Рэй Брэдбери. ОБМЕН

Слишком уж много формуляров было в картотечном шкафу, слишком много книг на полках, слишком много шумной ребятни в детском зале, слишком много газет, которые предстояло рассортировать и убрать повыше на стеллажи…
Всего было с лихвой. Мисс Адамс откинула с изборождённого морщинами лба седую прядь, водрузила на переносицу пенсне в золотой оправе, а потом позвонила в серебряный библиотечный колокольчик и пару раз щёлкнула выключателем. Выпроводить посетителей — что взрослых, что детей — с первой попытки не удавалось. Мисс Ингрэм, младший библиотекарь, ушла домой пораньше, сославшись на болезнь отца, поэтому все обязанности целиком легли на плечи мисс Адамс: проштамповать, расставить по местам, проверить сохранность.
В конце концов на последнюю книгу была поставлена отметка, тяжёлые, обшитые медными листами двери выпустили последнего мальчугана, стукнул засов — и мисс Адамс под грузом неимоверной усталости прошествовала к своему рабочему столу сквозь сорок лет библиотечной тишины и радения о книгах.
Там она остановилась, положила пенсне на зелёный лист промокательной бумаги, сжала двумя пальцами тонкую переносицу и постояла с закрытыми глазами. Ну и бедлам! Малышня возит грязными пальцами по фронтисписам, оставляет на страницах каракули, гремит роликовыми коньками. Старшеклассники врываются с хохотом, а уходят с легкомысленными песенками!
Вооружившись каучуковым штампом, она взялась расставлять карточки строго в алфавитном порядке, и её пальцы дошли до границы между Данте и Дарвином.
В это время до её слуха донёсся лёгкий стук по стеклу: у входной двери маячила мужская фигура. Мисс Адамс покачала головой. Тень у входа делала умоляющие жесты.
Тяжело вздыхая, мисс Адамс отперла дверь и увидела молодого человека в военной форме.
— Вы опоздали. Библиотека закрыта, — сообщила она и добавила, взглянув на его погоны: — Капитан.
— Постойте! — взмолился капитан. — Неужели вы меня не узнаёте?
И повторил, не дождавшись ответа:
— Не узнаёте?
Она вгляделась в его лицо, пытаясь выхватить из полутьмы хоть какие-то знакомые черты.
— Кажется, узнаю, — произнесла она после некоторых колебаний. — Вы когда-то были записаны в нашу библиотеку.
— Точно.
— Но это было давно, — продолжала она. — Да, вроде бы припоминаю.
Он замер в ожидании; мисс Адамс попыталась переместить его в другое время, но лицо мужчины никак не превращалось в мальчишеское, имя тоже не всплывало из прошлого, а посетитель уже протягивал ей руку для приветствия.
— Можно войти?
— Как вам сказать… — растерялась она. — Ну, входите.
Она повела его вверх по лестнице, в полутёмное царство книг. Молодой офицер огляделся и сделал медленный выдох, а потом взял с полки первую попавшуюся книгу и прижал её к носу, чтобы вдохнуть запах. Ему хотелось смеяться.
— Не обращайте на меня внимания, мисс Адамс. Вы знаете, как пахнут новые книги? Переплёт, бумага, шрифт? Это как свежий хлеб для голодного. — Он посмотрел по сторонам. — Вот у меня сейчас голод, только сам не знаю, на что.
Наступила пауза, и мисс Адамс поинтересовалась, надолго ли он пожаловал.
— На пару часов, не больше. Я еду поездом из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, вот и решил завернуть сюда из Чикаго, пройтись по знакомым местам, проведать старых приятелей. — В его глазах сквозило огорчение; руки мяли форменную фуражку.
Мисс Адамс мягко спросила:
— У вас что-то случилось? Вам нужна помощь?
Он посмотрел в окно на тёмные городские дома; света почти нигде не было.
— Да нет, я просто удивился, — ответил он.
— Чему?
