Дарья Доцук. Домик над обрывом

Дарья Доцук живёт в Москве, сочиняет книги для детей и подростков. Публиковалась в периодике, сборниках «Как хорошо!» и «Новые добрые сказки». Дебютная книга — «Я и моё чудовище» — вышла в финал Всероссийского конкурса «Книгуру». Вторая книга — «Мандариновая пора» — вошла в лонг-лист Международной литературной премии им. В.П.Крапивина.

Дарья Доцук родилась в Алма-Ате в семье журналистов. С отличием окончила МГИМО. Сейчас живёт в Москве. В 2012 году в журнале «Миша» опубликовала первый рассказ для детей. Участница V фестиваля «Молодые писатели вокруг “ДЕТГИЗа”» и XI семинара молодых писателей, пишущих для детей. Дебютная книга — «Я и моё чудовище» — вышла в финал IV сезона Всероссийского конкурса «Книгуру». Вторая книга — «Мандариновая пора» — вошла в лонг-лист Международной литературной премии им. В.П.Крапивина. Публиковалась в периодике, сборниках «Как хорошо!» и «Новые добрые сказки».

dotsuk

Библиогид: Дарья, читатели познакомились с вашими произведениями буквально в последние несколько лет, однако у вас уже есть первые успехи (в том числе на конкурсе «Книгуру»). При знакомстве с новыми авторами всегда интересно узнать, как и откуда они появляются. Как вы начали писать?

Дарья Доцук: Я с детства много читала и, конечно, мечтала стать писателем. В этом меня очень поддерживала мама, она и научила меня читать и писать, как в узком, так и в широком смысле. Мама работала журналистом, потом у неё появился собственный бизнес в этой сфере, но когда я приносила ей новую сказку, она бросала все дела и читала, а затем помогала редактировать. Это ведь очень важно — находить время, чтобы похвалить детский рисунок или пластилиновую поделку. Творческим детям такая поддержка необходима, чтобы чувствовать себя в семье в безопасности. Так что я стала писать книги только благодаря маме.

Нил Гейман сказал, что «книги — это способ общаться с мёртвыми». Я знаю цену этим словам. В год моего рождения у мамы вышла публицистическая книжка про подростков «Урок вне расписания». Несмотря на успешный собственный бизнес, больше всего она ценила именно эту книжечку.

Когда мне было 16, мама умерла во сне от острой сердечной недостаточности.

От мамы у меня остались статьи, дневники и эта книжечка. Через них мы продолжаем общаться. Я ужасно скучаю, хотя с её смерти прошло уже 9 лет.

Наверное, я пишу ещё и потому, что это способ задержаться, заморозить свои слова и мысли для тех, кто, возможно, захочет услышать их, когда меня уже не будет. Не могу представить себе мир без книг и библиотек. Надеюсь, у нас получится их сохранить.

Кого вы видите читателем своих произведений? Для кого вы пишете?

Я пишу для себя тринадцатилетней. Очень хорошо помню тот непростой возраст и стараюсь писать так, чтобы как-то поддержать ту себя. Представляю, что кроме меня из прошлого, никто этого не прочтёт, иначе начну лукавить. Писать откровенно и не выкидывать неприятные эпизоды непросто, часто бывает стыдно, но по-другому нельзя.

Каким образом вы «попали в литературу»? Труден ли был этот путь?

В детстве и в школе я постоянно что-то писала для себя, получалось неплохо, а где-то на втором курсе мне очень захотелось, чтобы меня напечатали. Я пошла по неправильному пути: чтобы повысить свои шансы у издательств, написала длинный фэнтезийный роман про ведьм. К девочке на балкон прилетают три вороны-ведьмы и, слово за слово, уговаривают стать одной из них и улететь в волшебную страну. В общем, совершенно не мой жанр, к тому же первый большой текст. Отправила в несколько издательств и ответа, конечно, не получила.

Потом я нащупала более верный путь: отправила подборку рассказов в несколько журналов, и мне ответили. Первый рассказ вышел в июне 2012 года в журнале «Миша», а через год и первая книга.

