Легенды рядом: отрывок из книги Елены Рыковой «Однажды кажется окажется»

В бурные девяностые детский спортивный лагерь «Агарес» в Крыму выглядит островком спокойствия. Соревнования, природа с лесами, море, виноградники и, конечно же, фирменные страшилки, которые рассказывают друг другу ночью в кругу. Соня из младшей группы толком их не знает и вспоминает народную сказку, за которую приходится бежать до ворот лагеря - обычный штраф за скучную историю. Однако, к всеобщему удивлению, назад девочка не возвращается. В лагерь прибывает поисковая группа, а среди местных старожилов ходят слухи, что на свободу вырвался древний огненный дух…

 

Елена Рыкова «Однажды кажется окажется»

Мистика – жанр для русской детской литературы традиционно трудный. Дело то ли в не слишком ясной родной мифологической основе, то ли в сложном балансе между оригинальностью и доступностью. В романе «Однажды кажется окажется» обе проблемы решены просто и изящно. Крым – даже географически место на стыке культур, и потому мифы здесь тоже из разных концов земли. Восточные ифриты, шведские духи леса скогсры, отсылки к собакам хортам из славянской мифологии – всё соседствует друг с другом. А существа подчас меняют характер, чтобы ожить уже в авторской интерпретации на грани с реальным миром, который иногда более увлекателен, чем мир фэнтезийный. Сленг из девяностых, лагерь – уже не пионерский, но ещё с пионерскими статуями: приметы толком не описанной, совсем не давней истории. Они раскрываются подробно, специально, чтобы можно было составить представление тому, кто знаком с этим временем лишь понаслышке. И оно, и сказочный сюжет описаны прозрачным, простым языком, с пояснениями, чтобы захотелось узнать больше о вполне уже исторической фольклорной мифологии.

 

 

 

Этот день был худшим в Мартиной жизни. Тренеры объединились в группы поиска, милиционеры с собаками прочёсывали горы. А их с Мишаевыми допрашивали, допрашивали и снова допрашивали.

Она поняла, что с Соней на самом деле случилось что-то плохое, когда Яртышников вбежал к ним в палату в тёмно-синем халате, похожий на птицу с взъерошенными крыльями. До этого Марте казалось, что вот-вот Соня придёт. Вот сейчас, ещё пять минут, и они увидят тоненькие руки на подоконнике, а за ними — косматую голову, кудри на которой за день превращались в мочалку, расчёсывай не расчёсывай — бесполезно.

— Я пойду на поиски, — слышала она угрюмый Тинкин голос.

— Тут сидеть, я сказал! — Грохот хлопнувшей двери, удаляющиеся шаги Василия Викторовича.

Она увидела, как Тинка бьёт кулаком по стене — мелко и зло, Лиза пытается обнять её сзади, но Тинка отталкивает сестру, и Лиза плачет. А потом Марта закрыла глаза.

Наутро в лагерь пришёл участковый по фамилии Вырин. Его овчарка по кличке Хорта взяла Сонин след от окна.

Марта слышала, как Вырин, круглый и лысый, будто мячик для настольного тенниса, рассказывал Яртышникову: Соня сама дошла до ворот и покинула лагерь. Но по лугу, который находился через дорогу от ворот «Агареса», её, скорее всего, кто-то уже волочил — на земле нашли две борозды, предположительно от Сониных пяток. Следы девочки обрывались в лесном предгорье, в полутора километрах от лагеря. Хорта дошла до небольшой полянки в сосновом бору, понюхала деревья, гавкнула пару раз и села.

Отказалась продолжать поиски.

Когда девочки плелись на пробежку, Марте казалось, что на них пялится весь лагерь. Тинка теперь была постоянно злой, а ведь раньше они смеялись до колик и Марта думала: «Это лучшее лето ever». Пашуля с Яртышниковым весь день сменяли друг друга — один уходил с поисковой группой в горы, другой рассеянно проводил тренировки.

Марта смотрела на свои мелькающие ноги во время кросса, слышала мерный стук шариков, приседала, отжималась, бегала челноком, а в голове была только Соня в своей кофте с Мин- ни-Маус. Если бы не их глупое пари… А они даже не сказали никому правды. От этого было как-то особенно тяжело.