— Сам не знаю, на что я рассчитывал. Глупо как-то получилось, — сказал он, переводя взгляд от мисс Адамс к оконному стеклу. — Можно подумать, если я уехал из этих мест, все будут стоять, как истуканы, до моего возвращения. Можно подумать, старые друзья только и ждут, чтобы я сошёл с поезда, и со всех ног бросятся меня встречать. Идиотизм.
— Ну почему же? — возразила она, немного успокоившись. — Нам всем свойственно так думать. Вот я, например, в ранней юности открыла для себя Париж, а вторично приехала во Францию уже в сорок лет и страшно возмутилась, что никто меня не ждёт, что знакомые дома снесены, а все горничные, коридорные и портье из гостиницы, где я останавливалась, либо умерли, либо ушли на пенсию, либо переехали.
Он согласно кивнул, но продолжать не стал.
— Хоть кто-нибудь знал о вашем приезде? — спросила она.
— Кое-кому я написал, но ответа не получил. Помню, ещё подумал: да ладно, им некогда письма строчить, зато уж когда появлюсь, все будут на месте. Но почему-то никого нет.
Когда с языка мисс Адамс слетел ответ, она сама удивилась:
— Я-то на месте.
—Да, верно. — На его губах мелькнула улыбка. — Не передать, как я рад!
Его взгляд сделался таким пристальным, что она невольно отвела глаза.
— Скажу честно, ваше лицо мне знакомо, но я до сих пор не могу признать в вас мальчика, который был записан в библиотеку…
— Двадцать лет назад! А как он выглядел, этот мальчик, — вот…
Порывшись в тощем бумажнике, он достал несколько фотографий и выбрал снимок подростка лет двенадцати, с лукавой улыбкой и копной соломенных волос — казалось, он вот-вот выпрыгнет из поблёкшего квадрата.
— Ах да. — Мисс Адамс поправила пенсне и закрыла глаза, напрягая память. — Сейчас скажу. Сполдинг. Уильям Генри Сполдинг?
Он кивнул и смущённо покосился на фотографию, которую теперь держала в руках мисс Адамс.
— Сильно я вам досаждал?
— Да уж. — Она поднесла снимок к глазам и сравнила его с лицом капитана. — Сущий чертёнок. — Фотография перешла обратно к владельцу. — Но я в нём души не чаяла.
— Правда? — Он улыбнулся чуть увереннее.
— Несмотря ни на что — да.
Помолчав, он спросил:
— А теперь?
Мисс Адамс поглядела сначала влево, потом вправо, будто высматривая ответ на неосвещённых полках.
— Пока трудно сказать.
— Извините.
— Нет-нет, это естественный вопрос. Время покажет. Не будем стоять, как истуканы, подобно вашим друзьям, которые так и не двинулись с места. Пойдёмте. Я сварила кофе, чтобы взбодриться. Кажется, в кофейнике ещё что-то осталось. Давайте сюда фуражку. Снимайте шинель. Каталог обменного фонда здесь. Идите-ка сюда, поройтесь в старых формулярах, чем чёрт… чем судьба не шутит.
— Неужели их не выбросили? — изумился он.
— Библиотекари никогда ничего не выбрасывают. Как знать, кто приедет следующим поездом. Прошу.
Вернувшись с чашкой кофе, она увидела, что капитан замер над алфавитным ящиком, как птица над полупустым гнездом. Он протянул ей старый формуляр с лиловыми штампами.
— С ума сойти! — протянул он. — Надо же, сколько я брал книжек!
— По десять штук за раз. Я, бывало, скажу: «Не положено, мальчик мой», но куда там! И что самое интересное, — добавила она, — ты их читал! А вот и кофе. — Она поставила чашку и терпеливо ждала, пока он с тихим смехом извлекал одну за другой погашенные карточки.
— Не верю своим глазам! Будто и не уезжал. Можно я их вытащу и за столом посмотрю? — Он показал ей карточки; она кивнула. — Нельзя ли пройтись по залам? Наверно, многое из памяти выветрилось.
