Г.Грин. ПОТЕРЯННОЕ ДЕТСТВО

Наверное, только в детстве книги производят на нас неизгладимое впечатление. Потом мы приходим в восторг, развлекаемся, можем изменить взгляды, которых придерживались, но чаще находим в книгах всего лишь подтверждение тому, что уже знаем.
…В детстве же все книги — откровения, и, подобно гадалке, читающей в картах дальнюю дорогу или смерть от воды, они предсказывают наше будущее. Потому, вероятно, они нас так и волнуют. Разве в сегодняшних книгах кипят страсти или угадываются истины книг первых четырнадцати лет нашей жизни?
…Я отчётливо помню, словно ключ внезапно повернулся в замке, как я понял, что умею читать — не слова из букваря, разбитые на слоги, как железнодорожный состав на вагоны, а настоящую книгу.
…Я хранил свое открытие в тайне всё лето, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о нём. Наверное, уже тогда я догадывался, что это опасный момент. Пока я не умел читать, мне ничто не угрожало: колёса ещё не пришли в движение. А теперь будущее обступило меня со всех сторон книгами на полках, ожидая, когда я его выберу. Мне предстояло вытянуть жизнь бухгалтера или колониального чиновника, плантатора в Китае или банковского клерка, счастье, горе и, наконец, уготованную мне смерть, ибо её, как и работу, мы выбираем сами. Она складывается из наших поступков и маленьких хитростей, из страха и мгновений мужества. Вероятно, моя мать догадывалась о моем открытии, потому что, когда мы сели в поезд, которым возвращались домой после летнего отдыха, она положила мне на колени «Коралловый остров» Баллантайна, где была всего одна картинка, правда, цветная, на фронтисписе. Я не выдал себя. Всю дорогу я смотрел на картинку и ни разу не открыл книгу. Однако дома на полках (их было очень много, потому что семья наша была большой) меня ждали книги, особенно одна, но, прежде чем я достану её вон оттуда, снизу, позвольте мне наугад вытащить несколько других. Каждая из них была магическим кристаллом, в котором очарованный ребёнок видел движение жизни. Вот здесь, под раскрашенной в яркие цвета обложкой летает «Пиратский аэроплан» Капитана Гилсона. Я читал эту книгу раз шесть, не меньше. Это была история о затерянной цивилизации в Сахаре и о злобном янки-пирате, у которого был аэроплан, не отличавшийся от воздушного змея, и бомбы величиной с теннисный мяч. Янки потребовал огромный выкуп, но золотой город был спасён героем, молодым офицером, который пробрался в лагерь противника и сломал аэроплан. Героя поймали, и он смотрел, как враги копают ему могилу. Его должны были расстрелять на рассвете, и, чтобы скоротать время и отвлечь героя от тяжёлых мыслей, добродушный янки-пират сел играть с ним в карты. Воспоминание об этой ночной игре на краю могилы преследовало меня долгие годы, пока я не избавился от него, вставив в один из своих романов сцену игры в покер в отдалённо похожей ситуации.
А вот «Софья Кравонская» Энтони Хоупа — история судомойки, ставшей королевой. …За «Софьей» последовала «История Френсиса Кладда» Стенли Веймана и только потом — «Копи царя Соломона», главная книга тех лет.
Возможно, миг, когда я снял её с полки, и не был решающим, но он, вне всякого сомнения, повлиял на моё будущее. Если бы не романтическое повествование об Алане Квотермейне, сэре Генри Куртисе, капитане Гуде и, наконец, старой ведьме Гагуле, разве обратился бы я, девятнадцатилетний, в Министерство колоний с просьбой взять меня на службу в Нигерийский флот? Да и позже, когда я уже всё понимал, выдуманная Африка поманила меня снова, и в 1935 году я очнулся от приступа лихорадки на походной кровати в либерийской деревне. Передо мной в бутылке из-под виски догорала свеча, в темноте возилась крыса. Если бы не этот неизлечимый восторг перед Гагулой и её лысым, жёлтым черепом, на котором кожа сжималась и растягивалась, как капюшон у кобры, я не проторчал бы весь 1942 год в крошечном душном офисе во Фритауне, Съерра-Леоне. Не так уж много общего между Страной Кукуанов, лежащей позади пустыни и Гор царицы Савской, и крытым жестью домиком, сидящим посреди топкой лужи, где гуляли, словно индюки во дворе, ястребы и собаки, будившие меня по ночам своим воем…
Но всё-таки оба эти места располагались на одном континенте и даже, хотя и отдалённо, на одном отрезке воображения — там, где вслепую идёшь по чужой земле. Однажды ночью в Зигите, на границе Либерии с Французской Гвинеей, я подошел к Гагуле и её преследователям немного ближе: мои слуги убежали в дом и отвернулись от окон, заслонив глаза ладонями, где-то стучал барабан, и весь город сидел взаперти, пока по нему расхаживал злой дух, взглянуть на которого значило ослепнуть.
