В декабре на Сенатской: декабристы глазами ребёнка

Михаил Логинов. Фото из личного архива

Наталья Богатырева: Михаил, почему именно восстанию декабристов посвящена ваша повесть? Она «датская», к 200-летию событий на Сенатской площади?

Михаил Логинов: Декабристами интересовался с дошкольных лет, благодаря бабушке – ветерану трёх войн. В наших прогулках по Ленинграду она чаще всего рассказывала о Великой Отечественной и декабристах.

Повесть оказалась «датской» намеренно. Такой юбилей бывает раз на поколение. А декабристы – одна из самых важных тем нашей истории, потому и решил о них напомнить.

Изначально хотел написать роман – хронику одного дня. Показать происходившее 14 декабря глазами самых разных персонажей: извозчиков, солдат, офицеров, торговцев, учителей-иностранцев и т.д. Когда собирал материалы, наткнулся в мемуарах великого князя Михаила Павловича на эпизод, связанный с самым драматичным моментом восстания:

«Нельзя было более колебаться и – командное слово раздалось! Картечь на таком близком расстоянии произвела ужасное опустошение, и в числе самых первых жертв пало несчастное дитя, флейтщик морского экипажа».

Я решил дать этому мальчишке имя, биографию. И, главное, особый талант. Он может воспроизвести на флейте любую мелодию и очаровать любого слушателя своей игрой. Мало-помалу этот мальчишка выдвинулся в главные герои. Тем более, Морской гвардейский экипаж интересен тем, что, в отличие от Московского и Лейб-гренадерского полков, вышел на Сенатскую почти в полном составе. А ещё задумался: может, мальчишку удастся спасти?

Так бывает с писателями: юный флейтщик стал главным героем и потребовал отдельной книги. А тут – очередной замечательный конкурс имени Сергея Владимировича Михалкова.

Роман стал повестью, главный герой которой – подросток. И я не жалею об этом. Пожалуй, впервые в русской литературе декабристы показаны глазами ребенка. И я взглянул на самые сложные вопросы этого неудачного мятежа детскими глазами.

Наталья Богатырева: Вы окончили исторический факультет педагогического института, а где потом работали?

Михаил Логинов: Практически сразу, еще в конце 80-х, я выбрал журналистику и работал в газетах Санкт-Петербурга, например, в знаменитой «Смене», чей тираж превышал миллион – рекорд Северной столицы. При этом, если считать внеклассные увлечения выбором профессии, то к писательскому труду готовился с детства – ходил в литературный клуб «Дерзание» при Дворце пионеров, Аничков дворец на Фонтанке. Что-то писал всегда, и в середине 90-х занялся писательством, правда, взрослым.

Журналистику не бросил – работаю журналистом в региональных избирательных кампаниях. Такие командировки дают очень много материалов. Некоторые произведения: «Ключ от города Антоновска» и «Гуэрра» – без них были бы невозможны.

Наталья Богатырева: Какое произведение стало вашим дебютом в детской литературе?

Михаил Логинов: Исторический роман «Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия». Время действия – Крымская война, 1853-1856 годов.

Основная сюжетная линия такова: английской девочке предстоит проехать всю Россию, от Финляндии до Севастополя, чтобы спасти отца от убийцы, а сопровождает её русский сверстник, который сбежал на войну, чтобы спасти Севастополь. Как Джейн оказалась у берегов Финляндии, что удалось Саше сделать под Севастополем, как сложились отношения героев – тут уж спойлером не буду, ищите в интернете, читайте. Роман стал победителем премии имени Владислава Петровича Крапивина в 2011 году.

Роман был написан благодаря соавторству с Евгением Аврутиным, физиком, живущим в Англии с начала 90-х. Кстати, он стал одним из первых читателей повести про мальчишку-флейтщика, и, прочитав, сказал: «Я так и не понял, какая в ней идеология».

Михаил Логинов. Экипаж. Площадь. Флейта

Наталья Богатырева: Вы наверняка отнеслись к сбору материала к повести со всей добросовестностью профессионального историка. Какими источниками вы пользовались?

