Майя Ганина. Тяпкин и Лёша

Ганина, М. А. Тяпкин и Лёша : [сказоч. повесть] / Майя Ганина ; рисунки Ники Гольц. — Санкт-Петербург ; Москва : Речь, 2015. — 159 с. : ил. — (Читаем с «БиблиоГидом»).

Я не умею придумывать, фантазировать.
Всё, о чём я писала, так или иначе происходило
со мной или на моих глазах.

Майя Ганина

ganinaТрудно поверить, но это действительно так — в словах Майи Анатольевны нет ни капли лукавства. Если попытаться прочесть её книги подряд, перед нами встанут нелёгкие человеческие судьбы, по преимуществу женские, посреди самой простой, обыкновенной, ничем не приукрашенной жизни.

Она очень хорошо знала эту жизнь — много путешествовала по стране, многое повидала. В качестве журналиста была в Средней Азии и на Дальнем Востоке, объездила всю Сибирь, добралась до Камчатки и Командорских островов. Вглядывалась в лица людей, слушала их голоса, записывала живую речь, запоминала «словечки»; всё это здорово пригодилось ей потом, когда, стремясь поделиться увиденным и услышанным, Ганина стала сочинять вполне зрелую прозу — художественную или документальную.

Читателями и критикой её книги принимались с неизменным сочувствием, а один из рассказов — «Настины дети» — даже вошёл в представительную антологию «Советский рассказ», выпущенную в серии «Библиотека всемирной литературы».

И вдруг — сказка. Откуда она взялась? И почему родилась именно у неё, у Майи Ганиной, не умеющей, по её же собственным словам, фантазировать?

ganina3Так бывает. Сказки растут, где им вздумается, и даже сам автор не всегда понимает, отчего и зачем появляются они на свет.

Пожалуй, Майя Анатольевна не сразу осознала, какое чудо ей удалось совершить, потому что отнесла свою повесть в «толстый», взрослый литературно-художественный журнал «Знамя». Сказку там, как ни странно, оценили, и в 1971 году, в предновогоднем 12-м номере, она была напечатана.

Книжка вышла гораздо позже. То ли у издательства «Детская литература» были какие-то сомнения (история вроде бы детская, а рассказана по-взрослому, от лица взрослого человека), то ли ещё почему, но отдельным изданием «Тяпкин и Лёша» вышли только через 6 лет, в 1977-м. И тогда стало очевидно, что перед нами нечто совершенно необыкновенное.

Во-первых, читательский адрес сказки был всё же неясен. «Детская литература» предназначала её дошкольному возрасту, имея в виду трёхлетнюю героиню и чудеса с ней происходящие, но это нисколько не мешало самой Ганиной, как минимум, дважды включать повесть в сборники своей взрослой прозы. Во-вторых, необыкновенности добавляли рисунки. Ника Гольц, иллюстрируя книгу, без сомнения, рассчитывала на детей, столько душевного тепла было вложено ею в эту работу, но едва ли она предполагала, что «Тяпкина и Лёшу» станут читать дошколята, иначе наверняка добавила бы цвета и яркости. Рисунки же, чуть тронутые изумрудной зеленью (иными словами, сделанные в две краски), получились скромными и в то же время пленительными в своей благородной неброскости, — нежными и какими-то приглушённо сумеречными.

ganina7Кроме того, стоит признать: современные авторы вообще нечасто удостаивались внимания Ники Георгиевны; она никогда не скрывала, что предпочитает классику. Ш. Перро и братья Гримм, В. Гауф и Э. Т. А. Гофман, Х. К. Андерсен и О. Уайльд — вот были её кумиры. Следовательно, не знакомая ей прежде сказка должна была чем-то зацепить, увлечь и зажечь, дать импульс к творчеству.

Много лет спустя Нику Георгиевну спросили, помнит ли она книжку Майи Ганиной «Тяпкин и Лёша», которую когда-то ей довелось иллюстрировать. Лицо художницы осветилось улыбкой: конечно, помнит! И любит, и очень хотела бы переиздать. В этой сказке как бы два мира, сказала она, совсем как у моих любимых немецких романтиков. Оказалось, что повесть, даже после того как была издана, ещё какое-то время не отпускала художницу, занимала все её мысли, и нередко в минуты раздумий или дачного отдыха она возвращалась к ней, рисуя летние травы, или цветы, или большие деревья.

