К делу всей своей жизни Константин Кузнецов двигался сложным, извилистым путём. В школе Общества поощрения художеств он проучился недолго, и многое в книжной графике ему пришлось постигать самостоятельно; не оказалось рядом умного педагога, который помог бы даровитому пареньку из Заволжья отыскать прямую дорогу к успеху. В 1920-30-е годы он иллюстрировал очень разных авторов: здесь и Гайдар с Кассилем, и Паустовский с Пришвиным, и Барто с Маршаком. Сказывалась своего рода неразборчивость художника, бравшегося и за историческую, и за географическую, и за анималистическую, и за «малышовую», и за пионерскую тематику. Случались и удачи — Константин Васильевич зарекомендовал себя как мастер пейзажа и художник-анималист; по словам Л.Ф.Овсянникова, он «рисовал с натуры пейзаж, зверей, птиц не для того, чтобы иметь хороший рисунок, который можно показать, а для того, чтобы познать их природу».

Все эти навыки весьма пригодились Кузнецову, когда в середине 1930-х годов он взялся за оформление сборника русских народных сказок.

Свой стиль в сказке художник нашёл почти сразу. Помогло глубокое знание деревенского быта: резных наличников, расписной посуды, самодельных игрушек, прялок, разнообразной утвари, тончайшего искусства кружевоплетения. Специалисты считают, что стиль Кузнецова мало уступает в декоративности стилю Юрия Алексеевича Васнецова (рисунки этих двух художников нередко даже соединялись под одной обложкой), однако Константин Васильевич был, если можно так выразиться, реалистичнее — сдержанней в красках, скупее в орнаментике. Он старался избегать стилизации и творил сказочный мир из правдивых примет народной жизни, из достоверных исторических деталей, выступая как продолжатель лучших традиций Сергея Малютина и Елены Поленовой.

Работа по оформлению русских народных сказок принесла Кузнецову радость и щедрые похвалы критиков. Уже после смерти художника (в 1946 году), увидели свет рисунки, сделанные им для мультфильма «Сказка о царе Салтане», но изданные как иллюстрации.

А.Копейкин

 

Ивана Сурикова, сына оброчных крестьян графа Шереметева, обычно относят ко второму ряду русских поэтов XIX века. Казалось бы, развитию его способностей помешала ранняя смерть от чахотки, однако поэтическая муза Ивана Захаровича всякий раз обнаруживала непреодолимую слабость, когда он пытался вырваться за пределы «народных песен» кольцовско-никитинского толка. Такова была природа его таланта: лучшие стихи Сурикова, давно и прочно обосновавшиеся в школьных хрестоматиях, так или иначе связаны с народным песенным творчеством. В том числе широко известные:

Вот моя деревня; Вот мой дом родной; Вот качусь я в санках По горе крутой…

Или:

Белый снег пушистый В воздухе кружится И на землю тихо Падает, ложится.

Вероятно, лучшей наградой для такого поэта бывает, когда его творения в прямом смысле «уходят в народ» и повсеместно исполняются как песни. Знаменитая «Степь да степь кругом» есть не что иное, как стихотворение «В степи» (у Сурикова: «Снег да снег кругом…»), «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…» — стихотворение «Рябина» (у Сурикова: «Что шумишь, качаясь, / Тонкая рябина…»). Чуть переиначенные в устной традиции, эти и другие суриковские стихи с годами утрачивали авторство, приобретая характер подлинно народных песен.

А.Копейкин

«Былое и думы» — уникальный литературный памятник XIX века. «Я решился писать, — признавался А.И.Герцен, — но одно воспоминание вызывало сотни других, всё старое, полузабытое воскресало — отроческие мечты, юношеские надежды, удаль молодости, тюрьма и ссылка — эти ранние несчастия, не оставившие никакой горечи на душе, пронёсшиеся, как вешние грозы, освежая и укрепляя своими ударами молодую жизнь».

Из «Писем к будущему другу»: «Я помню появление первых песен “Онегина” и первых сцен “Горя от ума”… Я помню, как, прерывая смех Грибоедова, ударял, словно колокол на первой неделе поста, серьёзный стих Рылеева и звал на бой и гибель, как зовут на пир…

И вся эта передовая фаланга, нёсшаяся вперёд, одним декабрьским днём сорвалась в пропасть и за глухим раскатом исчезла…

Я четырнадцатилетним мальчиком плакал об них и обрекал себя на то, чтоб отмстить их гибель».

«Видеть в авторе “Кто виноват?” необыкновенного художника, — писал В.Г.Белинский во «Взгляде на русскую литературу 1847 года», — значит вовсе не понимать его таланта. Правда, он обладает замечательною способностию верно передавать явления действительности, очерки его определённы и резки, картины его ярки и сразу бросаются в глаза. Но даже и эти самые качества доказывают, что главная сила его не в творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой».

А.К.