Константин Кожевников. Живые сказки семейного театра

—Знаешь, кто самый крутой в мире актёр детского кино?
— Кто?
— Арнольд Шварцнегер. В его фильмах всё сказочно и фантастично, не про жизнь.

Константина Кожевникова можно назвать современным сказочником. Спектакли без декораций и спецэффектов переносят зрителей в иную реальность — что это, как не сказка? В Театре сторителлинга Кожевникова актёры рассказывают увлекательные истории — взрослым о принцессах и драконах, а детям о политиках и философах.

Детский театр для тебя — это серьёзно?

Константин Кожевников: Для меня особой разницы нет — взрослый или детский театр. Неважно, про что и для кого играть, важен подход. Но в детской сказке можно увидеть мир под таким углом, под каким не увидишь больше нигде. В детской сказке больше символизма, чувственности. Во взрослой литературе ты не сможешь об этом поговорить. Мы работаем с внутренним ребёнком, который есть в каждом из нас. Так получается обратиться и к детям и ко взрослым. Когда мы ставили спектакль «Нильс Всемогущий» по книге Сельмы Лагерлёф «Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции», у нас был приглашённый драматург Андрей Иванов. Он говорил: «Вы во мне вызываете моего Андрюшку. Я вроде понимаю, что вы взрослые люди, прикалываетесь — а я прям подпрыгиваю». Но в наших спектаклях не только детский элемент, есть то, что рассчитано на взрослых, как в мультиках Pixar. Например, Золушка — упрямая, упёртая женщина. Принц за ней может только в сказке прийти, а в реальной жизни она до конца дней своих перебирала зерно одна-одинёшенька.

У вас много спектаклей по детским книгам. Как вы делаете из книжки театр?

Константин Кожевников: Мы с режиссёром нашего театра Олегом Куксовским решили делать сказки и стали выбирать материал. А я в детстве любил читать очень! До абсурда доходило. Подсчитал, сколько книжек есть в нашем городе, чтобы их все прочесть. Я помню свои детские ощущения, как я погружался — а книга же даёт иллюзию. Я смотрел, в какой мир зашёл: полёты на гусях, мир колдунов и волшебников, грустная история, связанная с реальностью. Всё это осталось в воспоминаниях. Сейчас, если читаешь книжку или смотришь фильм, редко когда это поднимается, почему-то те детские ощущения книги заблокированы. А очень хочется туда снова зайти. Возрастное уже, наверное. (смеётся) Хочется в это погрузиться. Я сразу в своё детство — вжух! — и вспомнил то своё ощущение от «Путешествия Нильса». Что меня-мальчика торкало в герое? Мое личное восприятие Нильса выросло из картинок Диодорова. Это было откровение. Помню, как мы вместе с отцом пришли в детскую библиотеку. Это была первая книжка, которую папа специально для меня заказал. Я помню даже ощущения вечера, где я её читаю… Потом уже, спустя время, я эту книжку купил в букинисте через интернет ради иллюстраций. Внутри меня есть какой-то комочек моих воспоминаний о той книжке. Так вот цель — чтобы через спектакль и детям и родителям это ощущение своё передать, как Норштейн в мультфильмах про его детство. И если всё хорошо идёт, если спектакль хорошо придумали, продумали, правильно его играем, то снова погружаешься в это ностальгическое ощущение. А за счёт того, что сторителлинг — это живой театр, и зрителей в своё состояние погружаешь, присоединяешь их к своим воспоминаниям через героев. Вот такая схема. Если это получается — тогда это про театр.

Константин Кожевников

Получается, что книга и ваш спектакль рассказывают разные истории?

Константин Кожевников: С одной стороны, сторителлинг — это прямо про книжку. С другой — чтобы книга стала зрелищем, надо, чтобы был конфликт очень чёткий, антагонист-протагонист, надо, чтобы у героя проблем было по горло. Поэтому мы немножко что-то придумываем.

