Это было так давно, что кажется написанным не по-русски: «…хотев парить, не мог выдерживать постоянно красивым набором слов…» Так Державин объясняет, почему перестал подражать Ломоносову.

Но когда дело касается сути, у великого писателя любых времён слова становятся и великими, и понятными:

— Я царь, — я раб, — я червь, — я бог.

Этих четырёх ипостасей, воистину уживавшихся в единой душе, вполне достанет, чтобы запомнить странного вельможу, который за свою долгую жизнь спорил с тремя императорами, а после удалился на покой, отказавшись от министерского пожизненного оклада и высшего ордена империи.

И.Линкова

Его книги были очень знамениты в Советском Союзе, неоднократно экранизировались и награждались всевозможными премиями. Теперь трогательные истории из жизни грузинского села («Я вижу солнце», «Я, бабушка, Илико и Илларион») назвали бы, наверное, мелодрамой. Ну и что? В этом чувствительном жанре тоже можно отыскать и доброту, и ласковую усмешку, и серьёзное переживание, скрытое незатейливой картинкой повседневности.

Пристрастием к «лакировке действительности» Нодар Думбадзе никогда не страдал. Его герои сталкиваются и с предательством, и с тупой несправедливостью судьбы. Но человеческую свою позицию писатель формулировал с предельной ясностью: «Пока мы живы, мы должны подать друг другу руки, чтобы помочь нашим душам стать бессмертными».

В последние годы переизданий Думбадзе на книжном рынке не очень много, но добрый Интернет предлагает «скачать» некоторые тексты, а в «Библиотеке Мошкова» подростков, если они захотят, ждёт та самая история про бабушку, Илико, Иллариона и симпатичного мальчишку по имени Зурико, который до первых морозов ходит в свою деревенскую школу босиком и дольше четырёх уроков никогда там не задерживается.

И.Линкова

Это было сто лет тому назад. Мальчика звали Итчеле. Его папа был бедным раввином на окраине Варшавы. Старший брат был безбожником, а мама просто растила своих многочисленных детей, но между хлопотами по дому спешила почитать какую-нибудь религиозную книгу. Мама и брат часто спорили прямо на кухне, а маленький Итчеле слушал.

— Иноверцы всегда ненавидели евреев… — говорила мама, — потому что правда на их стороне.

— Какая правда? Кто знает, что такое правда? — возражал брат.

— Мир полон зла и ни на что больше не годен, — горячилась мама. — Никогда нам не обрести мира — лишь на том свете.

— Вы пессимистка, мама, — говорил брат. А она прерывала его:

— Погоди, у меня суп убегает…

«Сколько философских книг прочёл я с тех пор, — пишет в старости Исаак Башевис Зингер, — но никогда не встречал доводов более убедительных, чем те, что звучали на нашей кухне… Мои мысли были непохожи на мысли обычных мальчишек, и от этого я испытывал гордость и одиночество. И всегда оставались предвечные вопросы: что есть правда? Что мне делать? Почему Господь на небе хранит молчание?

Как-то раз ко мне подошёл человек и спросил:

— Что с тобой, мальчик? О чём ты так задумался? Или ты боишься, что небо свалится тебе на голову?»

Лауреат Нобелевской премии Исаак Башевис Зингер позволил себе писать для детей только на склоне лет, преодолев в жизни судьбу варшавского еврея, а в литературе — судьбу автора, упорно пишущего только на идиш, умирающем языке многовекового изгнания.

Комментаторы в один голос превозносят Зингера за то, что он сумел сохранить атмосферу местечковой жизни начала прошлого века. Комментаторы скупятся. Достаточно прочесть две детские книжки, переведённые на русский несколько лет назад («День исполнения желаний» и «Сказки»), чтобы встретить не местечковую ностальгию, а национальное достоинство широко мыслящего, гордого, современного человека.

И.Линкова