Дина Сабитова. Цирк в шкатулке: Глава из повести-сказки

Имя Дины Сабитовой стало известно широкой публике после того, как в начале июня 2007 года были объявлены лауреаты второго сезона Национальной детской литературной премии «Заветная мечта». Сказочная повесть «Цирк в шкатулке» принесла своей создательнице победу в номинации «Большая премия», хотя рассматривалась ещё и как лучший литературный дебют. Впрочем, до награждения «Заветной мечтой» рассказы и сказки Дины уже печатались в «Кукумбере», в журналах «9 месяцев» и «Семья и школа». Перед тем, как предложить вашему вниманию отрывок из «Цирка в шкатулке», мы задали Дине несколько вопросов. Прежде всего нас интересовало, почему она решила сочинять именно для детей и как вообще дошла до писательской жизни.
Вот что Дина ответила.

Бог его знает, как дошла. Я ведь лет в 25 искренне мечтала, что напишу-таки докторскую про словари, потом буду профессорша такая седая и толстая, потом буду гордиться, что всю жизнь на одной кафедре, а потом помру лет в 86 и буду лежать в мраморном зале Казанского университета (у нас там покойников важных кладут), и сам тогдашний ректор будет мне надгробную речь читать.
Думаете, шучу? Ни капли не шучу, такие и были планы.
А потом всё перевернулось в одночасье, вернее, под новый 2003 год, — и получился другой город, другая семья, другие планы и ещё один детёныш.
Года два я ежевечерне рассказывала старшему сыну сказки, сочиняя их на ходу (так каждая вторая мама делает). А папа наш всё сетовал, что мы их не записываем, что они тут же забываются. Да ну, этого гуталину, — отмахивалась я. А потом летом начала писать сказки про мышь (хотя сыну их уже не читала) — просто было такое удовольствие, своё собственное. После мыши однажды перед сном мне примерещилось словосочетание «клоун Шкатулка и его собака Миска». Треть будущей сказки лежала долго, опять-таки никому не читанная, а две трети я дописала уже целенаправленно, к «Заветной мечте». К первому сезону не успела, а ко второму — успела.
Когда начинала первую главу — про лошадь, про сбежавшего клоуна, про директора цирка, я просто писала в своё удовольствие, потому что про клоуна Шкатулку и собаку Миску, разумеется, надо было рассказывать именно в детской книге. Не для своих детей писала, потому что своим детям я это прочитала уже много позже. А с детскими книгами я последние четыре года плотно была связана из-за Ксении Молдавской, — она очень заражает своим интересом и погружённостью в это всё. И я увидела, что с большим удовольствием читаю именно детское, и обсуждать мне хочется именно детское. Вот и писать тоже захотелось именно детское.
Сестра моя, которая художник, прочитала рукопись, позвонила мне из-за океана и сказала, что ей стыдно за меня. Что книга слишком слащавая и назидательная, что она вся неестественно интонирована (мол, «видите ли, детки, сейчас я расскажу вам о семейном ладе в отдельно взятой королевской семье»), что в ней нет отрицательных персонажей и всё кончается тошнотворно хорошо.
Так и было задумано автором. Потому что я хотела написать безопасную книгу. Где — на самом деле — все плохие только до того момента, пока не нашли своё дело в жизни, взрослые — не подлые, и рядом с ними ребёнок чувствует себя в безопасности, ложные цели сменяются настоящими, любящие воссоединяются, больные дети не умирают, а из любимых лошадей не делают конскую колбасу. Потому что сказка ведь. Ну, пусть всё кончится хорошо, а?.. Ну, хоть один разочек. Ведь лично я могу сама себе такую сказку сочинить? Вот я и сочинила.

Каждый день на пустырь, где раскинул свои палатки цирк «Каруселли», пробирались любопытные мальчишки. Очень хорошие мальчики появлялись после обеда, потому что с утра они ходили в школу. А мальчики не очень хорошие и просто обыкновенные нередко прибегали пораньше, потому что школу им случалось и прогуливать.
Но сегодня всех мальчиков ожидал грустный сюрприз.
Огромная поляна была пуста. На ней лишь валялись там и тут обрывки каких-то цветных лоскутов, верёвки, да темнел огромный круг, оставленный главным шатром.
Рано утром цирк «Каруселли» тронулся в путь. Ещё до восхода солнца, пока было прохладно, упаковали весь реквизит, палатки, часть погрузили в цирковые фургоны, а часть — на большие грузовики королевской транспортной компании. Грузовики подъехали часам к восьми, и воздух сразу наполнился непривычными для цирка запахами — бензином и деловитостью.
Директор долго о чём-то спорил с бригадиром колонны, рассматривал путевые листы, перепроверял циферки в графе «Итого». Потому что денег, заработанных Филиппом, было совсем мало, а ещё неизвестно, что ждёт их в пути и насколько удачными будут выступления в столице.
Да, именно в столицу решил направиться цирк «Каруселли».
Там, в столице, думали все, — дела пойдут лучше, ведь, что ни говори, в большом городе живёт полмиллиона мальчиков и полмиллиона девочек, и у почти у всех есть папы и мамы, и этот миллион детей требует каждый день миллион развлечений.