Большим толчком для меня стал конкурс «Книгуру», финалистом которого ещё до издания стала моя дебютная повесть «Я и моё чудовище». Параллельно с конкурсом я предложила её одному-единственному издательству — «Аквилегии». У них есть серия «Современная проза», и мне показалось, что текст туда подойдёт. Через два дня мне ответили: «Готовы напечатать!» Сейчас в этом издательстве готовится к публикации моя третья книга.

Я жалею, что не сразу узнала о семинарах для детских писателей. Очень рада тому, что удалось побывать на фестивале «Молодые писатели вокруг “ДЕТГИЗА”» в Одессе. Там дружеская и профессиональная атмосфера, интересные обсуждения, конструктивная критика. Руководят семинаром Михаил Яснов и Сергей Махотин, которые не нуждаются в представлении. Я познакомилась с молодыми талантливыми авторами, с которыми мы теперь очень дружны. Также я посетила XI семинар фонда СЭИП для писателей, пишущих для детей, который ведут замечательный писатель Валерий Воскобойников и великолепный поэт Марина Бородицкая.

Я бесконечно благодарна переводчику и писателю Дине Крупской, главному редактору журнала «Кукумбер», с которой познакомилась на встрече Клуба детских писателей в ЦГДБ им. А.П.Гайдара. Дина попросила дать что-нибудь почитать, и я прислала ей «Домик над обрывом». К моему огромному счастью, повесть ей понравилась, и она предложила помочь с редактурой. Дина — очень мудрый редактор, её советы и внимательная, уважительная критика позволили мне вырасти на целую голову. За те несколько часов, что мы провели над текстом, у меня как будто третий глаз открылся. Я научилась определять и выбрасывать лишние слова и сразу заметила, как заблестел текст. Звучит просто, но это нужно действительно понять и увидеть.

Это очень важное событие в моей жизни, и я желаю каждому начинающему детскому писателю, чтобы ему повстречался такой наставник, как Дина Крупская.

Вопрос, который всегда интересует читателей: как вы пишете? Нужен ли для этого особый настрой, вдохновение? И как вы его «добываете»?

Я подхожу к писательству очень ответственно и в каком-то смысле научно. В школе и в институте училась на «отлично» и думаю, что эта страсть к планированию и структурированию оттуда. Творческий беспорядок — не мой метод.

Я пишу стоя, стараясь избегать сидячего образа жизни. Стоя писали Гоголь и Хемингуэй, и считается, что это не только полезно для здоровья, но и помогает сосредоточиться. Ноутбук ставлю на комод на расстоянии вытянутой руки, чтобы уменьшить нагрузку на глаза. Каждый день обязательно делаю двадцатиминутный комплекс упражнений и растяжку. Без этого чувствую себя несчастной и уставшей.

Рабочий процесс контролируется специальным приложением для телефона с таймером: 25 минут работы, 5 минут — перерыв. В перерыве я сажусь, чтобы отдохнули ноги, и читаю книжку, близкую по настроению к тому, что пишу. Для меня это удобная и эффективная система, а главное, привычная, потому что напоминает уроки в школе и перемены. С её помощью я могу написать примерно две тысячи слов в день.

Первые тексты, в том числе повесть «Я и моё чудовище», я писала по наитию, ничего не планировала. Со временем поняла, что пишу гораздо быстрее и продуктивнее, когда есть план. Так что сначала разрабатываю идею и составляю подробный синопсис (краткое содержание). Это позволяет отсеять нежизнеспособные идеи, которые дальше интересной завязки не пойдут.

Мне важно заранее знать финал и ключевые события каждой главы, чтобы спокойно рассказывать историю и получать удовольствие. В процессе что-то меняется, но незначительно. Первый черновик откладываю минимум на неделю, редактирую, откладываю ещё на неделю, редактирую снова.

Я не верю, что вдохновение нужно автору каждый день, да и не бывает такого. Для меня вдохновение — это когда появляется хорошая идея, из которой можно сделать законченное произведение. Всё, на этом миссия музы, на мой взгляд, выполнена, и начинается работа руками и головой.