Михаил Логинов: Прежде всего – я не профессиональный историк. Что такое историк? Мне пришлось работать с человеком, который писал монографию о московских иконописцах XVII века и работал в архиве с материалами, к которым до него последний раз обращался только Иван Забелин 150 лет назад. Вот это – историк. А я опирался, в первую очередь, на мемуары участников тех событий: братьев Бестужевых, Розена, Батенькова и других.

Вообще-то тайные общества будущих декабристов, сам мятеж, следствие и судьбы участников – едва ли не самый документированный эпизод нашей истории. Не то чтобы совсем не осталось белых пятен: например, полные мемуары Бенкендорфа (а не выписки из них) опубликованы лишь в нынешнем веке. Но и они добавили к сложившейся картине лишь несколько любопытных деталей. Так что относительно декабристов исторических сенсаций уже не будет, но споры не закончатся никогда.

Наталья Богатырева: Есть ли прототип у главного героя, Деньки? Капитан-лейтенант Габаев, судя по всему, вымышленный персонаж, но за ним наверняка тоже стоят конкретные люди?

Михаил Логинов: Денька – то самое «несчастное дитя, флейтщик морского экипажа» из мемуаров Михаила Павловича. В общем-то моя повесть – попытка не только описать его жизнь, но и спасти.

Габаев – вымышленный персонаж, оппонент друзей-мятежников. Его фамилия не случайна. Это благодарность дореволюционному и советскому историку Георгию Габаеву, автору книги «Гвардия в декабрьские дни 1825 года» (1926 год). Тот, кто интересуется случившимся 14 декабря на Сенатской, не может пройти мимо этого исследования – сжатого, компактного, но полного и беспристрастного, с точным подсчётом и тех, кто вышел на площадь, и тех, кто погиб, пропал без вести, был ранен или даже «ушиблен лошадью». Читатель, которого не радуют гражданские войны, прочтет эту монографию с облегчением: 14 декабря оказалась не настолько кровавым днем, как утвердилось в общественном сознании благодаря кино.

Наталья Богатырева: Как вы выстраивали речь персонажей? Использовали в качестве образца произведения писателей той поры, словари или просто по наитию?

Михаил Логинов: Всё вместе, особенно ориентировался на мемуары. Старался, чтобы в текст не вкрались поздние языковые реалии.

Наталья Богатырева: В каждом из реальных исторических персонажей вашей повести, даже в таком хрестоматийном тиране, как Аракчеев, вы находите что-то человеческое, доброе и акцентируете на этом внимание. Вы склонны видеть в людях хорошее?

Михаил Логинов: Аракчеев – да, хрестоматийный тиран, имя нарицательное. При этом история, как и реальная жизнь, интересней устоявшихся штампов.

Почему? Я рос в окружении дореволюционных книг, например, юбилейного сборника, выпущенного к 100-летию Отечественной войны 1812 года. В нём была страничка с портретом Аракчеева и комментарий: «Благодаря ему в 1812 году русская артиллерия оказалась лучше французской».

Аракчеев был и тиран, и трудяга, настоящий менеджер. Он, среди прочего, разработал проект отмены крепостного права и если бы царь его утвердил, то исполнил бы. Увы, Аракчееву поручили ввести военные поселения. Он их создал. Если бы Алексей Андреевич был благодушным, даже ленивым начальником, как Милорадович, то вышло бы не так страшно. Но дотошность и энергия Аракчеева сделали жизнь поселенцев максимально невыносимой.

А еще Аракчеев происходил из настолько бедной дворянской семьи, что не нашлось денег на обучение. И мой герой, развлекая Аракчеева своей флейтой, захотел не просто умилостивить тирана. А пробиться к тому талантливому, но бедному мальчишке, у которой в детстве, наверное, не было друзей.

Наталья Богатырева: В повести затрагивается и тема масонских лож. Так, Дмитрий Завалишин рассказывает об ордене Восстановления Правды и Истины, а в сносках сказано, что он этот орден выдумал. Эта информация из воспоминаний самого Завалишина или кого-то из его современников?

