тема из Древней Греции, когда человек в идеале должен был быть совершенен телесно (нам, вероятно, кибернетика поможет) и, прежде всего, психически и духовно. В том числе и поэтому я не согласен с утверждением, что жизнь сейчас стала хуже, потому что стала слишком быстрой: люди глотают книжки за полтора часа и т.д. Вполне вероятно, что это та самая тренировка, которая позволит нам развиваться и дальше.

— Благодарим вас за интервью и желаем успехов!

С Евгением Рудашевским
беседовала Наталья Савушкина

 

Читать об авторе на Продетлит