Ей казалось странным, нелепым, неправильным, что море продолжает шуметь. Солнце — светить. Что наутро открывается столовка и детей — всех, кроме Сони, — кормят завтраками. Она злилась на себя, что всё так же хочет обыгрывать одногруппников в теннис, смеяться, спать и купаться, как обычно. А ведь «обычно» закончилось два дня назад. Сбылись Тинкины страшилки — пришёл человек с чёрным лицом и забрал Соню. И теперь они живут по-новому — в мире, где вместо Гамаюновой обклеенные её фотографиями столбы. А самой Сони, может быть, больше не будет никогда.

Ходили слухи, что «Агарес» могут закрыть.

 

2

 

— Ты уверена?

— Абсолютно. — Марта оперлась о стену плечом и крутила пальцем провод. — Бабуль, мне тут хорошо.

Разговаривая, она выглядывала в окно — отсюда была отлично видна площадка для транспорта. Из приехавшего автобуса, красного, с белыми полосками на боку и надписью «ЛиАЗ», выходили люди. «Наверное, сотрудники лагеря, опоздавшие к началу смены», — мельком решила она. Маленькая толпа собралась у передней двери — это была очередь на вход. Самые тревожные из родителей уже успели доехать до «Агареса», чтобы забрать своих детей. Они пихались и торопили выходящих, будто территория лагеря была заминирована, а автобус, высадив пассажиров, тотчас же дёрнет с места, забыв их тут навеки. Чуть поодаль, окружённые чемоданами и рюкзаками, стояли их дети.

— Я выеду первым же поездом, — в трубке потрескивало, и Марте казалось, что она слышит звуки родной квартиры: радио на кухне, шум машин из открытого окна, шкварчание плиты.

— Не нужно никаким поездом, я остаюсь, — сказала Марта, но бабушка её не слушала:

— Отца твоего потеряла… если что-то с тобой… не переживу… ох, ох… гарь по всей кухне…

— Что?

— Блин подгорел. Тётя Эмма должна завтра зайти, не могу же я с пустыми руками…

Раз бабушка готовит на стол, значит, никуда ехать не собирается.

— Я говорю тебе, не переживай, — ещё раз сказала она, — у меня всё в порядке. Нас тут теперь охраняют знаешь как!

— Бедная моя девочка, господи, как подумаю, утащили из твоей палаты, — запричитала бабушка.

— Бабуль! Она сама ушла за ворота. — Марта осеклась: в дверях административного корпуса стояла Сонина мама. «Она приехала на этом автобусе», — мгновенно поняла Марта.

— Обещай мне, что не будешь одна выходить из лагеря! Клянись!

— Я перезвоню, хорошо? — Марта не отводила от женщины глаз. — Пока. Целую тебя. Не приезжай. Тёте Эмме привет.

Она положила трубку на аппарат, поправила провод.

— Здравствуйте, Полина Олеговна.

Полина теребила ремешок сумки. Волосы, такие же как у Сони, были неаккуратно убраны в хвост.

— Марта. — Она неуклюже опустилась на колени. — Расскажи мне, что случилось. Умоляю тебя.

Девочка заплакала.

 

3

 

Зрительный контакт — это всё, что им было нужно. Они никогда и ничего не говорили вслух.

Слуга сказал ему: они скоро придут.

Оба были очень слабы. Тысяча лет в тисе лишила их сил. Девчонка дала немного, и всё это пришлось потратить на скогсру. Но он не жалел: он отомстил. Он специально не убил Веру. О, смерть была бы слишком легка. Теперь она вечность будет страдать внутри дерева, бессильная, без шансов и надежды выбраться. Её постигла его участь, и это было справедливо.

Так думал он, лёжа на земле, закутавшись в кофту девчонки. Целую ночь и целый день проскитались они по лесу, питаясь животными. Под вечер запах привёл их в лагерь. Тут были дети. Много детей. Конечно, он понимал, что побег их уже обнаружен и за ними началась охота. Находиться в лагере было опасно, очень опасно. Но ему нужна была еда. Много еды.

Он прятался в кустах и ждал.

