«…И душевный покой»

Никакой особенной истории у этой книги нет. Она тихо появилась почти двадцать лет тому назад, ни разу не переиздавалась, шумных разговоров и споров не вызвала. Да и какие могут быть споры, если«ОДИНОКИЙ СВЕРЧОК» — просто небольшой, скромный сборник классических японских трехстиший хайку. Есть только два повода для того, чтобы вновь обратиться к этой неновой книжке: во-первых, она хорошая, а во-вторых (по нашим сведениям), не существует другого издания японской поэзии, созданного специально для маленьких детей.

Эта книга при своём рождении очень хотела быть «японской».

Она проиллюстрирована исключительно гравюрами и рисунками национальных художников. Её нетипичный формат сильно вытянут по вертикали — наверное, для того, чтобы узкие колонки русских букв были больше похожи на цепочки иероглифов. Но главное, разумеется — выбор самих хайку. Этих крохотных созданий в Японии — как звёзд на небе. Впрочем, и на страницах «Одинокого сверчка» их не так уж мало: целых 366 попыток пересказать загадочные японские стихи совсем простыми русскими словами.

Поэты, избранные переводчиком А.Долиным, весьма многочисленны. Они принадлежат к разным временам и литературным школам, но, прежде всего, это ВЕЛИКИЕ, и первый из первых — Басё, Мацуо Басё. В XVII веке он превратил скромное трехстишие, традиционное «развлечение за чаем и вином», в литературный шедевр и начал эпоху хайку, которая продолжается до сих пор.

Уходит весна. Птицы плачут, у рыб навернулись слёзы на глаза...

Вряд ли этих трёх строк хватит, чтобы оценить по достоинству три главных принципа стихосложения, провозглашенных Басё:саби, сиори и хосоми — изящная простота, сознание гармонии и глубина проникновения. Да и зачем семилетним детишкам принципы?

Бабочка, не спи! Ну, проснись же поскорее — Давай с тобой дружить!

Это, наверное, было днем. А потом наступил вечер. Или совсем-совсем раннее утро:

Заглохший пруд. Лягушка прыгнула в воду — Всплеск в тишине...

Рядом с Басё в череде великих присутствует, разумеется, и «демократ» Исса. Он пришёл позже, на рубеже XVIII и XIX веков, и принёс с собой простоту, даже простонародность, всякие незатейливые словечки, которые тоже стали стихами:

Осторожно, сверчок, Вот сейчас повернусь с боку на бок — Ну-ка, брысь отсюда!

Бусон, Сики, Дзюдзё, Сюоси, Тиё-дзё... — пускай до поры до времени эти имена звучат для детей, как названия небывалых цветов. Зато какая бесконечная (бесконечная!) простота открывается на каждой странице. Книжка построена так, как и положено располагать классические сборники хайку — по временам года. В ней всего четыре «главы»:

                                         ВЕСЕННИЕ КАРТИНКИ
                                         ЛЕТНИЕ КАРТИНКИ
                                         ОСЕННИЕ КАРТИНКИ
                                         ЗИМНИЕ КАРТИНКИ

И это только начало порядка, который безраздельно царит во вселенной японского стиха. Мы, конечно, можем не заметить, но в каждой капельке, каждом хайку, непременно есть своё «сезонное» слово — имя травинки, птички, цветка или дерева, которое безошибочно скажет японцу: здесь — про весну! а здесь — про осень! Вы думаете, оттого, что существует «обязательный порядок», стихам становится тесно и однообразно? О, тогда вы просто не знаете, что значит ОДНО СЛОВО в японской сроке.

Много лет назад очень добрый молодой японист показал мне, как прорастает сквозь время кем-то одним счастливо найденный образ. Вот всего одна строка на первой странице классических «Записок у изголовья» — и долгое эхо на разные голоса:

Осенью — сумерки.

В прозрачном тумане Цветы на бамбуковой изгороди В утренней сырости... Осенью лучше всего вечера. Кто сказал?

Огляделся — Подножье горы в тумане, Река Минасэ... «Вечера лучше всего осенью» — почему так думал?

Они лукавят, эти авторы древних пятистиший танка, и Киёскэ, и экс-император Готоба Ин: и тогда, и потом, и даже теперь каждый настоящий японец должен, не может не знать, «кто сказал».

Существует даже игра, специальные «карты», на которых танка или хайку разделены, разрезаны «на кусочки»: прочитал первые две строки — найди среди множества разбросанных в беспорядке кусочков третью, правильную, единственно возможную. Эта «игра» — не для избранного круга интеллектуалов, в неё с успехом играют дети. По сей день.

Наверное, порядок угнетает только тогда, когда он противоестествен. Но если движение стиха соответствует замыслу природы, ни о каком насилии и речи не может быть. Это мы имеем в виду расположение отдельных стихотворений внутри каждого раздела, каждой главы детской книги «Одинокий сверчок».

Вот ОСЕННИЕ КАРТИНКИ. А потом никаких разделений и подразделений нет. Только все стихи, где главная героиня — луна, стоят вместе, друг за другом, одной маленькой семьёй. И если перечислить «главных героев» осени, получится примерно так:

Луна Олень Пугало Птицы Сверчок Стрекоза Ветер Трава Банан Хризантема...

К сожалению, специалисты не желают отвечать на вопрос, как именно читают японцы свои стихи. На поэтических состязаниях всё понятно — по очереди. А если просто взять книгу в руки и читать для себя? Наверное, делают, как и мы, то есть так, как захочется.

Иногда — одно стихотворение. Чтобы потом долго смотреть в окно и думать бог знает о чём:

Метёлка травы. Бьётся, бьётся, дрожит под ветром её сердечко...

А иногда — сразу целую страницу, целое созвездие разных авторов, сказавших свое слово вроде бы об одном и том же, вроде бы о самом простом и непоэтичном, однако...

Ночью холодной Мне лохмотья одолжит оно, Пугало в поле...

Поздняя осень. Платье из листьев опавших пугало надело...

Ветер шляпу сорвал, и ливень безжалостный хлещет пугало в поле...

В лунную ночь Так жалки на вид, так несчастны пугала в поле...

Пугало в поле. Хоть вельможа явись — и тогда шляпы не снимет...

Ветер осенний — продрогло до самых костей пугало в поле...

Малыша на меже от ветра оно закрывает — пугало в поле...

От этой книжки трудно оторваться, тем более что прочитать её можно, листая неторопливо, — меньше, чем за час. И хотя перед глазами (или как-то иначе, сквозь душу?) пройдут и приветливая весна, и холодная осень, останется потом единое, тихое чувство, которое даже не хочет превращаться в слова. Разве что так:

Ничегошеньки нет в моем доме — только прохлада и душевный покой...

Теперь спрашивается: при чём здесь дети? Зачем он нужен, этот непонятный и невыразимый «душевный покой» маленькому существу, которое бежит, кричит, дерётся или радуется? Ответ неприлично прост: нужно затем, чтоб было. Чтобы на каком-то несусветном уровне, подсознательном, клеточном или вообще неизвестно каком, ребёнок ощутил — пусть мимолетно! — что это состояние осмысленной тишины есть, оно существует, оно присутствует в природе человека и заложено в эту природу неистребимо, как цвет неба — в небо, а звук ветра — в ветер.

Ирина Линкова