Ни в одном штатном расписании нет должности, которая называется «помощник литературы», но для Владимира Глоцера именно в этом заключался смысл жизни. Теперь, когда эта жизнь закончилась, стало очень хорошо видно лохматого, кудрявого человека, сначала — черноволосого, потом — седого, который ходит вокруг огромного литературного древа и со всех сторон пытается ему помочь: тут подправит веточку, там расчистит корни от сорняков…

Молодой Глоцер — секретарь. Литературный секретарь сначала Самуила Яковлевича Маршака, потом Корнея Ивановича Чуковского. И в том и в другом случае из него получился не технический сотрудник, а младший друг.

Ещё молодой, совсем молодой Глоцер — воспитатель. Руководитель литературной студии при детской библиотеке. В результате этой работы появился сборник детских стихов «Раннее солнце» и совершенно эксклюзивная книжка «Дети пишут стихи» (1964) — умный и чрезвычайно тактичный разговор не о том, как клонировать пушкиных, а о том, как сделать творческое слово участником детской судьбы.

Ещё Глоцер немножко сказочник — автор литературных обработок чукотских, эскимосских, русских народных сказок.

Ещё — собиратель, составитель, умелец соединять под одной обложкой разноголосые тексты, близкие по духу. Именно Владимиру Глоцеру обязаны мы тем, что в 1987 году появился сборник «Художники детской книги о себе и своём искусстве». До сих пор это едва ли не самый живой, достоверный источник не только конкретных биографических данных, но искренних, глубоких размышлений о книжном союзе кисти и пера.

Хороший сборник — настоящая панорама, населённая многими действующими лицами. Уже незадолго до своего ухода, в 2005 году, Владимир Иосифович сделал для детей две такие книги. Одна называется «Это город Ленинград» и объединяет поэтов и художников советского периода «питерской принадлежности», другая собрала стихи и прозу обэриутов — Хармса, Введенского, Владимирова, Олейникова — под общим названием «Часы в коробочке».

Художественным феноменом русского литературного абсурда Владимир Глоцер увлёкся очень давно, со времён работы с Маршаком, который был, как известно, крёстным отцом детского творчества обэриутов. В одном интервью Глоцер сказал о Хармсе: «…мне кажется, что я знаю о его жизни подробнее, чем о своей собственной». С этими словами не поспоришь. Кому ещё хватило бы упрямства добраться до экзотической Венесуэлы ради встречи с престарелой вдовой погибшего поэта, а потом превратить её фрагментарные воспоминания в маленькую, но впечатляющую книжку («Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс»)? Кто ещё на протяжении долгих лет так беззаветно отстаивал и пытался вернуть читателям каждое слово, каждую запятую литературных новаторов, уничтоженных государством?

В одном из некрологов было написано: история литературы «была для него единственной и настоящей средой существования».

И.Линкова