Так что, если ко всем зоопаркам, кукольным театрам, магазинам игрушек и кондитерским прибавить ещё и маленький цирк, — ценители непременно найдутся.
Уехали бензиновые грузовики, увезли самое тяжёлое и громоздкое.
А цирковые фургоны растянулись пёстрой вереницей по Королевскому шоссе и медленно ползли в сторону столицы.
В головном фургоне ехал господин директор. Он сосредоточенно смотрел вперёд, и на лице его была решимость.
Рядом с ним сидела мадемуазель Казимира. Она вздыхала и искоса поглядывала на неподвижный профиль господина директора. Мадемуазель Казимире хотелось сказать ему что-то приятное и ободряющее.
Она кашлянула и осторожно промолвила:
— Конечно, в столице у нас всё получится. А ещё мы можем сходить на биржу труда и попробовать нанять себе клоуна. Я слышала, на бирже труда стоит огромная очередь тех, кто хочет немножко поработать, так что клоун найдётся почти наверняка.
— Я, как в столицу приедем, в библиотеку пойду, — отозвался вдруг господин директор. — Да! — директор в подтверждение своих слов энергично кивнул, придержав дорожный цилиндр. — В библиотеку пойду — это самое правильное.
Мадемуазель Казимира слегка опешила, но быстро справилась с собой. Наверное, господин директор от всех пережитых неприятностей стал заговариваться, но главное — не обидеть его сейчас, мягко отвлечь от переживаний.
— Да-да, в библиотеку, — поспешно согласилась мадемуазель Казимира. — Хорошая мысль! Посидеть в тишине читального зала и почитать там стихи, о птичках, о рыбках, о цветах, ни о чём не думая, ни о чём не волнуясь…
— Мадемуазель Казимира, — господин директор строго глянул на неё, — ну что вы такое говорите, дорогая моя! Разве нам сейчас есть время заниматься рыбками и птичками? Я собираюсь взять в библиотеке учебник клоунского мастерства для третьего курса Королевской Академии Развлечений. Мы с вами академий не кончали, но ведь есть учебники. Я прочту и научусь. Может быть, у меня ещё получится быть сносным клоуном…
Мадемуазель Казимира растерянно посмотрела на него и поспешно закивала:
— Конечно, конечно…
А про себя горестно вздохнула. Она никак не могла забыть того ужасного дня, когда господин директор стоял на арене с приколотой на спине картонкой.
Однако директор не заметил её сомнений, он был увлечён своим планом и полон решимости справиться с неприятностями. Поэтому он глянул на светлую рощицу, с которой они поравнялись, прислушался к скучному ощущению в своём желудке и бодро спросил:
— Как вы думаете, не пора ли сделать привал?
Головной фургон притормозил, и господин директор замахал красным флажком.
Часа, отведённого на привал, хватило, чтоб напоить лошадей, накрыть на большой скатерти прямо на поляне походный обед, всё это съесть и ещё немного размять ноги, прогулявшись по рощице.
Все были в настроении светлом и благодушном. Одна лишь Китценька тревожно поглядывала по сторонам, стучала по свежей травке хвостиком и явно нервничала.
Дело в том, что Китценька волновалась за судьбу любимой косточки. Она припрятала её в третьем фургоне, но сейчас ей казалось, что компания фокусника Иогансона — это совсем неподходящее общество для её сокровища. Фокусник — человек ненадёжный. Конечно, нередко в его руках полезные вещи — ленты, цветы, шары и даже кролики — появляются ниоткуда. Но так же часто они и пропадают неожиданно и неизвестно куда. Она не доверяла ни сундукам Иогансона, ни его шляпе, ни всему его фургону.
Поэтому Китценька осторожно скользнула в фургон, отыскала косточку, пригибая кудрявую голову, выволокла её из-под полога и, торопливо перебирая лапками, понесла… Где? Где спрятать самое дорогое, что есть у Китценьки?
Пёстрая тележка Филиппа стояла неподалёку. В ней никто не едет, там лежат только два тюка со старыми костюмами. Директор не хотел, чтобы ослик слишком уставал, берёг его больную ногу.
Китценька запрыгнула внутрь, примерилась сунуть косточку меж тюками — как вдруг!..
Со стороны казалось, что какая-то сила подбросила перепуганную Китценьку в воздух. Она подпрыгнула, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, и взвизгнула так, что на этот звук обернулись все, кто был в роще. Да и как не испугаться, если старая попона, которая лежала в углу тележки, зашевелилась. Там кто-то был!
Первым к тележке подоспел господин директор, за ним — жонглёр Хоп и мадемуазель Казимира, и все остальные тоже.
Китценька дрожала всем телом и обессилено скулила, глядя круглыми от ужаса глазами на ожившую попону. Директор быстро оценил ситуацию, шагнул вперёд и решительным движением дёрнул попону на себя.
Вместо того страшного-ужасного, что напредставляла себе Китценька, в углу тележки лежал, подтянув коленки к животу, маленький мальчик в синей футболке с нарисованным жирафом и вытертых джинсах.