Она покачала головой и взяла его за локоть.
— Из памяти ничего не выветривается. Но можно и пройтись. Вот здесь, как и прежде, абонемент для взрослых читателей.
— Как я мечтал сюда перейти, когда мне стукнуло тринадцать! А вы: «Тебе ещё рано». И всё-таки…
— Перевела?
— Да! Огромное вам спасибо.
Глядя на неё сверху вниз, он припомнил ещё кое-что:
— А ведь вы были выше меня.
Ей пришлось поднять лицо кверху, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Читатели меня перерастают, но не настолько, чтобы я не могла дотянуться.
Не успел он и глазом моргнуть, как она цепко ухватила его двумя пальцами за подбородок. Он вытаращил глаза:
— Помню, помню. Когда со мной никакого сладу не было, вы ловили меня за подбородок, наклонялись и хмурили брови. Эти сведённые к переносице брови были страшнее всего. Стоило вам таким манером подержать меня секунд десять — и я неделю ходил как шёлковый.
Она кивнула и разжала пальцы. Потирая подбородок, он двинулся дальше.
— Вы, конечно, меня простите, — он не поднимал головы, — но мальчишкой я частенько отрывался от книги и подглядывал за вами, а вы восседали в середине, за своим столом, и мне казалось, что вы — как бы это сказать — всемогущая волшебница, потому что у вас в библиотеке заключён целый мир. Захочешь узнать про другие страны, другие народы, про что-нибудь интересное — вы непременно отыщете и дадите мне то, что требуется. — Он покраснел и сбился. — Вот я и говорю… У вас весь мир был как на ладони. Вы мне открыли дальние края, чужие земли. Я это запомнил на всю жизнь.
Мисс Адамс медленно обвела глазами тысячи томов. Только теперь она успокоилась.
— И часто ты меня так называл?
— Волшебницей? Да, конечно. Всегда.
— Пойдём дальше, — помолчав, сказала она.
Бок о бок они прошли через все залы, потом спустились вниз, где размещался газетный каталог, а по пути наверх он вдруг схватился за перила:
— Мисс Адамс!
— Что такое, капитан?
— Боюсь, — выдохнул он. — Не хочу уходить. Боюсь.
Её ладонь сама собой легла ему на локоть.
— Иногда… мне и самой страшно, — призналась мисс Адамс под покровом темноты. — А тебе-то чего бояться?
— Как уйти, не попрощавшись? Вдруг я больше не вернусь? Хочу повидаться с друзьями, пожать им руки, похлопать каждого по плечу, ну не знаю, что ещё… потрепаться. — Помолчав, он договорил: — А я походил по городу — и не нашёл никого знакомых. Кроме вас. Все разъехались.
Блестящий маятник настенных часов раскачивался туда-сюда с едва уловимым шорохом.
С безотчётной решимостью мисс Адамс взяла ночного гостя под руку и заставила преодолеть несколько ступеней, чтобы уйти от тяжёлых сводов первого этажа в сторону последнего зала, который выглядел приветливее всех остальных.
— И здесь никого. — Он огляделся и покачал головой.
— Ты так считаешь?
— Не понимаю, где все? Раньше мои приятели забегали сюда за книжками; бывало, обменивали даже после закрытия. А теперь?
— Теперь всё реже, — сказала она. — Но я не о том. Ты хоть понимаешь, что Томас Вулф ошибался?
— Вулф? Великий и могучий? В чём же его ошибка?
— В заглавии одного из романов.
— «Домой возврата нет»? — догадался он.
— Вот именно. Он ошибался. Дом — это здесь. Здесь твои друзья. Ты здесь проводил летние каникулы.
— Точно. Мифы. Легенды. Мумии. Ацтеки. Злые колдуньи, что плюются жабами. Я действительно отсюда не вылезал. Но старых знакомых уже нет.
— Посмотрим.
Не дав ему опомниться, она включила лампу с зелёным абажуром, которая выхватила из темноты отдельный столик.
