Анастасия Наумова о профессиональных приёмах и новой книге Арне Свингена

Переводчики — это зачастую «невидимые» участники литературного процесса. Будь то зарубежная книга для подростков или для детей, её восприятие во многом определяется переводом. О том, как уловить авторскую интонацию, когда полезен буквализм, и об общих принципах работы с текстом мы поговорили с Анастасией Наумовой. В её переводе этим летом выходит новая повесть норвежского детского писателя Арне Свингена «В прыжке».

Анастасия Наумова

Анастасия Васильевна, вы довольно давно занимаетесь художественным переводом. Почему вы выбрали эту сферу работы с языком?

Анастасия Наумова: Лично мне комфортно переводить именно тексты. То есть, когда работа выстраивается не по принципу «я и другие люди», а по принципу «я и текст». Как минимум, на тексты я могу тратить ровно то время, которое мне нужно. Вторая причина — с возрастом наш мозг склонен закостеневать и лениться, неважно, чем человек занимается, даже если наукой. А художественный перевод — как раз та деятельность, которая заставляет мозг постоянно развиваться. Мне кажется, это очень полезно: как в тренажёрный зал каждый день ходить, только не для физической формы, а для умственной.

Вы работаете как с детскими, так и со взрослыми книгами. Например, у Майи Лунде вы переводили «Историю пчёл» и повесть для подростков «Через границу». Есть ли какая-то принципиальная разница в подходе к текстам для разных возрастов? Что переводить легче и почему?

Анастасия Наумова: Я могу показаться самонадеянной, но мне кажется, что понятия «легче» и «сложнее» при переводе не очень применимы. Если бы я посмотрела какую-нибудь узкоспециализированную книгу по экономике, то, возможно, сказала бы: «Да, мне будет сложно над этим работать, тут специфическая лексика». А что касается детской или взрослой литературы, основная сложность не в лексике, а в том, чтобы поймать авторский стиль, если у автора он есть, конечно. Это бывает нелегко, как, допустим, с «Историей пчёл» Майи Лунде — там три сюжетные линии от лица разных персонажей, которые говорят разными языками, и нужно, чтобы речь каждого из них, во-первых, соответствовала норвежскому исходнику, во-вторых, ещё и звучала по-русски. Но когда ты ловишь стиль, то встаёшь на одну волну с автором. И переводить даже такой текст становится легче. А между детской и взрослой художественной литературой я для себя особой разницы не вижу.

Вы переводите в основном с норвежского. Можете вспомнить, почему вас заинтересовал именно этот язык?

Анастасия Наумова: Тогда норвежский мало где изучали, и не все знали толком, что это за страна… Я тоже в этом смысле была не слишком подкована, поэтому, когда выбирала, какой именно язык мне изучать, спросила совета у папы, который раньше работал моряком и путешествовал в разные страны. Он подумал и сказал: «Знаешь, я бывал в Норвегии два раза в таких-то портовых городах, и мне там понравилось — очень красиво, очень чисто, очень приятные люди. Норвегию я тебе рекомендую». С этого и началось моё знакомство с языком.

Норвежские писатели кажутся самобытными, у них очень богатая традиция, и они сейчас довольно популярны. На ваш взгляд, норвежская литература отличается от остальной скандинавской традиции? Что её выделяет?

Анастасия Наумова: Мне кажется, в целом для Скандинавии характерна некая сосредоточенность на семье. Семья, о каких бы жанрах мы не говорили, возникает везде — и в триллерах у Ю. Нёсбе, и в детской литературе у того же Арне Свингена. Но это касается всех скандинавов. А именно у норвежцев, насколько я вижу, последняя тенденция — попытка каким-то образом пересмотреть и принять свою собственную историю. Если вспомнить повесть для подростков Майи Лунде «Через границу», она тоже этому посвящена. Вторая мировая война — болезненная для норвежцев тема, которую они сейчас пытаются переосмыслить, и литература не остаётся в стороне в этом плане.

А если мы говорим именно о норвежской детской литературе? У неё есть свой менталитет? Свой способ разговаривать с читателем-подростком или ребёнком?