Когда мальчик понял, что его обнаружили, он поднялся на ноги и посмотрел на собравшихся хмуро и с некоторым вызовом.
В наступившей паузе Китценька, которая тут же потеряла интерес к событию (подумаешь, мальчик), отыскала в пыли под тележкой свою косточку и с сокрушённым сердцем потащила её назад в третий фургон.
— Здравствуй, мальчик, — первым пришёл в себя господин директор. Что ещё добавить, господин директор не знал, поэтому сказал первое, что пришло в голову:
— Ты, наверное, кушать хочешь, да?
Вообще-то Марик (а это был именно он) ужасно проголодался.
Поэтому он только кивнул. Мадемуазель Казимира и Рио-Рита поняли, что господин директор прав: сперва ребёнка надо накормить, а потом уже выяснять, откуда он тут взялся. И они тут же повели его обедать и начали хлопотливо доставать убранные было уже бутерброды, чуть давленные помидоры, варёные яйца и чай в термосе.
Марик жевал и молчал. Запивал бутерброды чаем — и молчал. Солил крутое яйцо и молчал.
Потому что он думал: если рассказать, откуда он взялся, его, пожалуй, отправят восвояси. А он не собирался возвращаться назад, теперь, когда цирк был так близко. Когда он, Марик, был в цирке.
Вчера утром Марик проснулся раньше всех.
Первым делом он посмотрел на своего клоуна. А потом встал и начал быстро одеваться. За ночь решение, которое вчера смутно брезжило в его голове, созрело окончательно.
Марик не будет больше жить в этом неволшебном месте. Он уйдёт в цирк. Он ещё не знает, что придумает, чтоб его взяли туда, но ведь он может быть очень полезным. К примеру, он может подметать манеж, поить лошадей, он может выколачивать попоны, он может заваривать всем чай и кофе, и ещё он умеет пришивать пуговицы, чистить ботинки и делать бутерброды с солёным огурцом и варёной колбасой — их учили этому в приюте на уроках «подготовки к самостоятельной жизни».
Потому что, хотя вчера в цирке и не было клоуна, однажды он обязательно там появится. А вот когда сам цирк появится в городке — совершенно неизвестно. И Марик не может ждать так долго.
Он уйдёт сейчас.
В школьный рюкзак Марик положил книгу про клоунов и свой рисунок — между страниц, чтоб не помять. Подумав, он сунул туда ещё сборник занимательных задач по математике — пригодится, если нужно будет скоротать время.
Ему очень хотелось забрать ещё две вещи: одеялко и картинку с зайцами. Но одеялко хранилось где-то в подвале, в сейфе у Гертруды, там, где лежали всякие прочие документы и вещи, связанные с доприютскими годами детей. А картинка… Марик даже снял было её с гвоздя, но увидел, что на стене остался некрасивый прямоугольник.
Пусть висит, решил Марик. Вместо меня тут поселится какой-нибудь другой мальчик, и ему будет очень неприятно видеть пятно на обоях. Пусть смотрит на зайцев, пусть они тоже ему понравятся.
Ещё Марик подумал, что госпожа Гертруда, не обнаружив его утром за завтраком, начнёт волноваться и искать пропавшего воспитанника. Поэтому надо написать записку — такую, чтобы никто не спохватился раньше времени. «Я решил немного прогуляться перед первым уроком, а потом сразу пойти в школу», — написал Марик на листе, вырванном из тетради по математике. Подумав, Марик приписал: «Я хочу подумать на свежем воздухе над решением задач № 328 и 329».
Надо было решить вопрос с одеждой. Дело в том, что на всех мариковых вещах стоял небольшой серый штампик: «Приют “Яблоня”». На кроссовках, рюкзаке и джинсах Марик зачеркал штампик шариковой ручкой — так, что он стал почти неразличим. Что касается футболки, то там штампик стоял на подоле. И Марик, не долго думая, просто отрезал край футболки ножницами — она стала от этого короче, но это было неважно.
Потом Марик со всеми предосторожностями пробрался на кухню. Там было ещё тихо, начищенные кастрюли выстроились в ряд у стены, белые одинаковые фаянсовые тарелки горкой стояли на столе. Марик, ёжась от холода, которым тянуло из приоткрытой форточки, вытащил из-под полотенца, прикрывающего хлебный поднос, два куска слегка зачерствевшего вчерашнего хлеба, посолил и завернул их в льняную салфетку.
Можно идти.
Вдоль стены приюта Марик прокрался, пригибаясь, а от угла припустил во весь дух.
Он не знал, каким именно образом попадёт в цирк. Вдруг его не пропустят дальше первого фургона? И как он уговорит артистов, чтоб они взяли его с собой? Но, к счастью, его путь на пустырь, где был раскинут цирковой шатёр, лежал через центральный сквер. И там Марик увидел ослика с цирковой тележкой. Решение было принято. Он спрячется в тележке и будет там жить, а потом цирк уедет и увезёт его с собой.
Удивительно, но так и вышло.
И вот теперь Марик был сыт, и кругом был цирк, а не опостылевший приют.
Осталось только найти клоуна.