— Уютно, правда? Теперь в библиотеках чересчур много света. Но в каких-то уголках непременно должен царить полумрак. Ты согласен? Должна быть тайна. Чтобы по ночам с полок спускались неведомые звери и замирали в этом тропическом свете, перелистывая страницы своим дыханием. Ты, наверно, думаешь, что я свихнулась?
— Ничего такого не заметил.
— Слава богу. Присядь. Теперь я знаю, кто ты такой, и всё будет, как прежде.
— Такого не бывает.
— Вот как? Сейчас увидишь.
Она исчезла за стеллажами, вернулась к столу с десятком томов и каждый поставила вертикально, чтобы ему были видны сразу все заглавия.
— Летом тридцатого года, когда тебе было — дай сообразить — десять лет, ты проглотил все эти книги за одну неделю.
— Изумрудный город? Дороти? Волшебник? Узнаю!
Она подвинула поближе другие книжки.
— «Алиса в стране чудес». «Алиса в Зазеркалье». Месяц спустя ты снова попросил и ту и другую. Я говорю: «Да ведь ты их только что прочёл!» А ты в ответ: «Прочёл, да не всё запомнил. А нужно другим рассказать».
— Надо же, — тихо откликнулся он. — Неужели это правда?
— Чистая правда. Ты и другие книги по десять раз перечитывал. Мифы Древней Греции и Рима, предания Древнего Египта. Скандинавские саги, китайские сказки. Ты был всеядным.
— Сокровища Тутанхамона извлекли из гробницы, когда мне было три года. Я видел иллюстрацию, которая меня поразила. Что тут ещё хорошего?
— «Тарзан, повелитель обезьян». Эту ты брал…
— Раз тридцать! А вот: Джон Картер, «Марсианский маг» — сорок раз! Боже мой, как вы всё помните?
— Да ведь ты здесь каждое лето дневал и ночевал. Прихожу с утра пораньше открывать библиотеку — ты уже тут как тут. Уходил разве что пообедать, да и то иногда приносил с собой бутерброды и жевал их в садике, возле каменного льва. Бывало, засиживался у нас до ночи, тогда приходил отец и за ухо тащил тебя домой. Как можно забыть такого читателя?
— Нет, всё равно…
— Ты никогда не бегал с другими ребятами, не играл ни в бейсбол, ни в футбол. Почему?
Он опустил глаза.
— Так ведь меня караулили.
— Кто?
— Сами знаете. Те, которые не читали. Вот они и караулили. Те самые. Эти.
Она вспомнила:
— Ах да. Хулиганы. Из-за чего они не давали тебе проходу?
— Из-за того, что я любил книги, а их компанию не переваривал.
— Поразительно, что ты не сломался. Я наблюдала, как ты, сгорбившись над столом, просиживал здесь вечера напролёт. Совсем один.
— Нет, не один, а в хорошей компании. Это и были мои друзья.
— Вот ещё кое-кто.
Она выложила на стол «Айвенго», «Робина Гуда» и «Остров сокровищ».
— Ага, — обрадовался он, — наш странный и загадочный мистер По. Как я обожал его «Маску красной смерти»!
— Ты её брал так часто, что я завела для тебя карточку длительного учёта, чтобы ты мог держать книгу дома, пока её не затребует другой читатель. Требование поступило через полгода, и для тебя это было настоящим ударом. Через неделю я снова выдала тебе Эдгара По и продлила на год. Да, кстати, ты эту книгу?..
— Она у меня в Калифорнии. Хотите, чтобы я её?..
— Нет, нет. Ничего страшного. Давай смотреть дальше. Это всё — твои книги. Сейчас ещё принесу.
Мисс Адамс несколько раз уходила и возвращалась, но каждый раз с одной-единственной книгой, неся её, как особую ценность.
