НЕ ОЧЕНЬ ДЕТСКИЕ И НЕ СОВСЕМ СКАЗКИ

Издательство «Новое литературное обозрение» не оставило попыток вписаться в детский читательский обиход. Однако назвать эти попытки удачными всё ещё нелегко.

Обложка книги Е.Клюева «Ужасно скрипучая дверь и другие люди». Худож. Е.КлюевЭто так хотя бы потому, что серия «Сказки НЛО» — по-прежнему неровная, шероховатая. Во всяком случае, из трёх последних книг лишь одна кажется во многих отношениях «хорошей», но при этом не очень-то детской; да и «сказки» — обозначение, которое относится далеко не ко всем текстам.

Открыть сборник Евгения Клюева под названием «Ужасно скрипучая дверь и другие люди» — всё равно что залезть в сундук, где старомодные платья щедро пересыпаны нафталином.

По большому счёту, эту книгу вовсе не обязательно читать. Достаточно посмотреть на обложку — и по одному лишь названию сборника понять, каков у этого автора художественный метод. Евгений Клюев старательно одушевляет неодушевлённые предметы и тем показывает: мир, дескать, полон чудес, их легко увидеть, стоит только внимательно присмотреться к самым обыкновенным вещам.

Как ново, как оригинально!

«Едва родившись, Смешная Снежинка начала падать: все снежинки испокон веков падают — и в этом их жизнь. А может быть, не только их жизнь, но и наша с вами — как знать…»

Какое открытие, а? Какая глубина, чёрт возьми, философской мысли! Какое смелое обобщение!

Те, кто пытается хвалить Клюева, непременно говорят об «андерсеновской традиции». Ничего удивительного! Нельзя жить в Дании и быть свободным от Андерсена. Мало того, нельзя писать сказки и быть свободным от Андерсена. Но совершенно не обязательно впадать в такую рабскую зависимость!

В сказках и историях Андерсена звучит живой, личный, индивидуальный голос рассказчика. Его интонационное разнообразие, его неожиданные переходы от комического к лирическому, логическая убедительность самых невероятных выдумок в сочетании с пристальной бытовой наблюдательностью — всё это делает сказки Андерсена вечным достоянием литературы. Андерсен выдержал проверку даже пространством модернизма, которое до неузнаваемости изменило наш читательский опыт. Но как раз поэтому механическое перенесение андерсеновской манеры в современную детскую книгу — заведомо неправильное занятие. Потому что прабабушкина мода хороша в музее, а не в повседневном обиходе.

Сказки Клюева невыносимо однообразны. Прочитаешь одну — и сразу понятно, какими будут остальные. Даже так: прочитаешь начало одной сказки — сразу понятно, какой у неё финал. Грубо говоря, если дверь, то скрипит, а если скрипит, то кому-нибудь этот скрип непременно покажется скрипичной музыкой. Если снежинка — то растает и превратится в Капельку Чистой Воды. Звёздочка — упадёт, тарелочка — разобьётся, сказочник — увидит Чудо, разумеется… А Евгений Клюев так и не придумает ничего неожиданного.

Его прямые и простые сказки прямо и просто поведут читателя к прямым и простым выводам. Ах, нельзя судить по внешности! Ах, надо быть деликатными! Ах, дверь тоже человек!

Да никто уже давным-давно с этими утверждениями не спорит. И незачем лезть из кожи вон, чтобы доказать столь банальные тезисы.

Сам автор считает простоту достоинством: «Его сказки были простые, а простая сказка — это и значит хорошая». Ох, до чего надоели эти вечные «будьте как дети»! Когда лозунг понимается чересчур буквально, простота становится примитивностью, мудрость — повторением прописных истин, традиция — скучной отсталостью.

Обложка книги Г.Балла «Приключения Старого Башмака, рассказанные им самим». Худож. А. и М. РазуваевыА вот «Приключения Старого Башмака, рассказанные им самим» — книга, автор которой изо всех сил старается порвать со всеми известными ему традициями. И мы бы сказали, что это ему удалось, если бы ломка традиций не являлась столь же традиционным занятием. Как если бы трёхлетний ребёнок, со свойственным возрасту негативизмом, на все родительские предложения, просьбы и требования отвечал: не хочу, не буду, не хочу! Именно так ведут себя все трёхлетние дети.

Конечно, всякому писателю хочется иногда потоптаться на палубе парохода современности и побросать за борт что-нибудь надоевшее. Но если сбрасывать всё подряд, не останется ничего.