С «Тяпкиным и Лёшей» художница встретилась ещё раз в 1988 году, когда «Детская литература» решила сказку переиздать, и появился второй вариант иллюстраций, на сей раз исключительно чёрно-белых, если не считать рисунков на форзацах, исполненных в синем цвете. И стало понятно, как полюбился Нике Георгиевне герой — лешонок Лёша-Володя. Для второй книжки она нарисовала его много-много раз и разбросала эти крохотные картиночки по страницам и переплёту.

ganina6

В издании, продолжающем серию «Читаем с “БиблиоГидом”», предпринята попытка совместить оба варианта, собрав под одной обложкой (ранее не использовавшейся) всё или почти всё, что уцелело в архиве замечательной художницы — первого и, по сути, единственного иллюстратора необыкновенной сказки. Таким образом, не просто суммируются достоинства двух предыдущих изданий, но происходит рождение третьего, оригинального по замыслу и смелого по воплощению, а это значит, что чудеса продолжаются.

Алексей Копейкин

 



Окликнет эхо давним прозвищем,
И ляжет снег покровом пряничным,
Когда я снова стану маленьким,
А мир опять большим и праздничным,

<…>

Меня снесут с крылечка, сонного,
И я проснусь от скрипа санного,
Когда я снова стану маленьким,
И мир чудес открою заново.

Александр Галич. Из поэмы «Кадиш»

 

Читая повесть Майи Ганиной, в мир чудес мы проникаем не сразу. Поначалу мир этот незрим, спрятан, замаскирован нарочитой иронией, сниженной бытовой лексикой. Он возникает как будто не из текста, а из чудесных рисунков Ники Гольц. Потом проступает всё явственней: появляются Лёша-Володя, пушистый козлёнок, семь дедушек.

ganina2 1Меж двух миров, а вернее, в их сопряжении происходят все события книги. Пребывание в одном предполагает знание о существовании другого. Один мир — наш, привычный, нормальный. В нём — мама. На первый взгляд, она из тех мам, для которых слово участкового педиатра или школьной учительницы — истина в последней инстанции. «Когда я была в твоём возрасте…», ребёнок «должен уметь сам занять себя», «…если ты будешь хорошей девочкой». Мама занята срочной работой, от которой отвлекается, чтобы покормить ребёнка и выдать ему руководящие указания. В этом мире — соседи, научные работники, люди добрые и к соседской девочке относящиеся хорошо. И противный Володька-болодька со своим старшим братом. И приезжающий из Москвы на «дежурство по внучке» дед, который любит пить чай и читать книги.

ganina2 2В этом-то мире и живёт, скучая от одиночества, трёхлетняя девочка Любка с «отрезанными на лето волосиками» и странным домашним прозвищем Тяпкин. Это она создаёт вокруг себя другой мир, полный загадок и волшебства, мир, где чудеса живут повсюду. И настолько этот мир реален для Тяпкина, что он становится таким же реальным для нас. Непонятно даже, где она, настоящая жизнь? Границы между мирами размыты: выходишь из одного и незаметно оказываешься в другом.

Люба или Тяпкин? Девочка или мальчик? Одно лицо или разные персонажи? Даже после маминого разъяснения ещё долго путаешься в именах, пытаясь разобраться, кто есть кто. И у лешонка два имени: правильное Володя и ещё Лёша (это Любка придумала). С именами и реальностями разбираешься не сразу, зато с первых же слов веришь автору, которому удалось абсолютное попадание в детскую речь. Кажется, даже слышишь низковатый, чуть тягучий голос Тяпкина, его интонацию. И эти дивные, почти забытые детские словечки: «чаянно», «понарошке», «пихается». «Ты, что ли, опять голодный?», «их кто ел?», «я всякое имя знаю», — именно так говорят дети в 3–4 года.

Живёт Тяпкин-Люба замечательной детской жизнью — привольно, не спеша, без суеты. Живёт так, что каждое событие, внешнее или внутреннее, наполняется вкусом, цветом, запахом, настроением. Как это важно в детстве — не спеша проживать свою жизнь, придумывать и создавать её; как не хватает этого сегодняшним детям, замученным беготнёй по развивающим занятиям или часами нажимающим кнопки пультов.

Мама Тяпкину совершенно не мешает (ей ведь работать надо). К своему единственному ребёнку она относится не просто без умиления и сюсюканья («…ты на чучело похожа», «ты ужасно бездарный человек»), она постоянно его оценивает («Тяпкин с довольно плохим характером», «Тяпкин был добрым человеком, и сердечко у него было отзывчивое», «хороший ребёнок, хотя и шкодник и упрямый»). Ау, апологеты модных сейчас теорий безоценочного отношения к ребёнку и его безусловного приятия!

ganina4

Ругает Тяпкина мама, когда он пытается врать, или ругает впрок, чтобы не вырос самонадеянным человеком. А за побег с тихого часа — не ругает. И за измазанную в грязи и выброшенную подальше от материнских глаз пижамку — простила. И за грубость противной соседке-доносчице. И за пролитое молоко. Довольно часто мама делает вид, будто ничего такого не замечает. Странная какая-то мама. Мы бы сейчас же отругали ребёнка за то, что испачкался, не послушался, нагрубил, разлил и разбил. А она — чтоб не вырос самонадеянным человеком.

ganina9Самое страшное ждёт маленького Тяпкина, когда он сталкивает Лёшу в колодец. Сталкивает, вовсе не намереваясь его утопить. Происходит спонтанное действие, неожиданный для самого Тяпкина выброс затаённой на лешонка обиды. Ведь Лёша своим рвением к учёбе полностью завладел вниманием деда, и Тяпкин остался без собеседника.

