ДЭВИД АЛМОНД: «Я убеждён, что в реальном мире заключено некое волшебство»
В 2016 году почётным гостем 18-й Международной ярмарки интеллектуальной литературы non/fiction стала Великобритания: благодаря Британскому Совету в Москву одновременно приехали самые знаменитые писатели-англичане. Среди них — Дэвид Алмонд, признанная величина в литературе для детей и подростков, обладатель Международной Золотой Медали имени Х. К. Андерсена, автор широко известных романов и повестей «Скеллиг», «Небоглазка», «Огнеглотатели», «Глина», «Меня зовут Мина», «Мальчик, который плавал с пираньями» и только что вышедшей на русском языке книги «Мой папа — птиц».
В дни ярмарки Алмонд встретился с читателями Российской государственной детской библиотеки, и «Библиогид» не упустил случая задать писателю несколько вопросов.
— Долгое время вы писали для взрослых, но известность вам принесла подростковая повесть «Скеллиг», после которой вы стали специализироваться на детских и подростковых книгах. Значит ли это, что стать детским писателем — не было вашим сознательным решением, и всё произошло как бы само собой? Вы рады, что так вышло?
— Да, для меня это стало большим сюрпризом. Но обнаружив, что пишу для молодых людей, для подростков, для детей, я тут же почувствовал, что так оно и должно быть! Я ощутил себя дома, более того — как писатель я почувствовал себя более свободным, понял, что могу исследовать темы, которые меня действительно увлекают, и работать с самыми разными формами и с самыми разными людьми — с художниками, с иллюстраторами, с людьми театра. Эту свободу мне принесло именно сочинительство для подростков.
— Как вам кажется, почему вам удалось стать успешным подростковым писателем?
— Перед тем как написать «Скеллига», я создал серию рассказов о своём детстве. Пока я их писал, я начал вспоминать, каково это — быть ребёнком, заново пережил это. И постепенно начал писать с точки зрения ребёнка. То, что я в результате написал «Скеллига», стало развитием этого опыта. Я просто почувствовал, что вдруг нашёл внутри себя что-то, жаждущее снова быть юным, но при этом достаточно зрелое, чтобы оформить это ощущение в сюжет.
— Есть ли разница, когда пишешь для подростков и для взрослых? Что подростковый писатель должен обязательно помнить или соблюдать? Есть ли какие-то особенности или, может быть, ценности, которые обязательно надо внедрять в подростковую книгу?
— Я не думаю, что в книгу для подростков нужно специально что-то внедрять. Единственное, что нужно, — сочинить лучшую историю, какую только можешь придумать, и сделать это наилучшим образом. Моей личной особенностью при смене читательского адресата стало то, что я стал чаще писать от первого лица. Я таким образом передаю поведение, характер героя, который заодно является подростком. И в действительности, когда ты так делаешь, вопрос о том, что стоило бы внедрить в книгу для подростка, а что — нет, отпадает сам собой. Если же ты будешь продолжать об этом думать, ты попросту не сможешь писать. Тем более, если будешь думать о том, чего делать нельзя, — это вообще сделает всё невозможным. Надо думать о том, что можно сделать.
— А нужна ли вообще специальная литература для подростков? Может, им просто следует предложить хорошие взрослые книги?
— Вообще-то я не думаю, что она обязательно нужна. И если говорить о моих книгах, существенно как раз то, что их читают люди всех возрастов. Просто герои в них — дети и подростки. Но есть одна важная вещь. Молодые люди всё ещё пребывают в процессе перемен, они растут, они устремлены в будущее. Поэтому, когда пишешь для них, возникает ощущение, что пишешь для будущего. Это не значит, что ты видишь его в розовом свете, но появляется некоторая уверенность в будущем. И я думаю, что в подростковой книге очень тяжело быть циничным. Можно позволить себе некоторый градус цинизма, но быть циничным нельзя. И это не правило, это просто естественное следствие того, что пишешь для подростков.
— В основе ваших книг часто лежит миф ― не просто сказочные события, но именно известные мифологические сюжеты: об Орфее и Эвридике (в «Меня зовут Мина»), об ожившем глиняном големе (в «Глине»), о падших ангелах (в «Скеллиге»), об Икаре и Дедале (в «Мой папа — птиц»). Для чего вы закладываете их в свои книги? Вам кажется, подростки непременно должны их прожить?
— Я читаю множество историй из тех, что существуют с начала времён, — великие истории об Орфее, Икаре, Персефоне, и я постоянно использую их, потому что они многое о нас говорят. Это ― основополагающие истории о том, что значит быть человеком, вообще быть живым. И когда я начал писать для подростков, мне показалось естественным использовать эти древние мифы. Опять же — это не было моим решением, не было специальным ходом. Я просто понял, что пишу об Икаре и Дедале, об Орфее, потому что эти истории очень глубоко укоренены в нашей культуре и потому что дети чувствуют в них эту силу.
— Однако же вы всегда подчёркиваете, что реалистический план в ваших книгах важнее мистического, что именно на нём держится всё повествование. Почему так? Зачем тогда вообще фантастический элемент?
— Да, я действительно думаю, что, чтобы моя книга получилась, в ней должно быть ощущение реальности. Но когда вы внимательно исследуете реальный мир, он представляется вам таинственным сам по себе. Как только вы начинаете что-то описывать — да вот хотя бы эту книжную полку рядом с моим стулом — эта вещь оказывается наполненной глубоким мистическим смыслом. Словом, это не то, что вы решаете описать реальный мир и затем приделываете к нему какие-то фантастические или сказочные элементы, наоборот — вглядываясь в реальный мир, вы видите всю его странность, всю глубину его таинственности, и, конечно, в итоге это неизбежно передаётся вашему произведению. То есть я не беру реальность и впускаю в неё волшебство, нет, я убеждён, что некое волшебство заключено в само́м этом реальном мире.
