Анастасия Строкина. Кит плывёт на север

Библиогид: Как вдруг получилось, что вы стали писать для детей?

Анастасия Строкина: Пишу так, чтобы мне самой было интересно. В какой-то момент оказалось, что это интересно детям.

Где вы свободнее себя чувствуете — в стихах или прозе? Что для вас «естественная среда обитания»?

Мыслю в столбик. Даже в прозе.

Вы переводите чужие стихи. Как это влияет на «свой голос» в поэзии?

Очень сложный вопрос, который может увести в споры и дискуссии. Однажды я участвовала в передаче «Вслух» на канале «Культура». Тема как раз была «Поэт и многоязычие», влияние чужого на своё. Если вкратце, я думаю, что всегда кто-то на кого-то влияет. И не важно — это автор одного с тобой языка или другого. Перевод — моё большое увлечение, моё тайное путешествие. И здесь для меня главное — подружиться с иноязычным автором. Он расскажет мне то, что больше не расскажет никто.

Правда ли, что детская литература сейчас в упадке, как считают некоторые?

Конечно, нет. В упадке в той или иной степени находится процесс чтения. Но и то — это закономерно и предшествует выходу на новый уровень отношений читателя и книги.

Ваш цикл алеутских сказок, оформленный в философско-приключенческую повесть «Кит плывёт на север», имеет свою необычную историю. Поделитесь ею, пожалуйста.

Для меня важно, чтобы детская книга не только увлекала сюжетом, но и сообщала что-то новое, вдохновляла на изучение чего-то, на то, чтобы самому пойти и что-то узнать. «Кит плывёт на север» — попытка создать алеутский фольклор, в сказочной форме рассказать детям о существовании в России далёкого острова Беринга, про который и взрослые не так много знают. А ведь это не шутка — целый большой остров! И у него своя история, своя природа, свои особенности.

Сложности, конечно, были — без них неинтересно. Непросто было разобраться (хоть как-то, хоть чуть-чуть) в умирающем (практически уже мёртвом) на территории России алеутском языке. Имена моих героев — настоящие алеутские слова, каждое что-то значит. Пришлось внимательно изучить природу острова, историю его открытия, его животных и птиц. Однако все сказки я придумала сама, потому что как такового фольклора у российских алеутов нет. Обидно, что в Америке существует программа по поддержке алеутского языка и традиций, а у нас осталось только несколько человек этой национальности. Все они живут на острове Беринга, куда добраться можно только за четыре часа полёта на самолёте от Камчатки. И это так далеко, что само по себе уже удивительно и сказочно.

Остров вдохновил меня на изучение датского языка, на котором говорил командор Витус Беринг, открывший его. Теперь в каком-то смысле я говорю с островом на одном языке.

Как, на ваш взгляд, изменилось чтение детей по сравнению с вашим поколением?

Дети — всегда дети. В моём детстве уже были игровые приставки, захватывающие мультики и много-много всего, что успешно конкурировало с книгой. Но я и мои друзья находили время почитать. Сейчас, думаю, то же самое. Разве что книга должна быть ещё интереснее, потому что и конкуренты не стоят на месте. Если говорить о том, что именно изменилось в самой литературе, то я бы, наверное, сказала о некоторой метаморфозе современного героя. Помещённый в сегодняшнюю реальность, он приобрёл качества, необходимые для выживания в ней. Он стал технологичнее, что ли. Но это только внешнее. Как дети — всегда дети, так и добро — всегда добро, дружба — всегда дружба и т.д.

Какие книги были самыми любимыми в детстве?

Сказки немецких романтиков, сказки народов мира.

Кого с удовольствием читаете сейчас?

С интересом и нетерпением читаю своих друзей-писателей, с удовольствием перечитываю детскую классику. И всё тех же немецких романтиков.

Кто для вас «гуру» — образец в стихах, прозе или переводе?

Образец — это скучно. Есть живые люди, навсегда живые авторы, которыми просто хочется бесконечно восхищаться. Их много — от Туве до Коваля. Переводчиков же люблю и ценю совершенно отдельно, потому что понимаю, какой это труд, как непросто «лошади просвещения» доставить свою поклажу в целости и в назначенный час.

