Версаль времён Людовика XV. Франция, середина XVIII в.

 

Шевалье… утомленный бессонной ночью и целым днем, проведенным в седле, совершил туалет перед зеркалом в гостинице, одевшись с той изысканной небрежностью, которая так идет влюбленным. Не искушенная опытом служанка помогла ему, как сумела, и обсыпала пудрой его шитый золотом камзол. И так он отправился искать счастья. Ведь ему было только двадцать лет!

Смеркалось, когда он подходил ко дворцу. Он робко приблизился к ограде и спросил дорогу у часового. Ему указали большую лестницу. Там он узнал от швейцара, что опера только что началась и что король, то есть весь двор, находится в зале.

— Если господину маркизу будет угодно пересечь двор, — прибавил швейцар (на всякий случай он величал шевалье маркизом), — то он тотчас же попадет в театр. Если же он предпочитает пройти через апартаменты…

Шевалье никогда не был во дворце. Движимый любопытством, он тут же ответил, что пройдет через апартаменты; когда же один из лакеев собрался пойти с ним, чтобы показать дорогу, он из тщеславия добавил, что не нуждается в провожатом. И он пошел один, не без некоторого волнения.

Версаль весь горел огнями. От нижнего этажа до самой крыши сверкали люстры, жирандоли, золоченая мебель, мрамор. Кроме покоев королевы, двери везде были растворены настежь. Трудно представить себе, какое удивление и восхищение охватывали шевалье по мере того, как он шел вперед: открывшееся его глазам зрелище было чудесно не только по красоте и блеску всего окружающего, но и благодаря полному одиночеству, в котором он находился среди этого зачарованного царства.

И в самом деле, есть что-то странное и, так сказать, таинственное в той обстановке, которая окружает нас, когда мы остаемся одни в большом зале, в храме, монастыре или замке. Величественное здание как будто давит на человека, стены смотрят на него, эхо его подслушивает; звук его шагов нарушает такое глубокое безмолвие, что он чувствует невольный страх и ступает робко и осторожно.

Так было сначала и с шевалье, но вскоре любопытство одержало в нем верх и повлекло его вперед. Стены зеркальной галереи многократно отражали огни канделябров. Известно, какое бесчисленное множество амуров, сколько нимф и пастушек резвилось на стенных панелях, порхало по плафонам и как будто обвивало весь дворец бесконечной гирляндой. Здесь — обширные залы с бархатными, расшитыми золотом балдахинами, парадные кресла, еще сохранившие торжественную чопорность времен великого короля; там — диваны со смятыми подушками, складные табуреты в беспорядке вокруг карточного стола; бесконечная анфилада всегда пустых гостиных, где великолепие тем более бросалось в глаза, чем бесполезнее оно казалось; время от времени потайные двери, выходящие в нескончаемые коридоры; тысяча лестниц; тысяча переходов, скрещивающихся как в лабиринте; колонны, эстрады, словно устроенные для великанов; будуары, затаившиеся, как будто для игры в прятки; огромное полотно Ванлоо у порфирового камина; коробочка с мушками, забытая возле китайского болванчика; то подавляющее величие, то утонченное изящество, и повсюду, среди роскоши, расточительности и неги, тысячи опьяняющих благоуханий, странных и разнообразных, смешанный аромат цветов и духов, возбуждающая теплота, воздух, напоенный сладострастием.

Очутиться в таком месте, посреди этих чудес, в двадцать лет и совершенно одному, — здесь было от чего потерять голову. Шевалье шел наудачу, как во сне.

— Настоящий волшебный дворец! — шептал он, и в самом деле ему казалось, что для него стала явью одна из тех сказок, в которых заблудившийся принц находит заколдованный замок.

Неужели в этом несравненном чертоге и вправду живут смертные существа?

…Кто знает? Вдруг за этими плотными занавесами, в глубине какой-нибудь бесконечной и блестящей галереи сейчас появится принцесса, уснувшая сто лет назад, фея в платье с фижмами, Армида вся в блестках, или какая-нибудь придворная нимфа выйдет из-за мраморной колонны или из-за золоченой панели!

Увлеченный, сам того не замечая, всеми этими химерами, шевалье, чтобы удобнее было мечтать, бросился на диван и, может быть, забылся бы там надолго, если бы не вспомнил, что он влюблен. Что делает в это время в своем старом замке мадемуазель д’Аннебо, его возлюбленная?

…Он встал и отправился дальше по этой неведомой стране, и, конечно, он в ней заблудился. Два или три лакея, тихо разговаривая, показались в глубине галереи. Он направился к ним и спросил, как пройти на спектакль.