Ваши повести для подростков «Я и моё чудовище», «Мандариновая пора» полны переживаний. У героев непростая судьба. Нужно ли было пережить что-то подобное, чтобы достоверно всё описать?

Моя внешне идеальная семья развалилась, когда мне было 13 лет. Мама влюбилась в другого, захотела уехать к нему в Москву. У меня появились сводные братья, и я старалась построить с ними нормальные отношения, чтобы не расстраивать маму. Я её отпустила, чтобы она была счастлива. Она, правда, так и жила на два города, потому что не могла сделать окончательный выбор. Да и как можно? Тогда же я случайно нашла старую свадебную фотографию и узнала, что папа — не мой родной отец. С настоящим отцом я так и не познакомилась, он много лет жил за границей, в Египте, и умер при трагических обстоятельствах.

  • dotsuk2
  • dotsuk3

«Мандариновая пора» тоже основана на реальных событиях — воспоминаниях моего мужа Антона, который до двенадцати лет жил с родителями во Вьетнаме, они работали в российском представительстве. Подростком он вернулся в Москву, и ему пришлось приспосабливаться к совершенно новым условиям, традициям и моделям поведения. Вьетнамская няня воспитывала его в восточных традициях, это до сих пор чувствуется. У него совершенно восточное мировоззрение, сдержанный характер и философский взгляд на вещи. Он так и не привык к русской кухне, предпочитает азиатскую. Работает в Российском совете по международным делам, является экспертом по Вьетнаму, и я очень рада, что он служит своеобразным мостиком между двумя народами.

«Мандариновая пора» — это история отдельно взятого человека, но через неё я хотела рассказать о многих людях, о Востоке в целом, поразмышлять, в чём различия Востока и Запада, что заставляет людей сторониться представителей другой национальности и культуры. Я верю, что если попытаться понять другую культуру, то страхи и враждебность ослабнут, а вскоре исчезнут сами собой.

Откуда в ваших произведениях о современных детях и подростках мифологические мотивы?

В моих абсолютно реалистических текстах много мифологического, оно вплетается само собой, просто появляется откуда-то и занимает в сюжете важное место — морской дракон в книге «Я и моё чудовище», вьетнамские легенды в «Мандариновой поре», горные великаны, духи и феи, которых придумывает Ксенчик, героиня повести «Домик над обрывом». Дина Крупская, одной из первых прочитав рукопись, сказала, что у Ксенчика мифологическое сознание. Эта характеристика и мне очень подходит, я с детства окружаю себя вымышленными созданиями и верю легендам. Думаю, это естественно: дети лучше понимают мир с помощью сказки, взрослые — с помощью притчи, а страны и народы познаются через предания и легенды. Миф — основа всего, первая попытка человечества рассказать о жизни, об опыте предыдущих поколений. Мне нравится представлять, что у мира есть ещё одна плоскость — то, что нельзя увидеть или потрогать, только вообразить.

Бытует мнение, что современные подростки предпочитают книгам интернет. Как с этим бороться и надо ли?

Расскажу забавную историю: когда мой дедушка был подростком и приносил из сельской библиотеки книги, его отец очень сердился: «Ох, Вовка, погубят тебя твои романы!» Все поколения разные, эпохе интернета не так много лет, чтобы судить, плохо это или хорошо. А вдруг потом настанет время, когда любые знания и навыки можно будет за секунду вживить в мозг с помощью специального гаджета? Не знаю, стоит ли с этим бороться. Может быть, это неизбежный путь развития?

Чего точно делать не надо, так это заставлять читать — будет обратный эффект.

Вечная тема: как привить любовь к чтению?

У нас дома была огромная библиотека — во всю стену, от пола до потолка. Мама прочитывала колоссальное количество книг в неделю, я наблюдала за ней и тоже стала брать книги с полки — все подряд. Чтение я воспринимала и до сих пор воспринимаю как естественную человеческую потребность. Мне кажется, важно, чтобы родители, которые хотят приобщить детей к чтению, сами находили в этом занятии удовольствие.

Ваша новая рукопись («Домик над обрывом») отличается от предыдущих и жанром, и возрастом, которому адресована (она, скорее, детская). Есть ли у героини прототип? И откуда взялись сказочные мотивы?

