Венеция середины XIX века глазами Чарльза Диккенса

…Я начал это письмо, дорогой друг, с намерением описывать мои путешествия, но я столько видел и столько ездил (почти не обедая и поднимаясь с постели до света), что мне придётся отложить свои карандаши до досужих дней в Пескьере, после того, как мы уже повидаемся и я вновь вернусь туда. …Однако, мой милый, что бы Вы ни слышали о Венеции, это не идёт ни в какое сравнение с великолепнейшей и невероятнейшей действительностью. Самая волшебная фантазия «Тысячи и одной ночи» — ничто в сравнении с площадью Святого Марка и первыми впечатлениями от внутренности собора.

Величественная, изумительная реальность Венеции превосходит плоды воображения самого неудержимого мечтателя.

Опиум не мог бы создать подобного места, и никакое колдовство не могло бы вызвать подобного видения. Всё, что я слышал о Венеции, читал о ней в описаниях путешествий, в романах, всё, что думал сам, не даёт о ней ни малейшего представления. Вы знаете, что, предвкушая чудеса, я в подобных случаях часто разочаровываюсь. Но воображение человека не в силах хотя бы приблизительно нарисовать Венецию, настолько она превосходит всё. Никакие хвалы её не достойны.

При виде её трудно удержаться от слёз. Когда я высадился здесь вчера вечером (после пятимильного плавания в гондоле, к которому почему-то вовсе не был готов), когда, сначала увидев Венецию в отдалении, встающую из вод, словно корабль, я затем поплыл по безмолвным пустынным вечерним улицам, мне казалось, что дома вокруг — настоящие, а вода — порождение лихорадочных грёз. Но когда сегодня утром, в этот солнечный, холодный, бодрящий день, я вышел на площадь Святого Марка, клянусь небом, великолепие этого города было почти невыносимо. А потом — знакомство с его мрачностью и жестокостью: эти ужасные темницы глубоко под водой, эти судилища, эти потайные двери, зловещие коридоры, где факелы в ваших руках начинают дымить, словно им невыносим воздух, в котором разыгрывались столь ужасные сцены; и снова наверх, в сияющее неизъяснимое колдовство города, и знакомство с обширными соборами и старыми гробницами — всё это подарило меня новыми ощущениями, новыми воспоминаниями, новыми настроениями. С этого времени Венеция — часть моего мозга. Дорогой Форстер, чего бы я ни отдал, лишь бы Вы могли делить мои восторги! (А Вы бы их делили, будь Вы здесь.) Я чувствую, что поступил жестоко, не привезя сюда Кэт и Джорджи, — жестоко и низко. Каналетти и Стэнни удивительны в своей правдивости. Тёрнер очень благороден, но здесь сама действительность превосходит всё, что может передать любое перо, любой карандаш. Никогда прежде мне не приходилось видеть вещь, которую я боялся бы описать. Но рассказать, какова Венеция, — это, я чувствую, непосильная задача. И вот я сижу один и пишу это письмо, и ничто не подталкивает меня, не заставляет попробовать оценить этот город, как мне пришлось бы сделать, если бы я говорил о нём с человеком, которого люблю, и выслушивал бы его мнение. В суровом безмолвии знаменитой гостиницы слушаю, как совсем рядом большой колокол Святого Марка отбивает двенадцать, видя перед собой три сводчатых окна моего номера (высотой в два этажа), выходящие на Большой Канал, и дали, где в пламенном сиянии сегодня вечером заходило солнце, и снова вспоминая эти немые, но такие красноречивые лица Тициана и Тинторетто, я клянусь (и меня не охладила мишура, которую мне довелось увидеть!), что Венеция — это подлинное чудо света и нечто совсем особенное! Это было бы так, даже если бы человек попал в неё, ничего о ней не зная. Но когда ступаешь по её камням, видишь перед собой её картины и вспоминаешь её историю, то чувствуешь, что о ней нельзя написать, нельзя рассказать — и даже думать о ней трудно. В этой комнате мы с Вами не могли бы заговорить, не пожав сперва друг другу руки и не сказав друг другу: «Чёрт побери, мой милый, да неужто нам довелось увидеть это!»

В 1844 году Ч.Диккенс совершил путешествие по Италии и Швейцарии. Письмо адресовано Джону Форстеру — другу и биографу писателя. Текст приводится по изданию: Диккенс Ч. Собрание сочинений: В 30 т. — М.: Худож. лит., 1957-1963. — Т. 29. — С. 197-199.

Каналетти и Стэнни — Джованни Антонио Каналь (1697-1768), по прозвищу Каналетто — венецианский живописец, запечатлевший красоту своего родного города в архитектурных пейзажах (ведутах). Его племянник и ученик Бернардо Беллотто также имел прозвище Каналетто. Стэнни — английский художник Стэнфилд, друг Диккенса.

Тёрнер — Джозеф Уильям Тёрнер (1775-1851), английский художник-романтик.

Тициан и Тинторетто — Тициан Вечеллио и Якопо Тинторетто — великие живописцы венецианской школы позднего Возрождения (XVI в.). Говоря о «красноречивых лицах Тициана и Тинторетто», Диккенс, вероятно, имеет в виду портреты, в создании которых эти мастера достигли совершенства.

М.П.