Кэтрин Патерсон. Странствие Парка

Патерсон К. Странствие Парка / Пер. с англ. О.Антоновой; Худож. А.Власова. — М.: Центр «Нарния», 2009. — 208 с.: ил. — (Тропа Пилигрима).

Обложка книги К.Патерсон «Странствие Парка». Худож. А.Власова

Благородный сэр Персиваль, воспитанный в уединении матерью-вдовой, войдя в возраст, отправляется ко двору короля Артура, чтобы занять место, принадлежащее ему по праву рождения.

Наверное, сэр Персиваль был взволнованным и неловким, неуверенным в себе подростком, отчаянно жаждущим почувствовать себя «своим» среди тех, кем он восхищался. Совсем как одиннадцатилетний Парк, он же — Паркингтон Уадделл Броутон Пятый.

Парк, потомок достойной семьи из «южной аристократии», отправляется в поместье деда, чтобы узнать, наконец, обо всех предшествующих Паркингтонах Уадделлах Броутонах и прежде всего о номере четвёртом — погибшем во Вьетнаме отце, которого он не помнит. «Хотя какую войну ни возьми, в ней обязательно участвовал какой-нибудь Броутон» — вот всё, что Парк знает о семье отца. Неглупый мальчик Парк отчасти уже догадывается о причинах материнских недомолвок, но стремится обрести живую связь с человеком, чьё имя носит, и, что уж скрывать, приобщиться к славе отцов, воображая себя то посвящаемым в рыцари благородным героем, то потерянным инфантом, возвращающимся в родное гнездо.

Расставание с иллюзиями начинается сразу же по прибытии. Фамильное поместье оказывается запущенным полупустым домом, которого чуждаются соседи. По-прежнему никто не спешит с объяснениями, стремясь защитить то ли неокрепшую юную душу, то ли собственное прошлое. В доме предков Парк чувствует себя чужим и ненужным, беспокойно размышляя, нет ли в том его вины. Однако он не оставляет свой «поиск истины» — он ждал одиннадцать лет и считает себя достаточно взрослым, чтобы получить все ответы.

Обретение кровных уз оборачивается для мальчика горькой потерей: его наследство — это парализованный старик и девочка-полукровка, которая всегда будет изгоем. Впрочем, у Парка есть выбор: он может собрать вещички и вернуться домой. Мать, давно порвавшая все отношения с семьёй бывшего мужа, будет только рада его решению. И можно не сомневаться, что дядя, с тихим стоицизмом тянущий на себе то, что осталось от семейства Броутонов, никогда не позволит упрёка. Парк, которого больше уже не назовут детским прозвищем Порки (Поросёночек), не колеблется.

Кэтрин Патерсон, до этого подробно описывающая душевные терзания своего героя, здесь предельно лаконична.

Слишком лаконична.

Взгляд на фотографию, короткий разговор… Правду, безвозвратно изменившую жизнь деда, дяди и матери, переворачивающую все представления Парка о своей семье, одиннадцатилетний мальчик принимает с прямо-таки буддистской безмятежностью. Ни злости, ни обиды, ни ревности. Как будто и не было мучительных ночных раздумий, попыток представить, угадать, что стоит за молчанием взрослых. Вместо ожидаемой эмоциональной кульминации — совершенно невероятное всепрощающее смирение. Как будто вместо конфеты подсунули пустой фантик.

Крепкая, умело выстроенная повесть о взрослении с серией «испытаний на прочность» и обретением нравственной зрелости в один миг превращается в прямолинейную проповедь о гордыне и нетерпимости.

Из всех изданных у нас книг К.Патерсон «Странствие Парка», пожалуй, наиболее умозрительна. Читателю, недостаточно близко знакомому с произведениями западноевропейского средневековья, настойчивые параллели с романами о рыцарях Круглого Стола и поисках Святого Грааля вряд ли будут близки и понятны. Сопереживать герою повести нелегко: Парк, представляющий себя артуровским рыцарем, покажется анахронизмом тем, кто вырос на эпосе джедаев. Душеспасительные пассажи тоже скорее отпугнут, чем заставят расчувствоваться. В средневековых романах внезапно снизошедшее на героя чудесное откровение выглядит органично. Но в устах обычного городского подростка последней четверти XX века упования на божественные знаки звучат искусственно и фальшиво, а строгая заданность сюжета, упорно следующего традиции литературы о рыцарях, выхолащивает живое чувство.

Если освободить повесть от громоздких и плохо сидящих рыцарских доспехов, могла бы получиться простая и честная история о двух очень одиноких детях, для которых слова «брат» и «сестра» оказались важнее всего остального. Могла бы, но не получилась. Получилось холодноватое «упражнение в стиле».

Возможно, оно заставит любознательного читателя обратиться к настоящим рыцарским романам. Что ж, это само по себе полезно.

Мария Пунина