Чем вы занимаетесь кроме литературного творчества?

Играю в оркестре на виолончели, изучаю астрономию и иностранные языки. Иногда работаю.

С Анастасией Строкиной беседовала Наталья Савушкина

 

КИТ ПЛЫВЁТ НА СЕВЕР

(начало повести)

Немногие знают о том, что у каждого острова должен быть свой мамору. И столько у этого мамору дел и обязанностей, что иногда их список оказывается длиннее самого острова. Конечно, это только если остров маленький — на пять-шесть деревьев, девять-десять булыжников, два-три гнезда. Очень много работы у мамору, потому что он за всё ответственный.

Давным-давно один мамору плыл на Ките вокруг всей земли в поисках своего острова. У него ещё не было имени, а вместо имени был цвет — зелёный, как влажные от дождя крылья жука-бронзовки, который живёт на сорок восемь шагов южнее от восхода солнца. Но так его, конечно, никто не звал. И был он просто мамору Зелёного Цвета. Он ещё не знал о том, что ждёт его впереди. Полный предчувствий, сомнений, ожиданий, страхов и радостей, он ходил по Киту взад-вперёд, взад-вперёд.

— Эй, мамору, рыба-луна тебе на голову! Нельзя ли потише там, на мне! — время от времени возмущался Кит.

Тогда мамору ложился на спину Кита, покрытую мелкими ракушками, и смотрел в небо. Но потом, как будто что-то его кольнуло, подпрыгивал и снова принимался ходить взад-вперёд, взад-вперёд. Через несколько дней пути Кит устал возмущаться и отстал от беспокойного мамору: «Безголовая селёдка! Что с него возьмёшь? — подумал Кит. — Сколько я перевидал мамору — такого беспокойного вижу в первый раз!»

Кит, конечно, знал, что от этого путешествия зависит, обретёт мамору имя и остров или станет небольшим, гладким подводным камнем. И когда-нибудь его, наконец, выбросит на берег, но кто-то поднимет его и запустит по воде — бульк-бульк-бульк. Два или, если повезёт, три раза он коснётся воды и снова исчезнет на глубине. А Киту, казалось, было всё равно: рано или поздно он повезёт нового искателя, и всё повторится.

Взад-вперёд, взад-вперёд топотал мамору. Разные нехорошие мысли подбирались к нему, и тогда он отковыривал с китовой спины ракушки и кидал ими в мысли. Но они никак не отгонялись:

— А что, мамору, — говорила одна мысль, — если ты не узнаешь его?

— Вот, мамору, — злорадствовала другая, — надо было лучше учиться!

— Надо было лучше учиться, — не унималась третья, — как бы всё было проще тогда!

Мамору зажимал уши и принимался топотать ещё быстрее, отчего Кит только недовольно вздыхал. Но уже ничего не говорил.

Так они и плыли — огромный серый Кит и его маленький пассажир «зелёного цвета». Ростом мамору едва ли был выше воробья — а обычно мамору ростом со взрослую ворону. Зато он точно мог похвастаться хвостом — длинным, в два раза длиннее его самого. Хвост и в самом деле был его гордостью и предметом зависти для остальных, короткохвостых, мамору. Как все ученики, он носил форму, расшитую красными узорами. Словом, кроме хвоста и невысокого роста ничто больше не выделяло мамору из других учеников.

Под вечер Кит погружался в глубину на ночлег, а мамору доставал из кармана складную трубочку для подводного дыхания. Трубочка была длинная-длинная-предлинная, высотой с целое дерево! Мамору раскладывал её, привязывал к хвосту, чтобы она случайно не уплыла, и ложился спать. Он глубоко дышал и ждал. Но сон никак не приходил. Тогда он расстраивался, вставал и продолжал топать по сонному Киту. «Это всё потому, что я думаю о сне, а не сплю! — размышлял мамору. — Но как мне быть, если я постоянно думаю о том, что я не сплю, когда должен спать!»

