Писатель Борис Минаев о потерянной планете детства, жажде подвига и новом реализме подростковой литературы

Борис, твои рассказы в книгах «Детство Лёвы» и «Гений дзю-до» — это ностальгическая попытка вернуться в собственное детство?

Борис Минаев: Для меня это не просто ностальгия по детству. Это некий созданный мной мир, в котором я продолжаю жить, по мере того как пишу что-то новое.

Впервые я захотел вернуться в детство, когда мне было лет 12-13. Точнее, не в детство, а туда, где мне было хорошо, и о чём у меня сохранились яркие воспоминания, — в свой двор на Трёхгорном валу. В это время наша семья переехала в другой район, и я затосковал. Такое часто бывает с детьми после переезда — даже если ты остаешься в том же городе, это другое окружение и другая жизнь. Ко всему прочему, наступило моё отрочество со всеми вытекающими отсюда проблемами, чувством одиночества и потерянности. В школе мне было очень трудно. Учёба на новом месте началась с того, что меня жестоко избили, мне пришлось перейти в другую школу. Всё вместе обостряло чувство, что я потерял что-то очень важное — свою планету дворового братства, дружбы, всеобщей любви…

 

Во дворе дома на Трехгорном валу

В 16 лет, болея дома, я описал несколько сюжетов, связанных с моим старым двором, и попытался передать это чувство потерянного рая. С того текста всё и началось. Я всё время возвращался к этим рассказам, и в конце концов получилась книга, которая выходила пять раз в разных издательствах.

Что касается именно моего детства — да, я хотел бы туда вернуться, потому что там остались мои счастливые молодые родители, моя старая Москва. Мой папа умер, когда мне было 20 лет, и мне важно, чтобы он продолжать жить в моих рассказах.

Это реальный мир твоего детства или в нём много вымысла?

Борис Минаев: Изначально я опирался на воспоминания. Когда начинаешь писать, постепенно проступают какие-то подробности, но приходится добавлять массу деталей из головы. Чем дальше я писал, тем этих деталей становилось больше, а потом появились и новые сюжеты. Так что это мир, созданный заново, и в нём трудно отделить память от фантазии. Когда-то память играла первую роль, а сейчас, наверное, фантазия. Но в любом случае это два механизма, которые друг без друга невозможны. Я бы не хотел, чтобы мои рассказы воспринималось как мемуары. Это мой особый мир, в той Москве, которую я как бы заново придумал.

 

Борис Минаев

 

Детство Лёвы выглядит почти идиллическим, гармоничным — у него любящие родители, хорошие друзья, мир вокруг полон открытий и приключений. Но ведь на самом деле у ребёнка совсем не лёгкая жизнь. Об этом говорят многие писатели; например, Януш Корчак написал повесть «Когда я снова стану маленьким», где его герой возвращается в детство, а потом в отчаянии сбегает оттуда. У тебя это не так.

Борис Минаев: Я согласен — жизнь ребёнка трудна. Мне никогда не нравилось «сю-сю-сю» в советской детской литературе — и не только в советской. Детство с самого начала — путь огромных потрясений. Каждый день, каждый контакт с миром. Всё, что приходится делать маленькому человеку, всё, что с ним случается, — необычайно сложно. Об этом даже страшно думать. Я уж не говорю о подростковых проблемах, в которых человек может и не выжить — первая любовь, первое предательство. Это очень тяжёлый период, но… наши эмоции в это время такие захватывающие, что они всё это компенсируют и остаются с нами на всю жизнь. Способность воспринимать дуновение ветра, взгляд человека, цвет неба, полёт жука — всё это даёт ребёнку силы преодолевать все неприятности и идти дальше по минному полю своего детства.

Конечно, мой герой должен был со временем пережить страх, ужас, тревогу — всё, что переживал я и каждый ребёнок. Он просто не дорос до этого времени отрочества — и я не хотел, чтобы он дорос.

В школе, как я уже говорил, меня травили. Это было страшное испытание, тяжелейшее. Я плакал, я чувствовал себя униженным. Я не мог отстоять свое чувство собственного достоинства, призывал на помощь родителей. Я не писал об этом никогда — и не хочу. Я перешагнул через эти воспоминания, и мне не хочется делать их предметом своих рассказов.

 

В кружке Детского дома культуры

Какую роль играли книги в твоём детстве?