— Если господину маркизу, — (его все еще величали этим титулом), — будет угодно спуститься по этой лестнице и пройти по галерее направо, в конце ее он увидит три ступени, по которым нужно подняться; тогда он повернет налево и после того, как пересечет залы Дианы, Аполлона, Муз и Весны, он спустится еще на шесть ступеней, затем, оставив по правую руку зал, где стоит караул, выйдет к лестнице министров и наверняка встретит там других служителей, которые покажут ему дорогу.

— Премного обязан, — сказал шевалье, — и если я не найду дороги после таких точных разъяснений, так это уж будет моя вина.

Он опять бодро пустился в путь, все время невольно останавливаясь, чтобы посмотреть по сторонам, затем, снова вспомнив о своей любви, шел дальше и наконец через добрых четверть часа, как ему и говорили, набрел на других лакеев.

— Господин маркиз ошибся, — сказали ему они, — нужно было идти через другое крыло дворца; но нет ничего легче, как туда вернуться. Господину нужно только спуститься по этой лестнице, затем пройти залы Нимф, Лета, зал…

— Благодарю вас, — сказал шевалье.

…Он решил идти прямо, пока это будет возможно. «Ведь в конце концов, хоть этот дворец очень красив и очень велик, но он не безграничен, и даже если он втрое длиннее нашего охотничьего заповедника, когда-нибудь я должен дойти до конца».

Но в Версале нелегко долго идти в одном направлении, и это сельское сравнение королевского жилища с охотничьим заповедником, должно быть, не понравилось обитающим здесь нимфам, потому что они снова принялись направлять по ложному пути бедного влюбленного и, конечно, решив наказать его, для забавы открывали ему все новые переходы из мрамора и золота и заставляли его ходить по замкнутому кругу, беспрестанно выводя на прежнее место, совсем как деревенского жителя, заблудившегося в зеленых лабиринтах парка.

…Шевалье все продолжал странствовать из зала в зал и из галереи в галерею, и в конце концов им овладело какое-то бешенство.

— Черт возьми, — сказал он, — это, наконец, жестоко. После того как я был так очарован, так восхищен, преисполнен такого восторга, оставшись один в этом проклятом дворце (дворец уже не казался ему волшебным замком), я, значит, теперь не могу выйти отсюда!

…Этим запоздалым сожалениям шевалье предавался как раз в тот момент, когда… находился на середине лестницы, на площадке между тремя дверьми. За средней из них ему послышался шепот, такой нежный, такой легкий и как бы сладострастный, что он не мог удержаться, чтобы не прислушаться. И как раз когда он подходил к этой двери, с дрожью сознавая, что совершает нескромный поступок, обе ее створки широко распахнулись. Волна воздуха, напоенного тысячью ароматов, поток света, который заставил бы побледнеть блеск зеркальной галереи, охватили его так неожиданно, что он отступил на несколько шагов.

— Господину маркизу угодно войти? — спросил служитель, отворивший дверь.

— Я хотел бы пойти на представление, — ответил шевалье.

— Оно сию минуту кончилось.

В это время из зала, где происходил спектакль, стали выходить очень красивые дамы, лица которых были тонко подкрашены белилами и румянами; старые и молодые придворные вели их не под руку и даже не за руку, а только слегка придерживая за кончики пальцев, а дамы старались продвигаться боком, чтобы не смять свои фижмы. Все это блестящее общество говорило вполголоса, и веселье его было смешано с робостью и уважением.

— Что же это такое? — спросил шевалье, не догадываясь, что случай привел его прямо в малое фойе.

— Король сейчас изволит пройти, — ответил служитель.

Сказочный дворец, возникший в воображении молодого Людовика XIV, много лет строился и украшался под руководством главного королевского архитектора Ж.Ардуэн-Мансара, живописца и декоратора Ш.Лебрена и мастера садово-паркового искусства А.Ленотра. К тому времени, о котором идет речь в новелле Мюссе, Версаль уже был самым великолепным дворцом Европы, и в нем царил правнук «короля-солнца» — Людовик XV. При нем были завершены работы, начатые его прадедом, и созданы новые залы и здания дворца, в частности, Оперный театр, дорогу в который искал герой Мюссе.

Армида — волшебница, героиня поэмы Т.Тассо «Освобожденный Иерусалим»; образ неотразимой и опасной красоты.

Огромное полотно Ванлоо — Луи, Жан-Батист и Шарль-Андре Ванлоо, — семья французских живописцев голландского происхождения, прославленных картинами и фресками на исторические и аллегорические сюжеты.

Дамы старались продвигаться боком, чтобы не смять свои фижмы –– знатные дамы в эту эпоху носили юбки невероятной ширины с фижмами по бокам на каркасе из китового уса.

М.Э.Поццоли. Версаль // Королевские дворцы. — М.: Астрель: АСТ, 2001. — С. 42-57.

М.П.