Аксаков, Тургенев, Бунин, Пришвин, Паустовский… Продолжить (а, возможно, и завершить) этот ряд следует именем Ивана Сергеевича Соколова-Микитова.

Его первые литературные опыты поддержали и одобрили Ремизов и Куприн. «Рад, что вы оцениваете его прозу, — говорил Бунин одному своему парижскому собеседнику, — я её тоже очень люблю, а многие её не чувствуют».

«“Смутно, точно сквозь слой воды, помнится мне дом, в котором я родился…” — начнёт рассказывать Соколов-Микитов, и мы мгновенно попадаем в особую стихию жизни, где и ритм, и образность (сквозь слой воды — взгляд моряка за борт корабля) могли бы принадлежать, пожалуй, только ему.

Сознаюсь, я не сразу сумел оценить несуетность его прозы, способность создать яркую картину, пользуясь самым обычным синтаксисом и словарём, его умение возвращать начальный смысл затёртым словам. Чуждый словесным извитиям, он мог позволить себе написать, что на круглые листья кувшинок трепетно присаживались стрекозы. И слово трепетно утрачивало всю свою банальность, в нём слышалось сухое потрескиванье и дрожанье прозрачных стрекозьих крыл.

Для чтения прозы Соколова-Микитова нужна сродная ей сосредоточенность, неторопливость чтения. Её нельзя читать наскоком, в метро или электричке, одной рукой держась за поручень. Для её полного восприятия нужен запас покоя, она рассчитана на внятное чтение слова за словом» (В.Я.Лакшин).

«Приходилось ли вам слышать, как разговаривают между собою ежи? Наверное, никто не слыхал.

А вот я слышал.

Расскажу по порядку. Зимою и летом мы живём в Карачарове на берегу реки, в маленьком домике, со всех сторон окружённом лесом. Мы ходим в лес наблюдать и слушать, как живут и поют птицы, как расцветают лесные цветы, летают и ползают насекомые.

Выходя по ночам на крыльцо полюбоваться на звёздное небо, послушать ночные звуки и голоса, я часто слышал, как кто-то пробегает в высокой траве под сиренью…» (И.С.Соколов-Микитов. «Ежи»).

Юрий Коваль встретился с Соколовым-Микитовым, когда тому было уже много лет и он почти лишился зрения, но эта встреча произвела на молодого писателя глубочайшее впечатление: «Я часто вижу, как люди ходят под руку. Раньше и мне приходилось это делать. Теперь забыл, как это бывает.

А вот как ходил под руку через улицу с Иваном Сергеевичем — помню. Я гордился этим, я счастлив был, что моя рука ему пригодилась. И всё-таки дело не в этом. Не знаю, как объяснить, но, опираясь на мою руку, это он помогал мне, придавал мне силы. Такое чувство я испытывал, только когда шёл рядом с Соколовым-Микитовым.

Иван Сергеевич был человек особенный. Однако объяснить эту особенность, рассказать, в чём её смысл, представляется очень трудным. Высокая нравственная чистота, абсолютная цельность и правдивость — все эти черты, конечно, свойственны были Соколову-Микитову, но всё это лишь дополнение к тому главному, чем обладал он. Попросту сказать, Иван Сергеевич был из тех людей, которых раньше на Руси называли святыми. Человек, обладавший не слишком чистой совестью, не мог явиться перед ним.

И в те дни, когда я встречался с ним, и сейчас, в памяти, Иван Сергеевич был для меня всегда ориентир души, к его светлому образу прибегаю я, когда одолевают сомнения и утраты. Таким был Иван Сергеевич для всех окружавших его людей — святым, благословения которого жаждут. Мысли его бывали чрезвычайно просты, но всегда заключалась в них абсолютная истина» (Ю.И.Коваль. «На барсучьих правах»).

А.Копейкин