В такие бессонные ночи мамору вспоминал об Острове Островов, где он родился 72 числа в 8884 году островной эры и где учился мастерству хранителя. Он даже хотел написать книгу об Острове Островов, потому что ещё ни один мореплаватель не достиг его берега, ни один исследователь не описал его, а это так интересно! Остров Островов находится на дереве по имени Бака, а сам Бака растёт из глубины Океана. По его стволу можно спуститься на самое дно земли, а по его веткам можно добраться до облаков. Это не так и легко: ствол и ветки дерева извилистые, да ещё и в корявой коре живут разные-разные рогогастры. И не все они приветливы и добродушны. Но будущим хранителям и их мастерам несколько раз в год приходится продираться сквозь рогогастров и петлять по закоулкам дерева Бака. То они спускаются на дно, чтобы убедиться, всё ли там в порядке, в самой глубине земли. Они составляют перепись подводных обитателей и записывают, как изменились подводные вулканы. То они поднимаются на облака и тучи, чтобы изучить их состав и направить ветер в нужном направлении. И какой ученик не мечтал бы подняться ещё выше — на другие планеты, чтобы познакомиться с их хранителями. Но пока ещё не выросло такое дерево, которое дотянулось бы до самых звёзд. Впрочем, и без далёких планет путешествие по дереву Бака было настоящим приключением. Но обо всём этом мамору Зелёного Цвета мечтал написать когда-нибудь потом, если, конечно, ему повезёт и он не превратится в камень.

Он вспоминал о том, как любил лежать на самом высоком холме и лепить цветы и буквы из облаков, о том, как на его хвост часто запрыгивала госпожа-Жа, большая серая жаба, и болтала всякую ерунду, но ему почему-то нравилось её слушать. Вспоминал школу хранителей островов, где он провёл ни много ни мало 12 лет — от самого рождения, а хранители островов живут долго, так долго, что сами потом забывают, родились они когда-нибудь или всегда существовали на земле.

Однажды к нему подошёл Учитель и сказал: «Ещё один остров скоро станет совершеннолетним. Мы решили, что именно тебе пора отправиться на поиски своего острова». Мамору не знал, радоваться ему или горевать. Конечно, каждый ученик ждёт не дождётся, пока какому-нибудь острову исполнится 2013 лет — возраст совершеннолетия, и надеется, что вот выберут его, и он отправится на Ките, и непременно узнает свой остров. И тогда он станет настоящим мамору-хранителем. И у него будет имя.

Но мамору Зелёного Цвета не был хорошим учеником, а был невероятно рассеянным. За что бы он ни брался, ничего не заканчивал и больше всего любил спать, разговаривать с животными, смотреть на луну, гулять с друзьями и думать о том, что будет когда-нибудь совсем потом.

Перед тем как отправиться на поиски, ученик получал свёрток с семечком, которое он должен посадить на своём острове, если сумеет его найти. Деревья самых лучших учеников вырастали большими, крепкими, высокими и заселяли остров, и становились домами для птиц и подземных животных. Деревья учеников похуже были тонкими и невысокими. Но и там селились птицы и звери.

А ещё в свёртке лежало напутствие Учителя, где было сказано, что именно поможет мамору найти свой остров. Кому-то предстояло узнать остров по цвету земли, кому-то — по форме облаков, кому-то достаточно было послушать, как шумит вода… А мамору Зелёного Цвета, как самому ленивому и сонному ученику, выпала задача посложнее. Он должен был увидеть остров во сне и узнать его наяву. То, что приснится ему, — это история души Острова, которую написал Агугум — великий владыка земли и неба. Только эту историю ещё никто-никто не знает, даже сам Остров. Мамору и предположить не мог, сколько таких снов он увидит и когда. Да к тому же он вовсе не получил никакого семечка. В его свёртке лежало только напутствие. И значит, его остров, если таковой отыщется, останется без деревьев. Но пока мамору об этом не думал.