На столе уже поднялся настоящий книжный Стоунхендж; теперь внутри него росло второе кольцо, где каждый том высился в полный рост, отдельно от соседей, в гордом величии. Сполдинг каждый раз называл вслух заглавие и автора, а потом перечислял имена сидевших много лет назад за тем же столом — кто-то беззвучно шевелил губами, а кто-то не мог удержаться и шёпотом читал самые захватывающие страницы вслух, да с таким упоением, что никто на него не шикал, никто не одёргивал: «Тише ты!» или «Про себя!»
Она поставила первую книгу — и налетел ветер, который принёс с собой заросли ракитника и молодую девушку, потом повалил снег, и кто-то издалека окликнул: «Кэти!», а когда снегопад прекратился, за столом, прямо напротив, уже сидела девочка, с которой они вместе бегали в школу: она смотрела в окно и разглядывала принесённый ветром ракитник, снег и ту девушку, заплутавшую среди другой зимы.
Вторая книга заняла своё место — и по зелёным полям галопом помчалась великолепная вороная лошадка, а в седле сидела другая девочка, которая, когда он был двенадцатилетним мальчишкой, робко передавала ему записки, прячась за учебником.
Потом возникли отдалённые, призрачные черты Снегурочки, но её длинные золотистые волосы, будто струны арфы, почему-то перебирал летний ветер; она осталась плывущей в Византию, где слух императоров утром и вечером услаждали золотые соловьи в заводных клетках. Это была она — та самая, что осталась бегущей вокруг школы к глубокому озеру десять тысяч закатов назад; она не вынырнула, её так и не нашли, но она вдруг очутилась здесь, под зелёным абажуром настольной лампы, и открыла Йейтса, чтобы наконец-то отплыть из Византии домой.
А по правую руку от неё — Джон Хафф, чьё имя запомнилось отчётливее других: он хвастался, что залезал на каждое дерево в городе и ни разу не свалился, он из конца в конец перебегал бахчу по дыням, не касаясь ногами земли, одной палкой сбивал целый град каштанов, на рассвете горланил под окнами и сдавал учителям одно и то же сочинение по Марку Твену четыре года подряд, пока его не уличили; прежде чем раствориться, он выкрикнул: «Зови меня просто Гек!»
А дальше, по правую руку от него, появился болезненного вида невыспавшийся парнишка, сын владельца гостиницы, который стращал всех привидениями, что обитают в заброшенных домах, и водил туда сомневающихся, — дерзкий на язык, с приплюснутым носом и бульканьем в горле, которое возвещало долгую октябрьскую смерть, невыразимо жуткое падение дома Эшеров.
Потом появилась ещё одна девочка.
А рядом с ней…
А дальше…
Мисс Адамс поставила перед ним последнюю книгу, и в памяти всплыло дивное создание из далёкого прошлого. В том времени остались слова, которые его застенчивое двенадцатилетнее отрочество не могло выговорить вслух, зато её умудрённая опытом тринадцатилетняя юность тихо произнесла: «Я — Красавица. А ты? Ты — Чудовище?»
Теперь он хотел дать ответ — хоть и запоздалый — этой прелестной маленькой фее: «Нет. Чудовище прячется в темноте, а когда часы пробьют три, выходит напиться».
На этом всё и завершилось, последние тома уже были расставлены, как два кромлеха: снаружи — большой круг, из его собственных отображений, внутри — круг поменьше, из незабытых, неизбывных лиц, летних и осенних имён.
Он посидел без движения минуту, другую, а затем потянулся к книгам, которые прежде — да и теперь — безраздельно принадлежали ему; он раскрывал очередной том, проглатывал, закрывал и брался за следующий, пока не замкнул внешнее кольцо; после этого ощупью нашёл плот на реке, и заросли ракитника, где жили ураганные ветры, и резвую вороную лошадку на лугу, и прелестную всадницу. Спиной он услышал, как хранительница тихо отошла в сторону, чтобы оставить его наедине со словами…
Прошло немало времени, прежде чем он откинулся на спинку стула, протёр глаза, оглядел свои оборонительные сооружения, крепостные стены, римские валы и согласно покачал головой, не чувствуя скопившейся в глазах влаги.