Борис Минаев: У меня было не очень много детских книг. Разумеется, я обожал «Незнайку», русские волшебные сказки (про летающий корабль, например), «Чиполлино». Были, конечно, и другие любимые детские книжки. Однажды мне попался в руки «Капитан Сорвиголова» Луи Буссенара — благодаря моей тёте, которой досталась большая часть библиотеки бабушки и деда. Я совершенно сошёл с ума от этой книжки. Я понял, что, как любой мальчик, я хочу читать именно такое — про приключения. В конце 60-х годов этот товар можно было купить только на «чёрном» рынке. Майн Рид и Жюль Верн стоили почти так же, как пластинки Битлз. В библиотеке эти книги были вечно на руках, а сидеть в читальном зале мне не нравилось.

Поэтому с 12 лет я осваивал тот небольшой книжный шкаф, который был у папы и мамы, с небольшими остатками дедовской библиотеки. Я очень благодарен родителям за то, что там было много русской классики. Повесть Чехова «Моя жизнь» я прочёл очень рано, и она произвела на меня глубочайшее впечатление. «Петербургские повести» Гоголя, проза Пушкина, Лермонтова — всё это моё детское чтение. А потом я осилил эпопею Сергеева-Ценского «Севастопольская страда» о Крымской войне — тоже важное чтение моего отрочества. Война, герои — это то, что мне было нужно. Хотелось найти об этом толстую книгу и читать её бесконечно. Но такого чтения в моём детстве почти не было, оно появилось позже. В какой-то степени заменителем детской литературы были экранизации, фильмы, теле- и радиоспектакли. Ну, скажем, «Проданный смех», был такой великий советский телефильм. Очень страшный.

Я даже в какой-то момент задумал написать книгу про детей, которые сами сочиняют длинный приключенческий роман по мотивам того, что они где-то слышали, читали, смотрели — потому что им не хватает этих книжек.

Были книжные герои, с которыми ты себя ассоциировал?

Борис Минаев: Я не просто ассоциировал — я собирался последовать примеру героев Буссенара. Там дети убегают на англо-бурскую войну и воюют против англичан, а в моё время шла война во Вьетнаме. Всё радио, все газеты, все пионерские сборы были заполнены ужасами вьетнамской войны. Это очень походило на описанное у Буссенара, и мне хотелось убежать и сражаться за свободу вьетнамского народа. Я даже пытался сколотить отряд, но не нашёл отклика у моих товарищей, потому что у них эта война была связана не с героическим повествованием, а с политинформацией после уроков. Сам же я был мало способен на реальные подвиги — и слава богу! — хотя начинал копить деньги и припрятывать продукты.

 

Борис Минаев «Мягкая ткань»

У тебя есть собственный список книг, который необходимо прочитать в детстве?

Борис Минаев: Думаю, каждый человек должен найти свою такую книгу. Например, для моего старшего сына такими стали произведения Герберта Уэллса. Егор Гайдар в своих воспоминаниях писал, что его любимая книга — «Три мушкетёра», и он перечитывал её всю жизнь в трудные моменты.

Для меня это оказалась, увы, не слишком высокохудожественная книга Луи Буссенара. Я её перечитывал много раз. Также на меня сильно повлияли тексты Конан Дойля, Жюля Верна, ранние вещи советского фантаста Александра Беляева, «Тайна двух океанов» Григория Адамова. Это особо ценный для меня жанр волшебной прозы — это не сказки, а волшебство, на которое способен человек: он что-то изобретает, летит на Луну, плывёт на удивительном подводном корабле.

Были книги, которые ты открыл для себя, уже когда росли твои дети?

Борис Минаев: Я много и с огромным удовольствием читал своим детям — это были чуть ли не лучшие мгновения моей жизни — и безмерно им благодарен за знакомство со многими прекрасными книгами. В 90-е годы уже появилась детская Библия, «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса, книги Толкиена. Хлынул поток новой детской литературы. И только тогда я впервые прочёл им вслух, именно как тексты, Астрид Линдгрен про Карлсона, «Пеппи Длинныйчулок», я прочёл вслух блистательный «Остров сокровищ», «Алису в стране чудес», «Винни Пуха», «Питера Пэна». Я был потрясён, какая всё это великая проза, написанная великими людьми и сравнимая с Гомером, с Шекспиром, с кем угодно. Это не детские книжки, это особый жанр мировой литературы.

В одном своём интервью ты говорил, что взрослые не должны ограничивать детское чтение книгами, которые они читали когда-то. Но ведь это и есть та самая великая мировая литература...

Борис Минаев: Да, существует круг чтения, сформированный родителями или дедушками и бабушками, основанный на книжках нашего детства: Чуковский, Маршак, Кассиль, Аркадий Гайдар (да, это удивительный гений, который смог благодаря огромному таланту преодолеть свою красноармейскую тематику, выйти за эти рамки). Они все прекрасные. Но детская литература так же, как физика, химия, математика, — это область творческого разума, и она развивается. Есть совершенно новый мир современной детской литературы. К счастью, в 90-е годы у нас появились десятки издателей, редакторов, переводчиков, которые самоотверженно начали издавать неизвестные в СССР зарубежные детские книги. И выяснилось, что там другой мейнстрим, совершенно другие авторы, которые честно и безжалостно говорят о тяжёлых подростковых проблемах, о том, как устроен мир.

