«Юра, ты помнишь, как во время съёмок “Цапли и журавля” ты мне позвонил и спросил — что бы такое журавль мог подарить цапле, чтобы она тут же этот подарок легко уничтожила? Это, как я понимаю, был для меня первый экзамен. Я собралась, как кошка перед прыжком на подоконник, и ответила:

— По-моему, это может быть букет одуванчиков.

И это стал букет одуванчиков!

Перед следующим фильмом, перед “Ёжиком в тумане”, ты весьма церемонно (опять-таки по телефону) спросил меня, не буду ли я против, если они возьмут мой профиль для ёжика?

Я тогда ответила, что раз вы уже брали (без спросу) мой нос для цапли, то берите и для ёжика».

«Википедия» замечает, что воспоминания самого Юрия Норштейна о профиле ёжика расходятся с воспоминаниями Людмилы Петрушевской. Но это совершенно неважно. Мы прекрасно знаем, что в «Сказке сказок» Петрушевская заявлена как автор сценария. Так не будем же считать слова. Если бы соучастие в этом шедевре, соучастие во всём творчестве Норштейна свелось к одному только вздоху, который пошёл на пользу, автор вздоха уже заслуживал бы внимания и благодарности.

Проза и драматургия знаменитой писательницы — безусловно, взрослая литература, а её многочисленные сказки — предмет для дебатов. Одни считают их детскими, другие в этом сомневаются (вот я, например. — И.Л.). Правда, со временем у Людмилы Стефановны появились откровенно «малышовые» произведения — коротенькие истории про поросёнка Петра, каждая из которых умещается буквально в несколько слов. Слова эти написаны с аскетической простотой, но взрослому глазу видно, как хочется строгому автору хоть минутку побыть в том мире, где розовый Пётр летает на стуле, как на самолёте, а собачка Маруся покупает игрушечные конфеты за игрушечные деньги, сделанные из зелёных листочков.

 

И.Линкова

Витезслав Незвал — крупнейший чешский поэт XX века, а его литературная судьба так же противоречива, как сам XX век. Он был                      авангардистом, сюрреалистом, членом коммунистической партии, переводил стихи Мао Цзедуна, писал поэмы о Сталине, сочинял музыку и вёл бурную светскую жизнь.

Стихи Незвала переводили на русский язык Анна Ахматова, Давид Самойлов, Константин Симонов, Белла Ахмадулина. У Бродского есть печальное (посмертное) стихотворение, которое прямо называется «Витезслав Незвал». 

Самая известная повесть-сказка - «Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт». 

Про двух главных героев, мальчика и девочку, в этой книжке говорится: «Были они тут, и были они где-то там. Одновременно Тут и Гдетотам. Было это странно, но тем не менее было это именно так».

Вместо того чтобы перелагать на свой лад «содержание» невероятных, переполненных смыслами приключений Анечки и Губерта, скажем только, что библиотечный экземпляр этой книги зачитан до полураспада страниц, а в блогах молодых мамочек по поводу этого текста присутствует изящное выражение «крышу сносит».

Что же касается замечательного слова «Гдетотам» (помните Джеймса Барри и Бориса Заходера?), тут, похоже, без специального исследования не обойтись. Может быть, к 1980 году этот образ всего волшебного стал такой неотъемлемой частью русского языка, что переводчик сказки Незвала Асар Эппель просто решил, что от добра добра не ищут?..

Однажды молодой Маршак пришёл по делу в типографию маленького издательства «Радуга», выпускавшего детские книжки. На полу валялась бумажка — случайно упавший оттиск с рисунком незнакомого автора. Маршак поднял листок и тут же сказал директору издательства, стоявшему рядом: «Я хочу, чтобы мои стихи иллюстрировал этот художник».

Так началось многолетнее содружество, из которого, как из крепкого корня, выросла и расцвела наша новая детская литература первой половины минувшего века. Маршак и Лебедев были почти ровесники (Маршак всего на четыре года старше). Выпустив первую совместную книжку в 1924 году, они уже не расставались и работали вместе всю жизнь.

Но дело не только в этом. Владимир Лебедев оказался прекрасным союзником и соратником в «организации процесса»: Маршак искал новых литераторов, а Лебедев — новых художников; Маршак редактировал детские журналы и книги, обучая мастерству целый «полк» способной молодёжи, а Лебедев в роли редактора дет. отдела Госиздата собрал вокруг себя единомышленников (один талантливее другого), которые потом так и стали называться — «школа Лебедева» или «Ленинградская школа».

Это было время творческих побед. На обложках книг фамилии Маршака и Лебедева всегда были написаны шрифтом одинакового размера. Всё самое замечательное и любимое — «Багаж», «Цирк», «Сказка о глупом мышонке», «Вот какой Рассеянный» — всё рисовал Лебедев, причём иногда рисовал, опережая стихи.

Например, «Цирк». Сначала на белом листе бумаги появляется картинка — белый клоун вместе с распрекрасной негритянкой. И только потом Маршак «приделывает подпись»:

Спиридон Кузьмич — Коренной москвич. А его супруга Дарья — Из другого полушарья.

А «Багаж»? Для первого издания Лебедев вообще не стал рисовать никакие «картины-корзины-картонки», а просто вырезал похожие предметы из старых рекламных объявлений и принялся жонглировать этими вырезками на каждой странице новой книжки. Потом вышло ещё четырнадцать изданий «Багажа» с иллюстрациями Лебедева, и чуть ли не каждый раз он что-то менял, переделывал, рисовал заново.

Не стоит думать, что этот щедро одарённый художник работал только в книге. Владимир Васильевич Лебедев был живописец, плакатист, карикатурист, один из основателей петроградских «Окон РОСТА» и тонкий мастер женского портрета. Но именно детская книга сделала его всенародным любимцем. С годами стиль иллюстраций Лебедева сильно изменился, они стали более мягкими, полезно-познавательными и… не такими свободными. Сам Владимир Васильевич позднюю свою графику не любил и часто повторял: «Чтобы понять моё творчество, нужно знать и помнить, что я художник двадцатых годов». Но честно говоря, большим и маленьким зрителям обширной галереи лебедевских рисунков совсем неважно, каких они годов, потому что всегда и обязательно эти рисунки несут, по словам режиссёра Козинцева, «радость ощущения жизни».

И.Линкова