— Обсуждая с коллегами фантастическое и реалистическое в ваших книгах, мы думали о том, считаете ли вы своим предшественником Герберта Уэллса. К примеру, связан ли ваш «Скеллиг» с его романом «Чудесное посещение», в котором тоже есть герой-ангел, живущий среди людей?
— Нет, я не читал этого романа. На создание «Скеллига» меня вдохновил Габриэль Гарсиа Маркес и его рассказ «Очень старый человек с огромными крыльями». Маркес вообще сильно повлиял на мою книгу. Кроме того, существует английский роман «Свистни по ветру» Мэри Хейли Белл, где встречается похожий персонаж. Так что видите, это как с мифами, о которых мы говорили раньше, ― падшие ангелы глубоко укоренены в нашей культуре, их повсюду можно найти.
— Расскажите о вашей книге «Мой папа — птиц», которая только что вышла по-русски в издательстве «Самокат».
— Изначально это была пьеса. Когда по «Скеллигу» поставили спектакль в Лондоне, театр попросил у меня ещё одну пьесу, чтобы они шли одновременно. Так что в ней должны были встречаться близкие к «Скеллигу» темы. И внезапно мне пришла в голову идея о человеке, который надевает крылья, и о его дочери. «Мой папа — птиц» — история об отце и дочке, у них умерла мама, они её потеряли. В городе, где они живут, объявляется конкурс, на котором участники должны перелететь через реку. Поэтому люди вокруг изобретают всевозможные машины и механизмы, чтобы по воздуху преодолеть это расстояние. Джеки ― папа из книжки ― мастерит крылья из обрезков ткани и кусочков старых выпавших птичьих перьев, и они с дочерью собираются лететь с их помощью. Я думаю, это история о творческом подходе к жизни. Её идея такова: да, в мире случаются ужасные вещи, но надо продолжать подпрыгивать, подниматься вверх, взлетать и пытаться преодолеть все трудности.
— В интервью вы часто рассказываете о том, что публичные библиотеки очень важны (вы участвовали в кампании по защите библиотек в Англии). Расскажите, что, по-вашему, особенного в такой институции как библиотека? Почему их надо беречь?
— Библиотека ― одно величайших изобретений человечества. Представьте, в какой-то момент кто-то, вероятно, сказал: а давайте возьмём комнату и наполним её книгами, и все смогут эти книги брать, только пусть потом приносят их обратно. Так что библиотека революционна, она — ядро нашей цивилизации. Когда я был мальчиком, библиотека занимала в моей жизни особое место. Я не любил школу, у меня с ней не очень складывалось, но я любил ходить в библиотеку и читать там, брать книги и приносить их обратно. Именно там я начал мечтать о том, чтобы стать писателем. Поэтому библиотека — это очень важный тип культурного учреждения! В Англии некоторые говорят: давайте закроем часть библиотек, но я считаю ― это шаг назад. Библиотеки должны остаться, так же как чтение должно остаться в самом сердце нашей культуры. Люди ошибаются, когда говорят, что сейчас детям больше неинтересны книжки, это просто неправда. Я встречаюсь с детьми со всего света, которые увлечены книгами, заворожены историями из книг, они любят и читать книги, и слушать. Я вижу детей, очарованных самой идеей языка, использованием языка, и библиотеки позволяют поддерживать этот интерес.
— Во многих ваших книгах можно найти критику системы образования ― не всегда прямую и жёсткую, но, тем не менее, вы явно видите недостатки, а также альтернативные способы обучения. Можете рассказать об этом? Что не так со школой в её классическом привычном смысле? Чего ей не хватает?
— Я думаю, что существуют замечательные, великолепные учителя. И конечно, мир полон чудесных детей. Люди, которые действительно опасны для образования, — это политики, которые приходят и говорят учителям, что они должны делать. Особенно, когда они говорят: что бы учителя ни делали, всё должно быть проверено и протестировано. Всё должно подвергнуться оценке. Это абсолютно неверно. Взять, к примеру, то, как я пишу книги. В большинстве случаев, когда я пишу, я на самом деле не знаю, что именно делаю, и даже когда дописываю — не знаю, куда всё это может повернуть. Но если бы я писал книги по тем правилам, которые действуют в британском образовании, мне было бы не позволено так поступать. Я должен был бы точно знать, что именно собираюсь написать, спланировать все свои замыслы и мечты. Между тем, человеческий разум нельзя измерить механистическими методами нашего образования. Мне глубоко чужда мысль о том, что образование может быть систематизировано, что интеллект ребёнка можно классифицировать. Я считаю, что нужно больше свободы, больше творчества — в них-то и заключается истинный смысл британской образовательной системы. Как обстоят дела в других странах я, конечно, не знаю, я учился и учил в Великобритании.
— У вас вышло больше десяти детских и подростковых книг (до нас они постепенно добираются, но переведены пока ещё не все). Какую из них вы назвали бы самой важной для вас, самой любимой? Если представить себе ситуацию, в которой вы сможете порекомендовать подростку только одну вашу книгу — какую бы вы рекомендовали?
— Ну, если всего одну — я буду вынужден порекомендовать «Скеллига». Потому что для меня «Скеллиг» — это книга, с которой всё началось, все остальные книги как бы выросли из неё. И я надеюсь, что тот, кто прочтёт «Скеллига», будет очарован и захочет прочесть остальные мои книги. Ну, а для меня лично, как для писателя, самой важной является всегда моя последняя книга, та, что я пишу сейчас.
— О чём она будет?
Не могу вам сказать! Если скажу, не смогу написать.
С Дэвидом Алмондом беседовала Ольга Виноградова