Сказка требует логики — своей, сказочной, своеобразной, отличной от обыденной и так далее, но — всё-таки логики. Немотивированность и алогизм в тексте хороши только тогда, когда они чем-то оправдываются или чему-то противопоставляются. Иначе текст становится набором фраз.

«Приключения Старого Башмака…» Георгия Балла — это и есть набор фраз. Персонажи и предметы появляются внезапно, проявляют бессмысленную активность и столь же внезапно исчезают. А читатель недоумевает.

Считается, что текст, который заставляет думать, — это хороший текст. Но именно эта история если и заставляет думать, то о ерунде. Например: где живут башмаки? зачем им дворецкий? как они пользуются мобильным телефоном? чего ради Смерть похищает один башмак? Брала бы сразу оба и носила на здоровье. И почему, собственно, смерть опасна башмаку? Зачем нелепые дети, более всего похожие на заводных монстров, затевают сомнительную возню?

Книга, из которой автор старательно вытеснил даже зачатки смысла, оказалась и в самом деле бессодержательной.

Всё-таки детская книжка «по умолчанию» должна в себе что-то нести — или эстетический заряд, или нравственный, или воспитательный, или познавательный, хотя не все это любят… Так или иначе, по прочтении книжки человек должен чувствовать себя обогащённым, повзрослевшим или хотя бы поумневшим.

Балл полностью освободил свою повесть от всех этих «зарядов». И что получилось? Перечисление случайных эпизодов и случайных персонажей, раскрашенное кое-где сомнительными метафорами. Это даже не голый текст, а пустота, обутая в слова.

К тому же, мир «Старого Башмака» — откровенно неприятен. Ничего, кроме ужаса и брезгливого отвращения, не вызывают ожившие предметы, которые ведут себя и не по-людски, и не по-предметски, или дети-муляжи.

Похоже, автор приложил много усилий. Как говорится, проделана большая работа. Но ради чего?

Если Евгений Клюев, выступающий в рамках откровенно устаревшей манеры, смешон, то Георгий Балл, уныло и старательно ломающий все мыслимые и немыслимые рамки, — жалок. Покорно следовать за традицией и демонстративно разрушать традицию — оба занятия представляются мне не очень достойными. Особенно если учесть, что Клюев — интересный художник, а Балл как «взрослый» писатель выглядит вполне убедительно. Можно было и не записывать их в «сказочники».

Но стоило мне только предположить, что никогда не дождёмся мы от «НЛО» убедительной сказки, как тут же и вышла Вишневецкая.

Обложка книги М.Вишневецкой «Кащей и Ягда, или Небесные яблоки». Худож. Ю.ГуковаКнига «Кащей и Ягда, или Небесные яблоки» (см. также: Подробно: Юные годы Бабы Яги и Кащея Бессмертного) представлена в издательской аннотации как «роман-сказка», но на самом деле упирается не в сказку, а в миф.

Вполне очевидно, что, выстраивая идейные и сюжетные линии романа, Вишневецкая опиралась на авторитетные научные источники: труды академика Рыбакова, балто-славянские исследования Иванова и Топорова. Но у писательницы нет явной цели — реконструировать языческий пантеон, объяснить происхождение наиболее загадочных персонажей славянской сказки. Она не увлекается этнографическими подробностями, не живописует величественных массовых сцен, обрядность подаёт именно так, как она воспринимается «в жизни» — как один из обиходных, почти «проходных» мотивов. Внешние атрибуты — одежду, предметы быта — Вишневецкая описывает очень скупо, не поддаваясь соблазну «образованность свою показать», порассуждать о семантике орнамента. Одним словом, писательница удачно минует два самых опасных рифа, у которых терпят крушение почти все романисты при обращении к историческим или псевдоисторическим сюжетам: она не впадает в наукообразие и не заходит в заросли развесистой клюквы.

Кстати, именно этим прежде всего отличается Вишневецкая от простодушных поклонников, например, «Велесовой книги», которые старательно делят мир на три равные части и наделяют языческих богов атрибутами поздней книжности. В «Небесных яблоках» боги дурят со страшной силой, бесятся со скуки, по-детски обижаются, хитрят, развлекаются и буйствуют. Они пока не научились ровно править миром, сами ещё не понимают, кто чем конкретно занимается, за что отвечает, — это убедительные, древние, языческие боги, не испорченные (то есть не причёсанные) классической традицией.