Анастасия Наумова: Да, у меня складывается впечатление, что норвежские авторы, пишущие для детей, пытаются разговаривать с ребёнком голосом ребёнка, от его лица. Если мы смотрим на старую традицию, то видим отношение «автор и ребёнок». В современной же норвежской литературе: «я — ребёнок, и разговариваю с таким же ребёнком». Мне кажется, это очень характерно сейчас, может, и не только для Норвегии, но для Норвегии точно.

Скоро в издательстве «Белая ворона» выходит новая книга Арне Свингена «В прыжке» в вашем переводе. Я правильно понимаю, что это его вторая книга на русском после «Баллады о сломанном носе»?

Анастасия Наумова: Да, Арне Свинген — популярный писатель в своей стране, он много написал, но на русском это будет пока только вторая книга. У Арне Свингена, кстати, забавное перераспределение ролей в литературе, потому что он известен в Норвегии прежде всего как автор ужастиков. Он пишет самые настоящие детские страшилки, и на родине его за них очень любят. Однако переводятся у него в основном более глобальные вещи: романы для подростков или про ребёнка, ищущего, допустим, своё место в жизни… Или о проблемах в семье, с которыми герой вынужден если не бороться, то мириться.

Сюжет повести Арне Свингена «В прыжке» довольно трагический — тринадцатилетний герой пристрелил грабителя, который убил его отца. И в то же время там много комедийных моментов: смешной дедушка, покупки в магазине. Для вас эта книга всё же больше грустная или светлая? О чём она для вас?

Анастасия Наумова: Многие, в том числе и я, задавали Арне Свингену этот вопрос — почему его книги, хоть и детские, они, условно говоря, грустные? В них часто проскальзывает сюжет, где главный герой помещён в экстремальную ситуацию и с ним случаются далеко не детско-приключенческие вещи. И вот этим Арне Свинген мне как раз нравится! Потому что у него получается не приглаженная сказочка, но ситуация, с которой ребёнок действительно может столкнуться, пусть и не настолько экстремально. Ведь в жизни ребёнка или, тем более, подростка всегда есть какие-то не совсем детские проблемы. Арне Свинген очень реалистичен в этом смысле. Дети переживают сложности, как и взрослые. Так же, как и взрослые, они не только погружаются в проблемы и живут в своих проблемах, но ещё параллельно и видят что-то смешное в жизни. Например, как у героя «В прыжке» Дидриха, у них есть друг, который всё время шутит, или что-то ещё… Это просто правдоподобно.

Реакция мамы героя может показаться довольно странной. В какой-то момент она чуть ли не отказывается от сына, хотя изначально он толком не сделал ничего плохого. Это посттравматический синдром или почему это происходит, как вам кажется?

Анастасия Наумова: Думаю, здесь Свинген хочет показать, что в таких случаях бывает со взрослыми… Можно представить себе маму — вот она живёт в очень хорошей семье, всё у них получается и всё чудесно. И вдруг её мужа убивают, причём толчком к этому являются действия её сына. А потом сын в результате полученной им же травмы начинает себя очень странно вести. Мама изначально отказывается от Дидриха не насовсем, а на какое-то время сдаёт его дедушке, чтобы прийти в себя. Там есть момент, когда она говорит: «Я больше не могу тебе быть мамой». Мне кажется, она в этот момент сама не очень понимает, как дальше будет жить, но она же потом возвращается и заявляет: «Вот мы поступим так и так». В общем, читатель видит, что взрослые тоже совсем не железные, они так же переживают и временами теряются.

В повести есть моменты, которые могут отпугнуть родителей строгих нравов. Герой выясняет, торговал ли его убитый отец наркотиками, стреляет из пистолета, волей-неволей издевается над учителем, а в конце пьёт пиво. Почему подобные детали тоже важны, а книга явно не «учит плохому»?