Михаил Логинов: Да, история с орденом Восстановления достаточно известная – Завалишин сам писал об этой несуществующей организации императору Александру I. Пример того, как в ту эпоху сосуществовали фантазии и реальные тайные общества.
Насчет масонов. Многие декабристы были членами масонских лож, что само по себе еще ни о чём не говорит. Например, масон Кутузов уничтожил в 1812 году армию масона Наполеона. Конкретные действия людей важнее организаций, в которых они состояли.

Наталья Богатырева: Вы упомянули, как ваш соавтор романа «Дочь капитана Летфорда» заметил, что в повести нет идеологии. Но как же нет, когда есть вот такие эпизоды. Прямая политическая оценка и при желании можно найти аллюзии на действительность. «Про великого князя Николая подумал так: он солдатам-сапёрам по душе, но пусть научится людям не грубить, тогда и царствовать можно. Пока в цари не годится». Или вот слова Габаева: «Когда объявят присягу Николаю Павловичу – присягну. И постараюсь, чтобы и мои люди присягнули, и весь Экипаж. Почему? Это правление мне ведомо, что в нём плохого – я знаю. А что вместо него начнётся, если правящую династию лишат власти, не знаю и не вижу. Лучше терпимое вместо неведомого».

Михаил Логинов: На большой вопрос – большой ответ. У меня Габаев фактически воспроизводит слова Николая Карамзина, сказанные после восстания: «…Они (декабристы), в порыве безумия, решились отдать государство власти неизвестной, злодейски свергнув законную». Главная опасность происходящего была в полной неопределенности: кто же будет править в случае победы декабристов? Мятежники планировали создать временное Правление, но не править самим, а отдать власть некоторым симпатичным им сенаторам и чиновникам. Вот только эти люди даже не подозревали, что кто-то готовит им министерские посты.

Что же касается мыслей Деньки о Николае I, то примерно так же о нём рассуждала немалая часть столичной элиты. Не только члены тайных обществ, но и генералы видели в Николае Павловиче лишь грубого солдафона. Отсюда и нежелание того же Милорадовича, чтобы Николай взошел на трон. И надежда, что править будет любой другой представитель династии.

Николаю Павловичу в нашем историческом восприятии не повезло. Его очень долго было принято воспринимать по оценкам Герцена и по эссе Льва Толстого «Николай Палкин». Между тем, Николай I сделал очень много полезных и даже добрых вещей. Например, отменил кнут как орудие наказания – почему-то это не сделал его либеральный старший брат Александр Павлович. Существенно сократил срок солдатской службы. Только при Николае в русском социуме появился такой типаж, как отставной солдат – пожилой, но еще бодрый мужчина, грубоватый, сообразительный, очень часто – грамотный. Когда Николай взошёл на престол, больше половины крестьян были крепостными, когда окончилось его царствование – меньше половины. И если прежде помещик мог откупиться взятками, убив крестьянина (крестьянку), то при Николае такое самодурство приводило к лишению дворянства и отдаче в солдаты. «Россию вдруг он оживил войной, надеждами, трудами», – сказал о новом царе Пушкин. И, кстати, старшему брату не пришло в голову лично встретиться с лучшим поэтом страны, а Николай – встретился, уже в начале правления.

Но, повторю, в тревожные дни междуцарствия никто не мог предположить, что Николай – не только грубоватый солдафон, но и энергичный, внимательный правитель, отчасти реформатор. Если сторонники свержения монархии были в меньшинстве, то большинство, от поручиков до генералов, просто не хотели Николая. И я постарался, чтобы Габаев озвучил простую мысль: есть ценности важнее личных антипатий и обид. Нельзя рисковать страной, потому что ты просто кого-то не любишь.

Наталья Богатырева: В финале звучит прямо-таки гимн декабристам: «Смотрите на них! На тех, кто был на Сенатской в тот страшный день…» Получается, вы всё-таки оправдываете их?

Михаил Логинов: Вот здесь надо обратиться к идеологии декабристов. С одной стороны, они разделяли модные либеральные идеи, требовали республику, или хотя бы конституционную монархию. К этому можно отнестись по-разному; отметим, что сейчас на Сенатской, там, где стояли мятежные роты - Конституционный суд РФ. Так что некоторые идеи воплотились.

