Рассказы о Пилле-Рийн

Воспоминания об этой тоненькой книжечке относятся к столь нежному возрасту, что порой одолевают сомнения: а наяву ли всё это было? Картинка полусна-полуяви словно не в фокусе — размытая, нечёткая. Воспоминание ускользает, и есть только один способ его удержать — сказать заветное слово.

П и л л е – Р и й н…

Слово звучит странно и непривычно и всё-таки очень красиво. Это не что иное как имя, имя маленькой девочки. Её зовут Пилле-Рийн, и она живёт в книжке, которую мама купила по случаю моей старшей сестре. Ей пора учиться читать — как-никак пять лет, уже большая.

С чувством наивного превосходства я решаю, что раз книжка про девочку, значит это девчачья книжка, и ничего интересного в ней быть не может. Но сестре не очень нравится читать, она предпочитает возиться с куклами, поэтому вскоре книжка про Пилле-Рийн становится моей собственностью.

Не могу сказать, была она первой прочитанной мною книжкой или одной из первых, — помнить не помню, а врать не хочу; в любом случае, одной из первых прочитанных самостоятельно и, уж конечно, первых любимых.

Причины этой любви объяснить нелегко: книжечка была дешёвенькой, стоила 6 копеек, иллюстрации в ней — невзрачные, чёрно-белые, чуть подцвеченные блёклой зеленью. Однако была в книжечке странная притягательность, заставлявшая хоть на полчаса оставить все дела и замереть где-нибудь в уголке, в то время как родители вздыхали с облегчением: ну, слава богу, угомонился.

Рассказы о Пилле-Рийн были совершенно малышовыми и, на первый взгляд, в них не было решительно ничего особенного: никаких вам чудес, невероятных приключений, волшебных превращений. И всё же они удивляли. Неясным образом они погружали в удивительное состояние — хотелось оглядеться вокруг, посидеть в тишине, о чём-то подумать (тогда я, разумеется, знать не знал такого слова, как «созерцательность»).

Вот самая обыкновенная девочка пяти лет. Широко распахнутыми глазами смотрит она на огромный мир и со всех сторон чувствует, какой он живой и тёплый. Как и положено в книжках для маленьких, все явления и предметы в рассказах о Пилле-Рийн назывались очень конкретно, однако авторский взгляд на них отличался пусть незатейливой, но чрезвычайно изящной парадоксальностью и буквально светился изнутри ласковой, доброй улыбкой.

«Пилле-Рийн — это девочка. У неё есть папа и мама. Вернее, у папы и мамы есть Пилле-Рийн. А у неё самой есть кукла Анне и резиновая собака. Из собаки можно выпустить воздух, и тогда она как неживая. Когда в собаке воздух, её зовут Понту. А когда она пустая, у неё имени вообще нет».

С Пилле-Рийн не случается ровным счётом ничего из ряда вон выходящего, она просто живёт; в самом начале нам сообщается, что «зимой она живёт в городе Таллине, а на лето уезжает к тёте Юуле в деревню». Вот, собственно, и всё. Но удивительное дело: обо всех, казалось бы, ничем не примечательных событиях жизни пятилетней девочки рассказывается так тонко, тепло, поэтично и с такой невероятной, неподдельной любовью, что каждый пустяк воспринимается как откровение.

«Пилле-Рийн открыла глаза и сначала совершенно не поняла, где она. Комната была другая, со светло-зелёными стенами. Под окном стоял большой берёзовый стул, который вполне мог быть из сказки. Только он был не такой крошечный, как у гномов. Но трём медведям он, конечно, мог принадлежать, особенно самому большому медведю. На стуле сидела кукла Анне — льняные волосы растрёпаны, сама без платья — и, значит, это всё было настоящее, а не в сказке, потому что в сказке на Анне непременно было бы новое розовое платье.

Пилле-Рийн медленно нагнула голову, чтобы всё это вдруг не пропало, и поглядела на пол. Маминого серого ковра возле кровати не было. Но вместо него там было большое жёлтое пятно от солнца. Оно двигалось и переливалось, и маленькие светлые волны в нём убегали друг от друга.