Анастасия Наумова: Это сложности со скандинавской детской литературой — в ней принято показывать ребёнку чуть больше, чем в русскоязычной. С этим ничего не сделаешь. Конечно, мы можем убрать что-то, просто следуя цензуре… Но с другой стороны, окей, если читатель — двенадцатилетний подросток, который живёт обычной жизнью, неважно на каком социальном уровне, он так или иначе знает, что такое наркотики и пиво, допустим. Поэтому возникает вопрос: зачем это убирать? Чего мы этим добиваемся? Показать, что в книгах всё не так, как в жизни? Тогда мы говорим неправду. Сберечь ребёнка? Смешно. И кстати, несмотря на все указанные вами моменты, по законодательству повесть «В прыжке» получила маркировку 12+. Не самый старший детский возраст, может, потому что там всё это критикуется главным героем.

Переводы зачастую упрекают там, где на деле был недосмотр редактора. Например, когда речь идёт о повторах в тексте. Можете вкратце обрисовать, где у нас область ответственности переводчика, а где уже — редактора или самого автора?

Анастасия Наумова: Мне кажется, когда читатель видит готовый текст, у него не должно возникать в принципе таких вопросов, он не должен спотыкаться. Если же он обо что-то споткнулся, значит, кто-то недосмотрел, но разве это важно, кто именно? Надо вопрос, наверное, формулировать иначе: не «чья это вина», а «как этого избежать»? Пусть мы выясним, где и чей косяк, но текст от этого не исправится. Что касается области ответственности: я считаю, что переводчику не следует переписывать авторский текст. Если у автора так или иначе написано следующим образом, даже если чувствуется явная шероховатость, которую пропустил литературный редактор и корректор в стране, где книга вышла в оригинале, переводчик не должен на себя брать ответственность. Такие моменты — сфера литературного редактора, потому что он будет вычитывать текст на языке перевода.

Вы упомянули одну из «вечных» проблем художественного перевода. Грубо говоря, «Живая интонация языка» против «Следования букве оригинала». Как, на ваш взгляд, решается эта проблема?

Анастасия Наумова: Мы опять упираемся в главную задачу художественного перевода — поиск авторского стиля, его понимание. Бывают тексты, где небуквальный перевод просто невозможен, где это будет уже не перевод, а текст, который придумал переводчик. Например, эссе «Вопреки искусству» Томаса Эспедаля. С одной стороны, оно представляет собой поток сознания, с другой — переосмысление реалий, очень близких именно автору: «улица, на которой я рос», «река рядом с домом»… Это тип текста, где мы не можем уходить от буквализма, потому что авторский стиль его предполагает, иначе эссе не будет звучать, как автор задумывал. Иногда, например, в случаях с детской литературой, мы можем поменять немного, допустим, речь главного героя. У того же Свингена есть норвежский подростковый сленг, и, естественно, мы будем этот сленг адаптировать под российские реалии. Плюс Арне Свинген сам говорил, что такие детали в его книгах на усмотрение переводчика.

Как вы сами обычно пытаетесь уловить авторскую интонацию? У вас есть какие-то свои приёмы?

Анастасия Наумова: Иногда, если текст сложный и я чувствую, что в нём присутствует некая особая интонация, то я ищу переводную книгу на русском языке с похожей стилистикой и читаю её параллельно моему проекту. Я часто так делала, когда только начинала работать, и мне кажется, этот приём достаточно продуктивный для литературного переводчика.

А что бы вы ещё посоветовали начинающим переводчикам художественной литературы?

Анастасия Наумова: Здесь вообще возникает вопрос, а можно ли научиться? Само собой, нужно больше читать переводной литературы. Того, что уже переведено. Потому что знать язык, с которого ты переводишь, прекрасно, но знать язык и быть переводчиком — мягко говоря, не одно и то же. Полезно сравнивать переводы с оригиналом, если возможно. Но тут важен такой момент, как не скатиться в критику. Я не говорю, что нельзя критиковать переводчика, но нам стоит запомнить, что переводчик, когда заменяет слово или ещё что-то делает, он делает это почему-то, и чаще всего причины вполне обоснованные. Стоит помнить, опять же, если мы говорим о художественном переводе, что это не просто перевод слов или информации, не попытка донести до читателя просто «что случилось», а попытка до читателя донести, «что случилось и как это увидел человек, который написал об этом на родном языке». Вот основной момент, который отличает литературный перевод от всех остальных — технического, научно-популярного.