В детстве я, как и главная героиня Ксенчик, много времени проводила в горах. Я выросла в Алма-Ате, а этот город стоит у подножия Заилийского Алатау, потрясающе красивого горного хребта. Поутру я собирала рюкзак с печеньем и на целый день уходила одна в лес. Как и Ксенчик, я свято верила, что лес населён феями и духами, чащу охраняет огромный динозавр (однажды он гнался за мной с горы до самого дома), что существуют волшебные ягоды, а большие валуны — это окаменевшие великаны. Самым страшным созданием на Земле мне казалась Холодная темнота.

В лесу я встречала диких кабанов, косуль, белок, слушала птиц и, по-моему, понимала их язык. Я очень благодарна родителям за детство на природе — на мой взгляд, ничто так не развивает фантазию, как прогулки в лесу наедине с собой.

Я хорошо запомнила придуманный мною мир и постаралась запечатлеть на бумаге это ощущение детства.

Но реальный мир выглядит совсем иначе. У Ксенчика болеет мама. Пьёт какое-то фиолетовое лекарство и почти весь день спит. Это потому, что папа в командировке, но где именно и когда он вернётся, никто не знает. «Не далеко и не близко» — так говорит строгая бабушка, которую Ксенчик побаивается и зовёт про себя Великаншей.

Ксенчик очень хочет помочь — вернуть папу, вылечить от тоски маму, но ведь она всего лишь ребёнок и пытается решить эти проблемы доступными ей способами: обращается за советом к феям, отправляется на поиски папы в страшную чащу, где живёт динозавр, слушает сокола, надеется разрушить колдовство духа гор. Для меня эта повесть — о безграничной, безусловной любви ребёнка к родителям, о готовности сделать ради них всё.

Когда умерла наша мама, моему брату было 6 лет. Три года мы не знали, как сообщить ему, что мамы больше нет, и говорили, что она в командировке. Он придумал себе, что она в Антарктиде, а там телефоны не ловят. Но в глубине души дети всегда знают, чувствуют правду, только не могут в неё поверить, не могут даже представить, что мир бывает настолько несправедливым. Скрывая правду из соображений уберечь ребёнка, взрослые оставляют его наедине с этой холодной темнотой, которой нет объяснения. И это вторая центральная тема повести.

С Дарьей Доцук беседовала Наталья Савушкина

 

 

Дарья Доцук

ДОМИК НАД ОБРЫВОМ

Глава 1. Великанша

Нужно ступать очень осторожно, чтобы не услышала Великанша, или уж сразу бежать. Великанша весь участок двумя шагами меряет. Шаг с крыльца — курятник, ещё шаг — парник с помидорами. А больше ей никуда и не надо.

Помидоры у Великанши тоже великанские, с мою голову. Я одним таким помидором на весь день наесться могу. Правда, вкус у них почему-то совсем не помидорный, а какой-то… сырный, что ли, а иногда как у влажного кекса с цукатами. А бывает, что и котлетный с кетчупом. Вот и я удивляюсь. В Сосновке эти помидоры никому покоя не дают — всем охота узнать, где Великанша такую рассаду берёт. Но разве она выдаст кому-нибудь свои великанские секреты?

А вот дальше парника лучше не заходить — можно в ущелье свалиться, там такой глубокий обрыв, что взгляд до дна не достаёт. С гор спускается туман и течёт по ущелью, как река. Великая туманная река. Кажется, что можно наступить на неё и перейти на другой берег с точно такими же, как у нас, дачами, яблонями и низкими частоколами, и грядками, разбитыми на выступах на склоне горы.

Я Туманной реки уже не боюсь. Это только поначалу стоишь на краю обрыва и, пока голова во все стороны кружится, цепляешься за смородиновый куст. И всё-таки только Великанше могло прийти в голову поселиться в таком странном и жутком месте — прямо над обрывом. Когда дует сильный ветер, кажется, что деревянный домик с тёмно-зелёной черепицей сорвётся с насеста и полетит в ущелье вверх тормашками.