Взять нашу «Снежную королеву». Мы шли вслед за Андерсеном. Но Герда в «Снежной королеве» — как в начале появляется святая такая девочка, так и уходит. Чтобы её история была интересна и правдива, мы предполагаем, что Андерсен оставил нам какие-то небольшие зазоры, чтобы героя усложнить. В зависимости от артистки, от её возможностей история Герды может начинаться с того, что это очень контролирующая, или надменная, или не желающая отпускать «своего» мальчика героиня. У них в начале ненастоящая любовь, Герда заставляет Кая играть, как ей нужно. Давай играть в мою игру, в игру для девочек. В какой-то момент это становится невыносимо. Собственно, Кай просто сваливает от неё. Осколки в глазах — это метафора взросления Кая. Когда он уходит, Герда отправляется в путь с манией, что в любовь надо играть только вот так. Она больна гордыней, и ей надо отправиться в путь, от всего отказаться, измучиться, чтобы в конце прийти к Каю и понять: хорошо, что он есть. Вот он есть — и слава богу, а со мной или нет — не так уж важно. Она вылечивается от своей гордыни — такой в нашей истории появляется смысл. Хотя, мне кажется, Андерсен всё это закладывал.

В «Путешествии Нильса» сложнее. Там очень размытый герой. Читаешь — ну просто весёлый мальчик. А чтобы сделать спектакль хотя бы на один час, нужно найти конфликт, про что эта история. И мы выяснили, что Нильс — это такой викинг. Он очень крутой, но абсолютно не эмпатичный. В начале истории это очень сильный и злой мальчик. Вот тогда его можно отправить в путешествие на гусе. Гном делает его маленьким, то есть уязвимым донельзя, сажает на гуся, и дальше ему приходится повзрослеть и стать большим. Но вообще-то мы в своих трактовках далеко не убегаем от оригинала.

У вас есть спектакль «Вместо прочтения сжечь» на актуальную тему, назовём её условно «Как заставить ребёнка читать». Как вы ответили на этот вопрос для себя?

Константин Кожевников: Заставлять детей читать очень глупо. Многие взрослые не читают и в детстве не читали. Со спектаклем «Вместо прочтения сжечь» история интересная. Мне позвонили из одного театра, не московского, и спросили, можно ли сделать мастер-класс — за пять дней подготовить с артистами спектакль на тему детских книжек. Пять артистов, пять книжек, один спектакль. Я думал-думал… Я не представлял, как можно за неделю сделать спектакль, даже если речь об эскизе сторителлинга. Но они придумали довольно внятную концепцию: артисты выходят и защищают книжки, а дети голосуют, нравится им или нет. И сложилась очень простая история: конфликт в том, надо читать или нет. Артисты на примере конкретной детской книги — из классики, порядком затасканной, известной всем — пытаются расшевелить тему. Там книжки «Три мушкетёра», «Робинзон Крузо», «Приключения Тома Сойера» и т.д. Сначала мы с актёрами исследовали, брали друг у друга интервью, копались в детстве, чтобы вернуться в своего ребёнка. Выяснилось, что половина артистов не любила читать. У кого-то сложности с чтением на физическом уровне. А есть прямо книгочеи, как я. И вот мы вытаскивали какие-то «детские» конфликты, которые связаны с книгами, личный детский опыт, которым можно поделиться: бывает ли идеальная дружба; что делать, если не хочется ходить в школу; зачем читать то, что задали по программе; как быть, если читаешь хуже всех в классе и другие. В итоге в этом спектакле книга — форма, через которую проявляются отношения детей и взрослых.

Спектакль “Вместо прочтения сжечь” (Реж. К. Кожевников. Рассказчики: Д. Гугулян, Е. Пеккер, К. Кожевников, П. Шишлянников, С. Зябко, Е. Носова)

Это личные истории. Но ведь у разных людей они разные, пусть даже и связанные с одной и той же книгой.

Константин Кожевников: Есть такой момент. Здесь всё зависит от того, насколько талантливо и убедительно спектакль сделан. Важно, чтобы и про меня было, и про зрителя, и чтобы это соответствовало сюжету.

Многие дети любят книжки с картинками. Важна ли визуализация в книге и в спектакле?