<…>

Пилле-Рийн быстро вскочила с кровати, схватила со стула Анне и прыгнула обратно в постель. Пол под ногами был прохладный, только солнечное пятно было тёплое. Когда Пилле-Рийн снова очутилась под одеялом, она крикнула:

— Мама, я проснулась! Мама, ты знаешь, мы в деревне!»

Неведомая мне тогда эстонка Эллен Нийт обладала редким и крайне ценным качеством, присущим лучшим из лучших детских писателей: говоря о событиях вполне будничных, она столько всего прятала в подтекст, что по прочтении её рассказов казалось, будто ты стал и умнее, и лучше, и, уж во всяком случае, знаешь теперь об этом мире что-то очень важное и существенное.

Вот, скажем, кто из городских ребят представляет себе, как доить корову? А Пилле-Рийн отлично это представляет, она сама пробовала. Ей позволила доярка тётя Мари.

«Пилле-Рийн села на скамейку, и это было так странно: соски у коровы были мягкие и никакой косточки там внутри не было. Молоко шло, но почему-то всё попадало в рукав свитера и на землю.

А потом вдруг пошло почти гладко — кхх-кхх, кхх-кхх…»

Теперь, через тридцать лет, очевидно, что рассказы о Пилле-Рийн писались в расчёте на чтение вслух — взрослыми детям. На чтение и комментирование. Пилле-Рийн была эстонской девочкой, поэтому объяснений требовали хотя бы имена и названия. Все они звучали необычно — протяжно, певуче, по-птичьи, хотя и похоже на то, «как у нас»: деревенскую девочку, с которой познакомилась Пилле-Рийн, звали не Лиза, но Лийза, добрую доярку — не Марья, но Мари, а тётю — не Юля, но Юули.

Между тем, чувствовалось в этих рассказах что-то такое, что даже родителям — самым близким, любимым и дорогим — никак нельзя было доверить. Что-то глубоко личное, чего родителям попросту не понять, — им ведь так давно было по пять лет! У них не было и быть не могло своей сказки. А у Пилле-Рийн она была.

Сказка начиналась вечером, когда опускались сумерки и девочка оставалась одна. Ей не спалось, и она прислушивалась к часам, которые тикали, скрипели, стучали, а потом вдруг принимались отбивать время; смотрела через окно на августовскую яблоню, всю усыпанную плодами, и разговаривала со своей куклой Анне.

«— Хочешь, я покажу тебе, как растут яблоки? Это можно увидеть только ночью. — Она взяла куклу под мышку, вылезла из постели и пошла на цыпочках к окну.
<…>
Она прижала нос к стеклу и долго рассматривала ветку яблони и яблоки. Одно было маленькое и зелёное, а другое — с кулак Пилле-Рийн — было уже с розоватой щекой.

Вдруг Пилле-Рийн испугалась и поскорее отлепила нос от стекла. На хвостике розоватого яблока сидел большой блестящий жук.

Пилле-Рийн взяла Анне под мышку и сказала:

— Этот жук ничего плохого не сделает. И потом, он за стеклом. Смотри, это он и надувает яблоко через хвостик — видишь, какое оно большое. Только нос к стеклу не прижимай, потому что некрасиво прижимать нос к стеклу.

А большой жук всё сидел и сидел на яблоке, и качался вместе с веткой, и блестел при свете луны».

Разве объяснишь родителям, отчего в эту минуту Пилле-Рийн вдруг захотелось заплакать? Захотелось и всё тут.

«Пилле-Рийн сказала Анне:

— А плакать я тебе не позволю. В сказочной стране у каждого яблока свой жук, который его надувает. Пойдём спать, а то жук нас боится, и яблоко не может расти».

Это теперь нам показалась бы странной подобная логика, в пять лет она представляется совершенно естественной: яблоко не может расти, потому что жук нас боится.

«Но Пилле-Рийн не успела слезть со стола. На крыльце задребезжал подойник тёти Юули, и сладко скрипнула дверь. И вместе с тётей Юули в комнату вошёл запах свежего сена. А руки её пахли парным молоком, когда она обняла Пилле-Рийн. И Пилле-Рийн заплакала неизвестно почему».