Но так уж у них, у великанов, повелось — в горах жить. Они горы любят. Они сами как горы. Даже когда умирают, превращаются в огромные валуны. Если идти от Сосновки всё время вверх, можно много таких валунов найти. Например, под Малиновым холмом бежит ручей — такой ледяной, что, если зачерпнуть из него воды и выпить, сердце тут же замёрзнет. Вот на берегу этого ручья и лежит один такой великан. Наклонился к самой воде и окаменел.

Я спрыгиваю с крыльца и спускаюсь по дорожке из белых плит, между которыми торчат хохолки травы, к чёрной смородине — она, как и всё остальное в саду Великанши, выше меня головы на две. Изучает меня сотней чёрных глазок так пристально, что даже не моргнёт. Растопырила ветки-крючья и стоит. Но я ловчее. Я дёргаю ягоды и складываю в пластиковую коробочку. Кончики пальцев становятся красивые, фиолетовые. Позавтракаю на Барбарисовой горе. В рюкзаке ещё полпачки овсяного печенья. Ну всё, пора бежать.

— Куда это ты намылилась в такую рань?

Великанша! Я медленно оборачиваюсь. Тут главное — не делать резких движений.

Прямоугольная голова едва помещается в окошке ванной. Великанша зачем-то прорубила себе в ванной окно, и выходит оно прямо на смородиновый куст. Она подозрительно щурится и морщит губы. Внешность у неё — что-то среднее между боксёром и борцом сумо. Во всяком случае, от её шагов тоже земля вздрагивает. И смотрит она так, словно вот-вот наподдаст.

Обычно она ходит в панамке или в косынке, завязанной под затылком, но по утрам, вот как сейчас, на голове у неё ничего нет, только короткие седые волосы, так что она кажется ужасно лысой. Зубная щётка в огромном кулаке похожа на зубочистку, и я тут же вспоминаю, как Великанша вот этими вот ручищами всаживает в землю лопату по самый черенок. Или как ворочает гигантским половником в кастрюле, которой нужны все четыре горелки, чтобы варить. Или как кур хватает. Цап — и не вырвешься. Прямо крокодил. С Великаншей лучше не шутить. С ней вообще лучше не разговаривать. Такой уж у великанов характер: они спокойны и безобидны, только когда окаменеют.

Ой, она ведь спросила что-то! А, куда это я намылилась. Нужно обязательно отвечать, когда великан задаёт вопрос, а не то хуже будет. Спохватившись, я выпаливаю:

— Я гулять.

— А завтрак?

— У меня с собой! Ну пока!

— Стой-постой, карман пустой! У нас молоко кончилось, забеги к Руфе.

Вот почему надо действовать быстро и тихо, как снежный барс. Теперь-то всё, надо идти к этой ужасной Руфине, потому что у Великанши кончилось молоко.

Я волочусь на кухню, беру деньги и бутылку. Эту пузатую неудобную штуковину никак не пристроишь в рюкзаке — топорщится и выпирает, как какой-то инопланетянин. Но с Великаншей не поспоришь. Лучше молча взять и уйти.

Когда удаётся отловить меня и что-нибудь поручить, у неё сразу поднимается настроение. Я никогда не буду такая противная, хоть я ей и внучка. Я что же, получается, тоже великанша? Ну да, это уже сейчас по носу видно. Только я пока детёныш, но когда-нибудь, наверное, вымахаю в настоящую громадину. Великанша этого очень ждёт. Каждый раз, когда мы приезжаем к ней в гости, она первым делом подводит меня к дверному косяку на кухне и отмечает фломастером, докуда я выросла, и от каждого сантиметра в восторге. Сразу песни петь начинает, великанские народные. Если я и дальше так расти буду, придётся, чтобы в классе не дразнили, насовсем в горы переселяться и всю жизнь помидоры выращивать, пока не окаменею.

Хотя, может, ещё пронесёт. Вот мама так и осталась маленькая и красивая. У неё в детстве нос тоже рос, рос, а потом перестал, одумался.

 

Глава из повести Дарьи Доцук «Домик над обрывом»
публикуется с разрешения автора

 

Читать об авторе на Продетлит