Он дышал через длинную трубочку и размышлял о том, как это, оказывается, легко — ждать и мечтать, и как это непросто, когда мечта начинает сбываться. Больше всего на свете ему не хотелось стать морским камнем и лежать на дне, и чтобы рыбы щекотали его плавниками. Но так заведено, так было всегда: тот, кто не находит предназначенный ему остров, превращается в камень, и тогда другой мамору отправляется в путь.

От этих мыслей мамору никак не мог уснуть. Он то ложился и изо всех сил зажмуривал глаза, чтобы увидеть, наконец, сон про остров, то снова вставал и топал по Киту взад-вперёд.

«Морской ёж ему под ноги! Сам не спит и другим не даёт!» — ругался Кит, но тихо-тихо, так что мамору не слышал.

Время шло. То справа, то слева мелькали острова. «А может, какой-то из них — мой?» — тревожился мамору, но он не мог знать наверняка и поэтому вглядывался в каждый, даже самый маленький остров и запоминал его приметы. На одном росло много пальм — и значит, на этом острове уже был хранитель, который хорошо учился и получил в награду семечко. На другой остров приплывали погреться большие, очень большие черепахи, возле третьего навострили плавники акулы, на четвёртом жили красивые яркие птицы… Мамору надеялся, что он увидит сон, вспомнит все острова и узнает свой.

— Кит, — просил он, — Кит, давай подойдём поближе к этому острову. И к тому тоже. Я хочу разглядеть их все.

Но Киту было скучно. Он знал этот путь наизусть и неохотно выполнял просьбы своего путешественника.

— Кит, слушай, — не унимался мамору, — ты знаешь весь путь! Куда мы плывём?

— На север, — медленно произнёс Кит. — Мы плывём на север.

 

---

 

ЧУДОВИЩНОЕ ЧУДОВИЩЕ

Чудовищное Чудовище
живёт под огромным деревом,
под самым тенистым деревом
в лохматой сырой траве.
Чудовищное Чудовище,
когтистое и клыкастое,
большое оно и жирное,
покрыто мехом и мхом.

Муха пролетит — клац её,
Белка пробежит — клац её,
Червячок проползёт — клац его,
Дрозд пропоёт — клац его.
Начинаю новый абзац,
А оно — клац-клац-клац!

Чудовищное Чудовище
ночами что-то выискивает,
ночами что-то высматривает,
не спит оно по ночам.
И уши у него грязные,
и лапы его немытые,
и сам он кругом нечёсаный —
клочья меха и мха.

И ещё он кошек ест,
И ещё он ест собак,
И ещё у нас сосед —
Без ноги! — Не просто так!

Чудовищное Чудовище,
на весь Китай-город известное,
вместе с огромным деревом
живёт у нас во дворе.
Оно такое чудовищное,
такое совсем неприятное,
что и никто не любит его,
кроме только меня.

 

* * *

Даже звёзды угасают,
Тают ледяные глыбы,
Даже у огромной рыбы
Злые зубы выпадают,
Исчезают великаны,
Города и даже страны,
И дубы, и кипарисы,
И лесные волколисы,
И драконы, и кентавры,
Даже буробронтозавры,
Даже австралопитеки,
Запахи, слова и звуки,
Только бабушки и внуки
Бесконечные навеки.

 

ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ

Когда-то дружили мы с Пашкой Игнатовым,
когда-то с уроков сбегали вдвоём.
Донашивал брюки он длинные «братовы»,
но даже и это смотрелось на нём.
Был весь на ладони наш остров апрелевый:
от Стрелки до самой Смоленки-реки.
Казалось, что нет на земле зеленей его,
и все острова были так далеки,
и все острова были необитаемы,
и наш, только наш — многоног, многоглаз;
и думали, что никогда не устанем мы…
по правую — церковь, по левую — спас.
И так вкруговую до школы обратно мы,
И даже не страшно, что будет прогул:
Мы рыцари вёрст и победами ратными
Довольны — нам Беринг с небес подмигнул,
Сказал он, что вырастем мы долгоходами,
дойдём до небесных сияющих тел…

Но все острова населились народами,
и только Васильевский наш опустел.