Константин Кожевников: Ой, какая хорошая тема! В детской книге, на тысячу процентов, иллюстрация — это самое главное. Детское издание без картинок — это потеря для книги. И здесь многое от вкуса художника зависит. Хотелось бы, чтобы повезло ребёнку, чтобы ему книга досталась с хорошими иллюстрациями. Я помню иллюстрации из своего детства. «Путешествие Нильса» Диодорова, «Чиполлино» Майофиса. У него очень странный Чиполлино, совсем не похожий на мультипликационного. А вот у меня в детстве книга была с его иллюстрациями — и всё, у меня Чиполлино такой. Ребёнку не всегда понятно, почему иллюстрации такие странные. Но это работает! У меня, взрослого, ассоциации с книжкой через иллюстрации в том числе. «Волшебник изумрудного города» — это должен быть Владимирский, Нильс — с картинок Диодорова, Незнайка — тот, которого Генрих Вальк нарисовал, Чиполлино — которого Майофис придумал. И мне хочется, чтобы у людей в зале возникли такие же образы, как у меня в детстве. Передать это можно через театр.

У нас в спектаклях минимум декораций, минимум костюмов — традиционных средств. На чём всё держится? На мизансценах. Жесты, мимика, голос, описание — актёрские средства. Художников приглашаем в работу над спектаклями только тогда, когда нужно показать то, что нельзя сказать и сыграть. Вот про Сухареву башню мы сторителлинг делали, у нас там были видеопроекции. Потому что башню не сыграть. Нет, можно, конечно, попробовать «вот здесь такая штука, здесь такая» — но зачем? Мы обратились к художнику Алексею Капнинскому. Он делал иллюстрации к книге «Сухарева башня» Ольги Ивановой-Голициной. И в той же немножко лубочной манере сделал проекции для нашего спектакля. Два артиста на сцене спорят. Один за то, что нужно всё разрушать и строить новое, чтобы город был комфортный, а другой с ним не соглашается, он за сохранение исторической памяти. И всё это на фоне проекций: Пётр на коне скачет, Сталин в облаках с трубочкой, архитекторы перед ним с согнутыми спинами, и он приказывает: «Снести!» В таких историях невозможно без иллюстраций. А где-то, в Нильсе, например, не надо ни в коем случае.

Книга — это буквы, а театр — это жесты и мимика. Чтобы создать картинку, мы используем только то, что позволит создать иллюзию присутствия в истории. Всё только ради этого. Если можно выйти одному и за счёт голоса погрузить всех в волшебный сон — ничего больше не надо. Чтобы как в детстве, открываешь книгу, смотришь на закорючки букв — вжих! — и всё, ты летишь на гусе или сидишь во дворце. Когда зрители верят твоему рассказу, у них возникает свой образ, который отталкивается от каких-то наших черт и жестов, возникает в голове «картинка» — всё, театр есть. Вот на чём это построено. Всё ради иллюзии.

Какую сказку ты ещё не рассказал детям?

Константин Кожевников: Я прочитал сейчас «Братья Львиное сердце» Астрид Линдгрен. Вернее, я её слушал, летом прослушал всю. Эта история прямо для спектакля. Структура очень ясная. Есть два антагониста. И эту сказку хочется сделать, потому что она актуальна, там можно с детьми поговорить про смерть. Это вечная, непреходящая тема. Через сказку можно посмотреть на неё и её восприятие взрослыми и детьми. Мне кажется, что дети воспринимают смерть не так, как думают взрослые. Хочется через сказку, через реакцию зрителей это проверить.

Вообще хочется с детьми общаться. Хочется показать им, что «Снежная королева» — это история не про святую Герду, а про то, как стать человеком. Что история Нильса — это роман-воспитание. А поскольку в зрительном зале сидят родители и дети, то давайте поговорим и про их проблемы. «Вместо прочтения сжечь» в этом смысле очень актуальный спектакль. Он про претензии родителей к детям. Актёры высказывают свои проблемы, свое видение с «детской позиции», а ей противостоит родительский наказ: читать надо. И потом мы в финале предлагаем способ примирения.

Для меня спектакль — это повод пообщаться. У меня есть некое открытие, я им делюсь, и хорошо было бы, если бы в этот момент мы — кроме смеха, удовольствия, радости, аплодисментов и так далее — посмотрели друг на друга открыто. Тогда в финале возникает единение, такое как бы ментальное рукопожатие. Для этого люди и рассказывают истории, как мне кажется.