Наконец он услышал голоса: люди шли, и их было много. Каких-то он уже знал, как называют: садовник, тренер. Какие-то были новые. Он пополз за ними. Мужчины что- то говорили, иногда смеялись. Кто-то из них поджёг палочку, втягивал в себя дым. Некоторые несли большие ёмкости с вещами.

Он ждал. Он не мог напасть на толпу.

Стемнело, когда все ушли и остался один. Задумчиво стоял человек на дороге, а потом шагнул к кустам.

Он быстро оглянулся — в здании позади него зияла темнота открытой двери. Оттуда несло сыростью и гнилью. Слуга сказал: ступеньки ведут вниз и там никого нет. Подвал.

Напали они молниеносно. Ноги человека подогнулись, от боли тот потерял сознание, не успев вскрикнуть. Он стащил человека по лестнице вниз. Голова человека стучала о каждую ступеньку. Слуга наверху закрыл дверь, а потом спустился к нему.

Начали пить. Он чувствовал, как бегут, как наполняют его силы. Как переходит в него жизнь и как она вкусна. Многим наелся он: памятью человека, знанием окрестностей и нового, непривычного ему языка. Человек был молодой, высокий. Им хватило сполна. А когда человек закончился, он сам принял облик человека.

Пока мы поживём в лагере, сказал он слуге. Здесь много детей. У них сладкие силы. Мы заберём столько, сколько нам понадобится. Но убивать больше не будем, чтобы не обнаружить себя. Мы должны быть осторожны, если хотим вдоволь наесться. Поэтому сейчас нам нужно к морю — избавиться от трупа и кофты.

 

4

 

Они шли по тропинке меж закрывшихся цветов, кустарников и камней. Возле заброшенной детской площадки повернули вправо.

— Ещё немного, — сказал Яртышников.

Луч фонаря Василия Викторовича высвечивал ровный жёлтый круг — бегущая под ногами трава. Полина держала Сонину футболку, вдыхала её запах: пшеница, морская соль, молоко. Так пахла дочкина макушка в роддоме. Слёзы высохли, бороздки стягивали щёки. Последний раз она плакала час назад, вместе с девочками в палате, разбирая дочкины вещи. Марта Веснова призналась ей про страшилки: как все они рассказали настоящие, а Соня — сказку. Детскую. Как она на спор пошла до ворот и не вернулась. Тина Мишаева слушала тихо, а потом зарыдала, утираясь кончиком толстой косы. Повторяла: «Мы не хотели». Что она могла сказать этим девочкам? Утешить их? Они были расстроены, но они были живы. Они плакали, но они плакали, сидя в тёплой комнате, сытые после ужина.

— Вот тут. — Яртышников остановился возле сосны, направил фонарик на небольшую поляну. Луч прыгал по стволам деревьев. — Собака села, потеряв след.

Оцепенение, в котором она пребывала после звонка из лагеря — пока собиралась, пока ехала — в метро, в поезде, на автобусе, содралось с неё.

Полина шла по хвойным иголкам, как по стеклу: больно. Больно. Больно.

— Жила-была женщина, и было у неё три сына, — пробормотала она.

— Что, простите? — спросил Яртышников.

Она пожала плечами:

— Ничего.

Громкий крик резанул живот:
— МАМА!

— Соня! — Она вскинулась на голос, но сразу остановилась, потому что поняла, что не знает, в какую сторону бежать. — Вы слышали? — Полина глянула на Яртышникова. — Это Соня! Она кричала!

Василий Викторович не смотрел на неё.

— Вокруг тихо, — сказал он.

— Вы мне не верите, да? Думаете, такое может показаться? Она кричала, поняли? — Полина схватила его за локоть, тут же отпустила и неуверенно побежала в темноту, прочь от Яртышникова с его фонариком и жалостью.

— Куда вы? — Василий Викторович бросился за ней.

— Соня! Сонечка! — Она металась, не разбирая дороги. — Я здесь! Ты где? Откликнись!

Ветки хлестали по рукам и лицу, оставляя розовые полоски на коже. Полина зацепилась за корень, упала. Порвала джинсы, разбила колено. Ссадина на колене горела свежим огнём. Яртышников крепко схватил её, поволок назад.