Столкнувши Лёшу, Тяпкин испугался и от ужаса содеянного громко заревел. А дед его отругал. И мама не утешила и не пожалела, не оставив никакой возможности оправдаться, показав всю низость этого свинского поступка. Помощь в поисках Лёши мама предложила только «подождав, пока он наревелся вдоволь». Ведь чтобы пережить горе (впрочем, как и радость), нужно время. Чтобы осмыслить свой поступок, осознать, что происходит с тобой и вокруг — для всего этого нужно время. Мама Тяпкина хорошо это понимает. Она знает, когда надо не мешать ребёнку страдать, а когда — просто не замечать его плач (расчётливый с подвываниями рёв для привлечения внимания). Но когда Тяпкин плачет, предполагая Лёшино предательство, или когда опасается, что Лёша может заблудиться, сразу же бросает все дела, идёт утешать Тяпкина и разыскивать Лёшу. Ещё она, мечтающая, чтобы ребёнок сам себя занимал и дал ей возможность спокойно работать, безропотно день за днём ходит кормить ёжиков, готовит еду на ораву Лёшиных дедушек, возится с потерявшимся бельчонком Рыжиком, выхаживает больного лешонка…

Обычно мамы изо всех сил стараются научить, оберечь, развлечь своё чадо. Мама Тяпкина, напротив, не пытается оградить его от всех неприятностей, не предостерегает и не поучает его постоянно и уж меньше всего озабочена развлечениями. Она понимает потребности и нужды ребёнка и не потакает капризам. Вместо мелочной опеки — предоставление свободы действий. Вместо непрошенной помощи — поддержка тогда, когда ребёнок действительно в ней нуждается.

Как же это у неё получается? Да просто она относится к своей дочери как к маленькому человеку. К человеку — значит, и спрос с неё как с человека. К маленькому — значит, нуждающемуся в помощи и поддержке. Строгий, даже жёсткий спрос и отношение как ко взрослому — в узловых точках жизни, в точках роста Человека. Таким отношением ребёнку задаётся ответственность за свои поступки, в нём формируется осознанное, осмысленное отношение к своему поведению, к своей жизни.

ganina8

И ещё одно, очень важное. Вся повесть буквально пропитана, пронизана книжными мотивами, чтением. Мама пишет статьи и книгу. Дедушка постоянно читает; он научил читать маму, Любу и теперь учит Лёшу-Володю. Лёша хочет понять, как эти книжки делаются, старается изо всех сил постичь грамоту и научиться читать сам. А когда научился, читает ночью, сидя на полу в лунной дорожке. Книги привозят в подарок, и на полянке выздоравливающий Лёша сидит вместе с Тяпкиным, листая книжки. Даже колыбельные дед поёт литературные, те, что пел ещё тяпкинской маме — стихи Лермонтова; от этих колыбельных Лёша «плакал настоящими слезами первый раз в жизни». А когда Лёша вырос, он прочёл все книжки и стал писать книжки сам. Даже синий старичок, один из Лёшиных дедушек, декламирует стихи собственного сочинения.

ganina5Жизнь Тяпкина, его мамы, деда, принятого в эту семью Лёши проходит в окружении чтения или, как теперь говорят, в книжной культуре. Это та атмосфера, та питательная среда, которая необходима для нормального роста и существования человека и которую мы постепенно утрачиваем. Напоминание об этом очень важно именно сейчас, когда поколение уже не читающих родителей всеми правдами и неправдами пытается заставить читать своих детей.

Но не так проста эта книга. Есть в ней что-то неуловимое, что-то такое, что невозможно выразить словами, но можно только почувствовать: «Непонятное, щемящее нежно сердце было где-то вроде бы не в самих словах, а за словами, прикасалось тихонько, как котёнок лапкой, к нежному в душе».

Повесть Майи Ганиной — чтение удивительное, дарующее, как сказали бы в старые времена, неизъяснимое наслаждение. Дети читают/слушают её, замирая в ожидании дальнейших событий, кивая в моменты узнавания, совпадения душевных движений, со смехом превосходства или радости, со сдерживаемыми слезами и пощипыванием в носу — так, как читаются только очень хорошие книги.

Наталья Малахова