Самое удивительное, что, обратившись к любимой книжке тридцать лет спустя, я обнаружил, что помню её всю до последнего слова, а вечерний жук на августовском яблоке и вовсе оказался едва ли не самым ярким детским воспоминанием.

Обнаружилось также, что все имеющиеся в книжке рассказы (их было пять) по-прежнему хороши и, более того, воспринимаются как нечто не просто памятное и дорогое, но почти сокровенное.

Перевод-пересказ Г.Демыкиной и Л.Ольшак был, судя по всему, весьма и весьма добротным; сейчас видно, как тщательно подбирались слова и примеривались и притирались одно к другому, хотя переводчики постарались максимально сохранить эстонский колорит и не допустили такого произвола, как современные российские издатели рассказов Анни Шмидт о Йипе и Янеке, перекрестившие голландских ребятишек в Сашу и Машу.

Выяснились, кроме того, некоторые досадные для меня вещи.

Оказалось, что рассказов о Пилле-Рийн существует гораздо больше, чем мне довелось прочитать в детстве. Большая книжка Эллен Нийт выходила в Москве в 1967 году с красивыми цветными рисунками Сильви Вяльял, и там было не пять, а двадцать с лишним чудесных рассказов. В них Пилле-Рийн ела манную кашу, каталась на финских санках, училась понимать следы, встречала Новый год и, соревнуясь с Морозом, рисовала узоры на оконном стекле. Но, к сожалению, у меня не было такой книжки. И уж наверняка, её нет у нынешних малышей, если даже в нашей библиотеке, самой большой в стране, остался всего один экземпляр.

Время развело Эстонию и Россию, некогда составлявшие единое государство. Теперь Эстония — «заграница», и к госпоже Нийт уже не обратишься как раньше, по имени-отчеству — Эллен Оттовна. Скоро у писательницы юбилей — красивая круглая дата. С чувством глубокой признательности хочется пожелать госпоже Нийт доброго здоровья и выразить надежду на то, что для хорошей детской литературы никакие государственные границы никогда не станут серьёзным препятствием.

Библиография русских изданий Эллен Нийт

Нийт Э. Вымышляндия: Стихи / Пер. с эст. Ю.Мориц; Худож. Л.Валлимяэ-Марк. — Таллин: Ээсти раамат, 1980. — 23 с.: цв. ил.

Нийт Э.О. Зайчонок — чёрные глазки / Пересказ с эст. И.Токмаковой; Худож. А.Келейников. — М.: Дет. лит., 1972. — 14 с.: ил. — (Для маленьких).

Нийт Э.О. Пилле-Рийн: Главы из книги «Рассказы о Пилле-Рийн» / Пересказ с эст. Г.Демыкиной и Л.Ольшак; Рис. Н.Мунц. — М.: Дет. лит., 1975. — 16 с.: ил. — (Мои первые книжки).

Нийт Э.О. Пилле-Рийн: Главы из книги «Рассказы о Пилле-Рийн» / Пересказ с эст. Г.Демыкиной и Л.Ольшак; Рис. Г.Равинской. — М.: Дет. лит., 1982. — 16 с.: ил. — (Мои первые книжки).

Нийт Э.О. Рассказы о Пилле-Рийн / Пер. с эст. Г.Демыкиной и Л.Ольшак; Рис. С.Вяльял. — М.: Дет. лит., 1967. — 95 с.: ил.

Нийт Э. Рассказы о Трийну и Таави / Пер. с эст. Т.Вайно; Ил. Э.Вальтера. — Таллин: Ээсти раамат, 1974. — 24 с.: ил.

Нийт Э. Сказка про зайчонка, который не хотел спать / Пер. с эст. Т.Вайно; Худож. Ю.Майсаар. — Таллин: Ээсти раамат, 1974. — [13] с.: ил.

Нийт Э. Умелый маляр: Сказка в стихах / Пер. с эст. Б.Штейна; Худож. Э.Вальтер. — Таллин: Ээсти раамат, 1974. — 35 с.: ил.

Алексей Копейкин