— Верно.
— Что-что? — послышалось из-за спины.
— Верно вы сказали про Томаса Вулфа и про название романа. Это ошибка. Здесь всё как прежде. Никаких перемен.
— Никаких перемен и не будет, пока я тут главная, — сказала она.
— Вы уж, пожалуйста, не уходите.
— Я-то не уйду, а ты заглядывай почаще.
В этот миг совсем недалеко, в городе, раскинувшемся внизу, завыл паровозный гудок.
— Это не твой ли поезд? — встревожилась мисс Адамс.
— Нет, но мой уже совсем скоро.
Он поднялся, чтобы совершить обход скромных обелисков, которые вдруг сделались настоящими монументами; двигаясь вдоль края стола, он поплотнее закрывал обложки и одними губами повторял давно знакомые названия и давно знакомые, любимые имена.
— Можно их оставить здесь? — спросил он.
Она посмотрела на него, на концентрические книжные круги и, подумав, ответила:
— До завтра пусть постоят. Только зачем?
— А вдруг, — сказал он, — ночью придут неведомые звери, про которых вы говорили, и замрут в этом тропическом свете, и будут перелистывать страницы своим дыханием. И ещё…
— Говори.
— Вдруг появятся мои друзья, которые все эти годы прятались в темноте, — вдруг придут на свет этой лампы.
— Они уже здесь, — негромко сказала она.
— И то верно, — кивнул он. — Они уже здесь.
Почему-то ему было не сдвинуться с места.
Она беззвучно прошествовала через весь зал и, остановившись у своего рабочего стола, сделала последнее объявление:
— Библиотека закрывается, ребятки. Библиотека закрывается.
С этими словами она пощёлкала выключателем, чтобы все лампы мигнули в знак предупреждения, и оставила гореть только половину; наступили библиотечные сумерки.
Он нашёл в себе силы оторваться от стола с двойным книжным кольцом и приблизился к её рабочему месту:
— Теперь можно уходить.
— Да, Уильям Генри Сполдинг, — подтвердила она. — Теперь можно.
К выходу они направились вместе; мисс Адамс гасила лампы — одну за другой. Она подала ему шинель, а он ни с того ни с сего взял её за руку и поцеловал тонкие пальцы.
Это было столь неожиданно, что она едва удержалась от смеха, но вслух лишь произнесла:
— Помнишь, что сказала Эдит Уортон, когда то же самое сделал Генри Джеймс?
— Напомните мне.
— «Пикантный вкус — только от локтя и выше».
Они расхохотались в один голос, и капитан сбежал по мраморным ступеням к витражу входной двери. У подножья лестницы он задержался и посмотрел наверх:
— Когда будете ложиться спать, вспомните, как я вас называл в двенадцать лет, и повторите это вслух.
— Да у меня уже из головы вылетело.
— Не может быть.
На окраине опять зазвучал паровозный гудок.
Входная дверь отворилась и тут же захлопнулась, выпустив ночного посетителя.
Пальцы мисс Адамс легли на последний выключатель; когда её взгляд скользнул по двойному книжному кольцу на самом дальнем столе, она задумалась: «Как же он меня называл?»
— Ах да! — через мгновение сказала она вслух.
И выключила свет.

Рэй Брэдбери называл себя «воспитанником библиотек». Он не просто любил книги. Для американского мальчика из маленького городка в штате Иллинойс книги были всем: пищей для воображения, кладезем знаний, возможностью путешествовать в пространстве и времени. Когда он вырос и стал писателем, дорогие его сердцу образы и их создатели оставались рядом с ним, взаимодействуя с его творчеством.
Для мальчишек в романе «Что-то страшное грядёт» книги и их хранитель становятся опорой и защитой от зла и мрака. Утрата книг, их уничтожение ведут людей к духовной катастрофе, если только не найдутся памятливые книгочеи, знающие их наизусть («451° по Фаренгейту»).