Но эта книга не могла помочь по-настоящему. В ней не было нужного ответа. Ключ плохо входил в замок. Гагулу я представлял ясно, ведь она каждую ночь поджидала меня во сне — между комодом и дверью в детскую. Она и теперь ждёт, пока я устану или заболею…
Да, Гагула по-прежнему живёт в моём воображении, а вот Квотермейн и Куртис… Даже в десять лет эти герои казались мне чересчур хорошими. Они были настолько цельными и неуязвимыми, что и ошибки-то делали лишь затем, чтобы показать, как их можно преодолеть. Неуверенный в себе ребёнок не мог надёжно прислониться к их монументальным плечам. В конце концов ребёнок знает почти всё, у него только нет своей позиции. Ему ведомы и трусость, и стыд, и обман, и разочарование. Сэр Генри Куртис, который, истекая кровью, отбивает с остатками Серых атаки бесчисленных войск Твалы, был слишком храбрым героем. Такие люди напоминают мне идеи Платона: они не годятся для той жизни, которой мы живём.
Но когда я — не знаю, на счастье или на беду — снял в четырнадцать лет с библиотечной полки «Миланскую гадюку» мисс Марджори Боуэн, участь моя была решена. С этого момента я начал писать, а будущий чиновник, преподаватель или клерк отправились искать себе другую оболочку. Подражая автору этого великолепного романа, я сочинил множество историй, невероятно жестоких и безудержно романтичных, действие которых происходило в Италии шестнадцатого века или в Англии двенадцатого. Мои тетради разбухли от них. Может показаться, что меня раз и навсегда снабдили замыслом для работы.
Почему? На первый взгляд «Миланская гадюка» — это история вражды миланского герцога Джана Галеаццо Висконти и Мастино делла Скала, герцога Веронского, изложенная энергично, живо и на удивление осязаемо. Почему же она, прокравшись в ужасный школьный мир каменных ступенек и никогда не затихавшей спальни, расцветила и объяснила его? В этом реальном мире не хотелось воображать себя сэром Генри Куртисом, ребёнку легче было спрятаться за маской делла Скала, отбросившего бесполезное благородство, изменившего дружбе и умершего обесчещенным, неудачника даже в предательстве. А Висконти, прекрасного и терпеливого гения зла, я видел каждый день. Он ходил мимо меня, и от его чёрного костюма пахло нафталином. Звали его Картер. Он излучал ужас, как туча с градом, плывущая на молодые побеги. Добро только однажды нашло идеальное воплощение в человеческом теле, это больше не повторится, а зло всегда находит себе в нём пристанище. Человеческая природа не чёрно-белая, а чёрно-серая. Я прочёл это в «Миланской гадюке», посмотрел вокруг и увидел, что так оно и есть.
…Четырнадцать лет я жил в джунглях без карты, и когда увидел дорогу, то, естественно, пошёл по ней. И всё-таки мне кажется, что желание писать возникло у меня в конечном итоге под влиянием той чудесной живости, которой пронизана книга мисс Боуэн. Читая её, вы не сомневаетесь, что писать — значит радоваться, а о том, что ошиблись, узнаете слишком поздно — первая книга действительно радует. В общем, свою формулу я вычитал у мисс Боуэн (позднее религия объяснила мне её иначе, но формулу-то я уже знал): идеальное зло ходит по земле, на которую больше никогда не ступит идеальное добро, и только маятник даёт надежду, что когда-нибудь, в конце, справедливость восторжествует. Человек всегда недоволен, и я часто жалею, что моя рука не успокоилась на «Копях царя Соломона» и что я не снял с полки в детской будущее колониального чиновника… Но что толку в мечтах? Книги всегда рядом, решающий миг не за горами, и теперь уже наши дети снимают с полок своё будущее и листают его страницы…

ПРИМЕЧАНИЯ

«Коралловый остров» Баллантайна — Роберт Майкл Баллантайн (1825-1894), шотландец по происхождению, был одним из самых известных авторов приключенческих книг XIX века.

«Софья Кравонская» Энтони Хоупа — Энтони Хоуп (1863-1933) — псевдоним сэра Энтони Хоупа Хоукинса, известного английского романиста. Его самая популярная книга — «Узник Зенды», где действие происходит в вымышленной стране Руритании. Издана в России под названием «Пленник замка Зенда» (М.: Глобулус, 2003).

«Копи царя Соломона» — роман классика приключенческого жанра Г.Р.Хаггарда. Алан Квотермейн, сэр Генри Куртис, капитан Гуд, Гагула и др. — персонажи романа. Алан Квотермейн — второе «я» Хаггарда, действует и в других его книгах.

«Миланская гадюка» мисс Марджори Боуэн — Марджори Боуэн — один из псевдонимов английской писательницы Габриэль Маргарет Кэмпбелл (1886-1952), известной как своими историческими книгами, так и сочинениями в мистическом и «страшном» жанре.

Маргарита Переслегина