Но большинство декабристов на следствии показали, что их привлекли в тайные общества не столько модные идеи, сколько реальные проблемы страны: взяточничество, военные поселения, беззаконие, всевластие Аракчеева, крепостничество. И множество других не выдуманных раздражителей
Николай покарал мятежников. После чего несколько лет подряд работал над ошибками старшего брата – покойного царя Александра. Если говорить просто и обобщенно: за пять-семь лет все, что особенно возмущало декабристов, было исправлено, улучшено, упорядочено. Кроме отмены крепостного права. Но и здесь всевластие помещиков оказалось существенно ограничено.

Наталья Богатырева: Вы пишете: «Они поступали необдуманно, иногда обманывали других, но были честны перед Россией». А «другие» – это разве не Россия? Россию они, получается, и обманывали, русский народ, вверенных им солдат.

Михаил Логинов: Денька говорит немного упрощённо. Они были не столько честны, сколько бескорыстны. Они честно хотели блага для страны, а не богатств, власти и почестей для себя. Вот выбранный путь оказался опасным.

Очень важный нюанс. Декабристы были вольнодумцы-патриоты. Многих из осужденных сразу разжаловали в солдаты. Позже некоторым сибирскую ссылку заменили на военную службу. И эти вольнодумцы сражались с персами, турками, с горцами в годы Кавказской войны, с поляками-мятежниками в 1831 году. И никто из них не поднял оружие против России, никто не перешел на сторону врагов.

Наталья Богатырева: У вас получился очень музыкальный роман; а каковы ваши отношения с музыкой?

Михаил Логинов: Сугубо потребительские. Слушаю самую разную, от классики до панк-рока и фолк-рока. Жалею, что не успел показать повесть музыканту-профессионалу, особенно флейтисту. А ещё был бы рад, если бы это произведение попалось на глаза двойному таланту: писателю-музыканту, он бы рассердился и сам написал историческую повесть из быта военных музыкантов, сосредоточившись не столько на их приключениях, сколько на самой повседневной музыкантской работе.

Наталья Богатырева: Каким вы видите читателя этой повести, с учётом того, что историческую прозу подростки вообще читают мало?

Михаил Логинов: Я постарался написать повесть для читателя любого возраста. Мне кажется, издательствам пора вводить жанр: «для семейного чтения» – прочли родители и или рекомендовали детям, или почитали им вслух. Ведь взрослые любят детские книги, только немного стесняются.

Но, надеюсь, прочитают и подростки. Кому-то посоветует библиотекарь, кому-то – учитель истории, как внеклассное чтение. Потому что декабристы – точка силы, точка раздумья, точка спора. Это один из самых изученных и при этом самых загадочных узлов нашей истории. И если мне удалось создать один из маленьких ключиков, который что-то объяснит, повесь была написана не зря.

Наталья Богатырева: Есть ли у вас свой писательский девиз/кредо?

Михаил Логинов: Да. Оно такое. Если я пишу для детей-подростков, книга должна быть интересна и взрослым. Если я пишу для взрослых, эта книга должна быть безопасна для детей.

Кстати, на днях я стал свидетелем любопытной дискуссии о том, что на конкурсы детской литературы, например, премию имени Михалкова, приходит немало «чернухи», например, о пьянстве взрослых. Кто-то скажет, что она недопустима, кто-то скажет, что ведь это – жизнь.

Если человек шел через реку зимой, провалился под лёд, утонул – это жизненная ситуация. Если человек провалился, но ему протянули веревку или шарф, вытащили, спасли – это тоже жизненная ситуация. Литература, утверждающая, что никто не может провалиться под лёд, – пожалуй, самая опасная и деструктивная из возможных. Но долг детской литературы – рассказывать, как спасают провалившихся, как не сдаются. Детская книга может говорить о потерях, иногда очень страшных. Она не может говорить о капитуляции.

Интервью провела Наталья Богатырёва