Артур Гиваргизов. Драма в одном действии; Рассказы; Стихи

 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

УЧЕНИК РУБАШКИН — худенький растрёпанный мальчик.
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ ПО ФОРТЕПЬЯНО — здоровенный мужик под два метра.

Маленький узкий класс музыкальной школы. Высоко под потолком зарешеченное окошко. Пианино, стул, стоматологическое кресло, алюминиевая ложка (1 шт.), сборник этюдов и упражнений Черни-Гернера в алюминиевом переплёте (1 шт.) — всё прикручено к полу.
Лязгают замки, гремят засовы, открывается тяжёлая железная дверь, и в класс входят — здоровенный, под два метра, преподаватель по фортепьяно и худенький растрёпанный мальчик.

ПРЕПОДАВАТЕЛЬ: Ну, что, Рубашкин, будем и дальше упрямиться или всё-таки выучим ля минорный этюд Черни? Глупо, Рубашкин, очень глупо. Другой бы на твоём месте давно выучил этот несчастный этюд и катался на велосипеде с бананом в руке.
РУБАШКИН (гордо): Я не люблю бананы.
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ (раздражаясь): При чём здесь бананы, Рубашкин?!
На лице мальчика появляется лёгкая презрительная улыбка.
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ (показывает на стоматологическое кресло и кричит): Знаешь, что это такое?!!!
РУБАШКИН (спокойно): Это кресло для сверления и вырывания больных зубов.
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ (немного растерянный спокойным тоном мальчика): Вот именно, вот именно. Да. Ну… Ты понимаешь, зачем оно здесь, в музыкальной школе?
Мальчик со скучающим видом смотрит в окно.
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ (примирительным тоном): Гм, хорошо. Послушай, Серёжа, ведь у тебя через неделю технический зачёт, а ты не знаешь ни одного этюда, я уж не говорю о гаммах и упражнениях.
РУБАШКИН (с вызовом): Ну и наплевать. Всё равно.
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ (в ужасе): Но ведь тебе тогда поставят тройку?!!!
РУБАШКИН (сильно побледневший, дрожащим голосом): Как тройку?!! Меня что, не выгонят из музыкальной школы?!
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ (буднично): Да нет, из музыкальной школы тебя никто не выгонит, и не таких учили, но пятёрки, конечно, тебе не видать как своих ушей.
РУБАШКИН (нервно теребя рукав преподавателя, с мольбой в голосе): А если я поцарапаю фортепьяно, разобью окно, напишу на стенке нехорошее слово, меня выгонят из музыкальной школы, дяденька?
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ (с сочувствием): Нет, Серёжа, не выгонят. Я тебя понимаю, сам был маленьким мальчиком. Так что не выгонят, и не мечтай. Учи лучше Черни-Гернера, какое-никакое развлечение.
Мальчик закрывает лицо руками и с плачем бросается в стоматологическое кресло. Преподаватель нежно гладит его по голове.

— Внимание, класс! Лечь, встать, лечь, встать, лечь, встать. Стоим, не качаемся. Нравится стоять? Хорошо. Коробкин, что такое «До»?
— Название ноты, Вера Петровна.
— Отставить Веру Петровну!
— Есть отставить.
— Садись, Коробкин, за парту. Кулаков, что такое «Ре»?
— Название ноты.
— Отлично, садись. А теперь сложный вопрос. Кто мне скажет, что такое «Соль»? Ну-ка, Клеткина.
— Это такая… в еду кладут, чтобы вкуснее было, Вера, ой, извините, отставляю.
— Лечь, Клеткина, встать! А теперь подойди к пианино и подними его пять раз. Раз, два, три, четыре… Ну, давай, давай, Клетка, жми! Ну! Есть! Молодец! Потряси руками, расслабься. Вспомнила, что такое «Соль»?
— Да.
— Что же?
— Название ноты.
— Другое дело. Садись. Все остальные тоже садятся за свои парты и записывают: «Си» — тире название ноты, восклицательный знак.

— Здравствуйте, ребята. Сегодня у нас необычный урок музыки. Потому что сегодня — день рождения Петра Ильича Чайковского, великого композитора. А это значит, Зубов, да и все остальные тоже, что это дело надо отметить. Давайте-ка раскошеливайтесь на праздничный стол. Кулаков, помоги им раскошелиться, только чтоб синяков не осталось. Что, Ручкина, денег нет? Продай часы. Ну-ка покажи часики. Могу дать тебе за них двадцать рублей и пятёрку в журнал. Не хнычь, Ручкина, тебе папа новые купит. Собрал, Кулаков? Молодец! А что там у Зубова под глазом появилось? Я же просила. Упал с лестницы? Зубов, ты что, упал? Ай, ай, ай, осторожнее нужно, Костя. Так вот, Кулаков, значит, беги в магазин, колбаски там, сырку, хлебушек и, главное, тортик. Из напитков — кока-колу, не крепче. Мы всё-таки в школе находимся. Понял? Давай.
Ну-ка веселей, ребята. Что за кислые лица? Грусть долой! День рождения нашего великого Петра Ильича Чайковского, композитора. Это же надо — 150 лет! Мы ведь его любим? Любим, я спрашиваю?!!!
— Любим, Вера Петровна.
— Не слышу!!!
— Любим, Вера Петровна!
— Плохо слышу!!!
— Любим, Вера Петровна!!!
— То-то же.