Ни я, ни даже мои дети не росли на этих книгах, но они произвели переворот в подростковом чтении. И постепенно у нас тоже появились авторы, которые не боятся писать остро и интересно о жизни детей. Я могу здесь назвать Эдуарда Веркина, Марину Аромштам, Марию Ботеву, Асю Петрову, Марианну Гончарову, Елену Усачёву, А. Жвалевского и Е. Пастернак, которые идут в сторону проблемной, откровенной, совершенно иной детской литературы.

Это уже не мир Чуковского и Маршака, с одной стороны, или Питера Пэна и Карлсона — с другой. Это не Успенский, Коваль и Остер с их юмором и иронией, со скрытыми смыслами, которые взрослые понимают, а дети только чувствуют. Это совершенно открытый, бесстрашный взгляд на человека. Вот он, вот его семья, вот его проблемы, вот время, в котором он живёт. Лариса Романовская в повести «Слепая курица» пишет о детстве в 90-е годы: чувство голода, в школе — сбитые с толку учителя, не знающие, как и чему теперь учить, дома — замотанная ожесточённая мать. Могу назвать «Чеченские дневники» Полины Жеребцовой — про девочку, которая оказалась во время войны в Грозном под бомбёжками. Это новый подростковый реализм такой силы, которого, мне кажется, даже взрослая литература не всегда достигает.

Зарубежная литература ещё более открыто рассматривает проблемы насилия над детьми, темы болезни, смерти, одиночества. Некоторые родители считают, что такие книги не стоит читать детям. Можно понять желание защитить своего ребёнка, не дать ему узнать раньше времени о жестокости жизни…

Борис Минаев: Это ровно то, о чём я говорил. Если мы будем формировать круг чтения детей из того, что мы читали в детстве или видели в кино, мы отрубаем от ребёнка отражение современного мира в книгах современных писателей. Это, конечно, испытание для родителей, потому что они сами не привыкли к такой детской литературе. Взрослые сами не хотят слышать об этих вещах и, возможно, даже с ними не сталкивались. Они думают: мы не прочитаем, как дети друг друга унижают, бьют и убивают, мы не прочитаем про наркотики, и мой ребёнок будет от всего этого избавлен. Не хочу, чтобы он это знал! Если понадобится, я сам проведу с ним воспитательную беседу. Этот взгляд мне кажется неправильным. Дети должны читать современные книги. Какие? На эту тему много рекомендаций, есть списки такой литературы, и я надеюсь, что этот труд критиков, обозревателей, библиотекарей будет востребован.

 

Борис Минаев «Детство Лёвы»

Мы увидим новые детские книги писателя Минаева? Узнаем что-то новое о детстве Лёвы?

Борис Минаев: Да, рассказов постепенно становится всё больше. Да и прежние переиздаются. В конце прошлого года книжка «Детство Лёвы» вышла в издательстве «Речь» с иллюстрациями Евгении Двоскиной. Для меня очень важно, что книга наконец вышла с такими прекрасными рисунками и что их делала Женя Двоскина, с которой мы дружим много лет, ещё со времён «Алого паруса». Её рисунки очень точно отражают, дополняют и воссоздают заново тот мир, о котором я рассказываю. Я написал ещё десять рассказов, они потянули за собой несколько старых из «Гения дзюдо» и сборника «Чужие ребята». И теперь в издательстве «Волчок» выходит новая книга под названием «Прекрасный летний день». Там будут совершенно особые иллюстрации — документальные: фотографии улиц и домов, где происходит действие, портреты моих родных, фото, полученные от моих друзей — героев рассказов, рисунки вещей, которых уже нет. Это «волчковая» серия «Памяти детства», и первой в ней изданы воспоминания Лидии Чуковской.

Как ты относишься к тому, что тебя проходят в школе — твоя книга «Гений дзюдо» и другие рассказы входят в список рекомендованного чтения?

Борис Минаев: Я очень этим горжусь. Списки для самостоятельного чтения меняются с годами, поэтому не думаю, что моя внучка, которой сейчас шесть месяцев, увидит мои рассказы в учебнике. Но именно это — самая высокая оценка моей работы, а не премии, не тиражи, не гонорары.

 

С Борисом Минаевым беседовала Ирина Меркина

Фото из личного архива Владимира Осипова