Главный вопрос книги — не о том, будут ли счастливы Кащей и Ягда, а о том, какая же формула наилучшим и правильным образом отражает суть бытия. С незапамятных времён в мире действовали «боги и их люди» — именно так, в таком порядке обозначалось, кто кому принадлежит. Но грядут перемены: то и дело вращение чьего-то веретена выходит из-под контроля богов; незыблемость мироздания уступает место свободе мировоззрения. Но правы ли те, кто стремится установить новые законы принадлежности? «Люди и их боги» — так ли должно быть?

Автор романа рассматривает вопросы не событийные, а бытийные. Этой установкой обусловлено исключительное достоинство книги — отсутствие откровенного «динамичного» сюжета, как его понимают современные авторы: с погонями, перестрелками, страстными (тьфу!) объятьями и прочими атрибутами «романа». Впрочем, в «Небесных яблоках» есть и битвы, и клятвы, и даже чудеса — но не они составляют основу текста.

Очень радует то, что в романе нет демонстративной иронии. Сейчас, когда самый дешёвый чих в литературе подаётся на ироническом «остранении», написать серьёзную книгу — трудный и смелый поступок.

Главная необычность «Небесных яблок» — серьёзность и цельность содержания. Вишневецкая осмелилась написать книгу о любви, которая не рассуждает, не рефлексирует по поводу самозарождения и самобытования; дети принимают её как она есть, без всяких «ах, почему я полюбила?» и «мне её любить нельзя». Этой любви нет дела до «почему» и «зачем», ей не нужно оправдываться — её не надо оправдывать — потому что она изначально «права»: не чувствует себя неправой. Дети — цельны, в них нет душевного надрыва, которым непременно отмечаются «любовные» сюжеты, но и мелкости тоже нет. Любовь — глубока, но она не подаётся как специальный «драматический момент» с подробными «переживаниями», она вся в подтексте — или в жесте, деянии. Здесь всякое «переживание» показалось бы «книжным», «литературным», «как в романе» — а Кащей и Ягда, слава Роду, романов не читали и не могут соотносить свою жизненную драму с привычными сюжетными схемами.

Вишневецкая строит реальность, которой пока ещё неизвестно такое занятие, как решение художественных задач путём генерирования текста, сочинение ради эстетического наслаждения. Особенность «Небесных яблок» — отсутствие «романности», как бы сознательное отключение от книжной традиции. Впрочем, читатель-то от проклятой своей начитанности никуда не денется, но герои по-хорошему жизненны: не «литературны».

Хотя внимательному читателю видно и то, что Томас Манн толкал иногда Вишневецкую под локоть. И авторское начало выражается в книге отчётливо; и Фефила, пушистая искорка, пробегает вдоль повествования, направляя его и осмысливая, — не случайно художница помещает изображение чудесной зверушки в начало каждой главы. Вообще, к иллюстрациям Юлии Гуковой в наибольшей степени подходит определение «трепетные». В них — все честные, зримые подробности божеских и человеческих судеб в сочетании с прекрасной недосказанностью.

И ещё одна примета мастерства Марины Вишневецкой: она чрезвычайно внимательна к слову, к имени, — ни разу не путает «амулет» и «оберег». Уместно и убедительно название реки — Сныпять, удивительно точны имена «внуков вепря». Из «древнеславянского» повествования исключены не только позднеисторические реалии, но даже и слова, корни которых сохранили свой «иностранный» вид. (Единственный, может быть, промах — греческое слово «папа», без которого славянские дети прекрасно могли бы обойтись.) Отдельное удовольствие — догадываться, каким языком владеет степной пленник, на каком языке перекликаются ладейные люди… Может быть, некоторые инверсии могут показаться слишком нарочитыми, некоторые философские вопросы — слишком часто задаваемыми. Но всё это мелочи, которые не опровергают главного: роман «Кащей и Ягда…» — значительная и многозначная вещь.

И, по большому счёту, этот роман представляет собой отнюдь не «сказку НЛО», а произведение в манере «русского фэнтези», которого мы с интересом ждали, — и совсем не с этой стороны!

Балл Г. Приключения Старого Башмака, рассказанные им самим: Сказка / Худож. А. и М. Разуваевы. — М.: Новое литературное обозрение, 2003. — 172 с.: ил. — (Сказки НЛО).

Вишневецкая М. Кащей и Ягда, или Небесные яблоки: Роман / [Ил. Ю.Гуковой]. — М.: Новое литературное обозрение, 2004. — 303 с.: ил. — (Сказки НЛО).

Клюев Е. Ужасно скрипучая дверь и другие люди: Сказки / Ил. автора. — М.: Новое литературное обозрение, 2004. — 224 с.: ил. — (Сказки НЛО).

 

Мария Порядина