— Здравствуйте, ребята, садитесь. Обложкин, к доске.
— Чиво-о-о-о?
— Чиво слышал.
— Чиво-о-о, чиво-о-о вы сказали?
— К доске, я сказала. По-бырому!
— Чиво-о-о, чиво-о-о, чиво-о-о?
— Ты чо, не понял, Обложка?! Ща в рог.
— Я чо, Вер Петровна, лысый?
— Считаю до тридцати восьми. Тридцать шесть, тридцать семь с половиной…
— Ну и чо будет?
— Ничо. Увидишь.
— Ну и чо я увижу?
— Узнаешь.
— Ой, напугали. Двойку что ль поставите?
— Всё, ты меня, Обложкин, достал.
— Вы чо! Больно же! Совсем что ль?!
— Я тебя предупреждала. Быро к доске.
— Ну ваще-е-е-е! Глобусом, ваще, под дых… Да иду, иду.
— Встань сюда.
— Ну, встал.
— Руки опусти.
— Ну, опустил.
— Чо ты лыбишься?
— Нельзя, что ль?
— Нельзя.
— Ладно. И чо дальше?
— Чо задали на дом, выучил?
— Выучил.
— Давай.
— Это самое… ладушки, ладушки! Где были? — У бабушки. Кашку э-э-э…
— …варили…
— …варили, деток кормили.
— Хорошо. Садись.
— А чо поставили?
— Три.
— А чо три?
— Не умничай, а то опять достанешь!
— Ладно, молчу.
— Вот и молчи.
— Молчу.
— Вот так.
— Молчу.
— Молчи. Верёвкина, к доске.

Однажды Сергею Владимировичу — учителю по труду — пришла в голову такая замечательная мысль: «А что, если уроки труда проводить на свежем воздухе. Например, на моем дачном участке». И Сергей Владимирович написал собственную учебную программу:
«С первого класса, — писал Сергей Владимирович, — детей надо приучать строить дома. Дом состоит из погреба, фундамента, стен, крыши и трубы. Если дети все это научатся строить еще в первом классе, то к пятому у всех учителей нашей школы будут дачи».
Программу Сергея Владимировича обсуждали на педсовете.
— Я считаю, — сказала учительница по физике, — что надо думать не только о домах, но и о сантехнике. Мне кажется, что уже в первом классе дети должны уметь заменить трубу. Если со мной согласятся и внесут это дополнение в программу Сергея Владимировича, то завтрашний урок труда можно провести у меня дома.
— Чинить телевизоры! — выкрикнула с места учительница по химии. — У меня первая программа плохо показывает!
— Клеить обои!
— Квасить капусту!
— Шить пальто!
— Ремонтировать машины!
Педсовет длился шесть часов. В конце концов, новую программу Сергея Владимировича, с сорока пятью дополнениями, приняли.
Для выполнения новой программы пришлось увеличить количество уроков труда — до тридцати девяти в неделю. Школа стала работать без выходных.

Однажды Зинаиде Алексеевне прямо перед самым входом в школу перебежала дорогу чёрная кошка. Зинаида Алексеевна повернула направо: она решила пройти в школу потайным ходом — через буфет. Но кошка разгадала этот план и кинулась влево, тем самым отрезав дорогу к буфету. И Зинаида Алексеевна потеряла последнюю возможность попасть на урок земными путями. А она была учительница.
Оставалось — по воздуху — через окно восемнадцатого этажа.
Летать Зинаида Алексеевна не умела.
Для очистки совести она постояла немного, помахала руками, пробуя взлететь, но не взлетела. Тогда Зинаида Алексеевна плюнула — тьфу! — и пошла домой.
«Четвёртая учительница, — улыбнулась кошка. — Мне ученики этой школы памятник должны поставить. Да разве от них дождёшься?»

Один папа для того, чтобы его сын занимался на скрипке, купил дрессированную собаку. Когда сын занимался, собака не кусалась, а когда не занимался — кусалась.
Папа закрывал собаку с сыном в ванной, а сам садился смотреть телевизор.
Через неделю собака не выдержала, передрессировалась и закричала: «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Если ты не перестанешь скрипеть, я тебя укушу!» «А как же папа?» — спросил мальчик. «Папа, папа, — проворчала собака, — и его укушу».

Однажды Оля решила сэкономить кучу денег. Ей хотелось собаку, а родители говорили, что хорошая собака дорого стоит. Тогда Оля пошла на улицу, к высоким железным раздвижным воротам Хладокомбината № 38, около которых всегда лежало много собак, и стала выбирать. Хорошие собаки это, во-первых, добрые, а, во-вторых, умные. Добрую сразу видно — она виляет хвостом, и её можно гладить хоть до вечера. А вот умная она или нет, определить сложней. Для этого нужен специальный экзамен по математике.
Из двухсот сорока восьми собак на Олин вопрос: «Сколько будет два плюс два?» — только пятнадцать пролаяли правильно.
Экзамен длился четыре часа. Оля очень устала. Зато потом, возвращаясь домой, она чувствовала себя не просто хозяйкой пятнадцати умных и добрых собак, послушно бегущих рядом, но ещё и очень богатым человеком. Потому что хорошая собака, как говорят родители, стоит дорого.

Все произведения Артура Гиваргизова предоставлены редактором издательства «Эгмонт Россия» Марией Артемьевой и публикуются с согласия автора.

Ссылки:
Артур Гиваргизов отвечает на анкету «BiblioГида»

См. также:
Интервью с Артуром Гиваргизовым на сайте «Папмамбук»