Во многие свои рассказы Брэдбери как будто вставляет магическое зеркало, отражающее свет другого времени, словесный луч из прошлого в будущее, послание с одной планеты на другую («И по-прежнему лучами серебрит простор луна» в «Марсианских хрониках», «Диковинное диво»). Он старается восстановить справедливость по отношению к великим художникам, непризнанным при жизни или изгнанным из общества («Последние почести»). В мире, где давно убито воображение, — возродить фантазию; пусть не на Земле, а на Марсе, и только на один день («Эшер II»).
Рассказ «Обмен» Брэдбери писал о себе; совпадают даже даты: в 1930 году ему было ровно десять лет. Над входом в библиотеку в тихом маленьком городе светился витраж; звонил серебряный колокольчик, а в аптеке можно было спросить лимонного мороженого с ванилью…
Этот не самый известный рассказ взят из сборника: Брэдбери Р. В мгновенье ока / Рэй Брэдбери ; [пер. с англ. Е. Петровой]. — Москва : Эксмо ; Санкт-Петербург : Домино, 2004. — С. 244-259.

«Домой возврата нет» — последний роман из эпопеи Томаса Вулфа. Гениальный, но рано ушедший из жизни американский писатель появляется в рассказе Р.Брэдбери «О скитаньях вечных и о Земле». Он «оживает», чтобы совершить космическое путешествие и написать о нём книгу.

«Тарзан, повелитель обезьян» — герой этого (и последовавших за ним двадцати пяти других) романов Эдгара Райса Берроуза вырос в джунглях Африки, воспитанный обезьяной. Владыка дикого леса, а потом участник самых немыслимых приключений, Тарзан был абсолютным кумиром в 1930-1940-е гг. Мальчишки всего мира подражали крику Тарзана и мечтали перелетать с дерева на дерево, как Джонни Вайсмюллер из голливудских экранизаций 1932-1947 гг.

Джон Картер, «Марсианский маг» — бесстрашный и несгибаемый Джон Картер действует в «марсианском» цикле романов Э.Р.Берроуза: «Принцесса Марса», «Боги Марса», «Владыка Марса» и др.

«Робин Гуд» — книги для детей о благородном разбойнике из Шервудского леса начали издавать в Англии ещё в середине XIX в. О какой из них идёт речь в рассказе Брэдбери, неизвестно. Возможно, это была «Повесть о Робине Гуде» Энид Блайтон (1930) или необыкновенно популярная книжка Э.Ч.Вивиана «Робин Гуд и его Весёлые Молодцы» (1927). В годы детства Рэя Брэдбери в американские библиотеки могла попасть и книга Эскотта Линна «Робин Гуд», которая издавалась у нас в 1928 году.

…налетел ветер, который принёс с собой заросли ракитника и молодую девушку… кто-то издалека окликнул: «Кэти!» — отголоски романа Эмили Бронте «Грозовой перевал».

…она осталась плывущей в Византию… — воображение и память соединяют в сознании автора образ девочки из его детства, утонувшей в озере, со знаменитым стихотворением Уильяма Батлера Йейтса «Плавание в Византию». Воспоминание о событии, так и оставшемся загадкой, не давало Брэдбери покоя много лет и отразилось в рассказе «Озеро».

Невыразимо жуткое падение дома Эшеров — одна из самых знаменитых новелл Эдгара По «Падение дома Эшеров» помогает герою рассказа Брэдбери «Эшер II» выстроить на Марсе замок, где собраны все чудеса и ужасы, изгнанные с Земли стараниями Общества борьбы с фантазиями.

«Я — Красавица. А ты? Ты — Чудовище?» — всемирно известные персонажи сказки Лепренс де Бомон «Красавица и Чудовище».

Эдит Уортон — американская писательница, автор романа «Век невинности» и многих других книг. Так же, как и Генри Джеймс — её друг и наставник в литературе, вторую половину жизни провела в Европе. Брэдбери причислял обоих к «блестящей плеяде»людей и писателей конца XIX — начала XX вв.

Маргарита Переслегина