Анна Вольтц «Сто часов ночи»

Обладательница главной детской литературной премии Нидерландов «Серебряный грифель», Анна Вольтц – признанный мастер драмы о подростках и для подростков. На русском языке уже переведены её книги «Моя удивительная неделя с Тесс» и «Аляска». Однако новый роман «Сто часов ночи», который скоро выйдет в издательстве «Поляндрия», сильно от них отличается. Он куда более социальный и чуть более мрачный, а описываемые в нём проблемы выглядят практически вневозрастными.

 

Анна Вольтц «Сто часов ночи»

Однажды четырнадцатилетняя Эмилия тайком покупает по родительской кредитной карте билет на самолёт и, кое-как миновав паспортный контроль с помощью поддельного разрешения, совершенно одна приезжает в незнакомый ей Нью-Йорк. Побег из дома – распространённый сюжетный ход в детской литературе, но в данном случае он продиктован не тоской по романтическим приключениям и даже не бытовой семейной ссорой. На родине главной героине пишут угрозы в соцсетях, потому что её отца, директора школы, обвиняют в любовных отношениях с ученицей. Эмилия сама в это верит и винит папу не меньше, чем вся рассерженная общественность. В то же время девочка бежит не только от тени осуждения, которая падает и на неё, но и от собственных нерешённых проблем. Это и давний мизофобический невроз, похожий на обсессивно-компульсивное расстройство, и классическое непонимание одноклассниками. Экспрессивный, наполненный точными метафорами текст от первого лица проводит сквозь обширную галерею переживаний. Но есть в повествовании и светлая сторона – Эмилия открывает для себя непривычный, яркий, хоть и не всегда уютный, огромный мир, который дарит ей то, чего так на самом деле не хватало: новых друзей и новые впечатления. «Сто часов ночи» – история о преодолении одиночества и страхов, о взрослении, но одновременно серьёзное рассуждение на тему того, как сильно на нас влияет инфополе интернета и медиа, способное в одночасье настроить даже против самых близких людей. В этом плане книга Анны Вольтц выходит даже за пределы Young Adult, становится не менее актуальным чтением для взрослых.

 

2

Когда ты один, всё выглядит по-другому. Цвета вдруг становятся ярче, звуки — громче, а планы могут рухнуть в один миг. Я прошла через гудящий зал за таможенным контролем и сказала себе, что ничего не боюсь. Девчонка, которая ночью стащила кредитку своего отца, чтобы купить билет на самолёт, не будет плакать в туалете аэропорта. Такая девчонка не устроит истерику на ровном месте и не включит телефон, чтобы позвонить мамочке.

Я купила капучино, хотя совсем не люблю кофе, но мне нужно было оставаться начеку. Порез на левой ладони всё ещё болел. Через пластырь начала проступать кровь, но с этим я ничего не могла поделать. Я скорее истеку кровью, чем пойду менять пластырь в общественный туалет.

И тут я застыла на месте.

Я уставилась на девушку в магазине с дорогущими сумками. Белые локоны, джинсы в обтяжку и «угги». Это была Юно — я не могла ошибиться. Она стояла ко мне спиной, и её лица не было видно. Я ждала, когда она обернётся. Сердце колотилось.

Это оказалась не она.

Шатаясь, я добралась до ближайшего ряда пластиковых кресел. Села, сцепила руки, но тут же разжала их, потому что почувствовала боль от пореза. Как мне вообще могло прийти в голову, что я смелая?

Дрожащими руками я достала папку с бумагами. Я распечатала всё, что только было можно. Схема перелёта. Автобус, на котором я доеду до Нью-Йорка. Обменный курс доллара. Сколько чаевых нужно оставлять. В каком музее больше всего импрессионистов. Я читала до тех пор, пока не смогла снова дышать нормально, и только тогда подняла голову.

Снаружи за стеклянными стенами стояло семнадцать самолётов. Они ревели моторами, взлетали и превращались в лебедей высоко в небе.

«Всё позади», — сказала я сама себе. Я больше не столкнусь с Юно в коридоре. И её друзья больше не будут кричать мне вслед на школьном дворе. Мою сумку с формой для физкультуры никто уже не подпалит зажигалкой. И исцарапанный ящик в раздевалке теперь тоже не мой.

Я никогда больше не вернусь в эту школу.

В зале у выхода на посадку я всё-таки включаю телефон на пару минут. Я напряжённо жду сигнала сообщений, но всё тихо. Мои родители уверены, что я в школе, а одноклассники, конечно, думают, что я рыдаю дома под одеялом.

Так вот, между прочим, все они ошибаются. И, между прочим, пришло время показать средний палец этому миру — или как минимум моим родителям. Это письмо с прошлой ночи ждёт, когда я его отправлю.

 

Лузерам, которые произвели меня на свет.

Я думала, у нас договор.

Я делаю домашнюю работу, накрываю на стол и не прокалываю пупок. Вы меня кормите и не делаете ничего такого, за что можно загреметь в тюрьму.

Договора больше нет. Мне кажется, это всем ясно.

Вы думаете, что у меня сейчас лабораторная по физике, но так уж вышло, что я в поезде по дороге в Германию. Я еду погостить к Кэти. Если останусь дома, я сойду с ума, так что я еду в страну, где моего отца не показывают в каждом выпуске новостей. Вы даже не можете себе представить, что творитсясейчас у меня в школе, в фейсбуке, твиттере и везде, где только можно.

Вы даже не можете себе представить, каково это — оказаться на моём месте.

Не надо за мной приезжать. И не звоните — я всё
равно не отвечу. И Кэти звонить не надо, она давно
поменяла номер.

Завтра я сообщу вам, что ещё жива.

Если, конечно, буду жива.

Э.

 

Мой большой палец завис над кнопкой «отправить». Я ещё могла вернуться. Я могла встать и пройти через зал прилёта, мимо багажных лент, где до тошноты наматывают круги чемоданы, и выйти через двери, за которыми меня никто не ждёт. Я могла сесть на поезд и приехать домой. Так, будто и не собиралась сбегать.

Но тут я опять вспомнила вечер вторника.

Я сидела в тёплой тихой гостиной и делала домашнее задание по истории. Темой была американская Декларация независимости, без всяких сомнений — один из лучших текстов, когда-либо написанных человеком, но сейчас не об этом.

Мама работала у себя в мастерской — она даже не ужинала, а мой отец сидел наверху у себя в комнате и занимался своими инструментами.

На улице в вечерних сумерках мимо наших окон проходили люди. Я смотрела на тени незнакомцев, в голове у меня маршировали первые блистательные строчки Declaration of Independence, и я была счастлива. В тот момент всё было на своих местах.

Но тут зазвонил телефон.

Не мой мобильный, а наш домашний телефон. Я подошла к нему, натянула на ладонь рукав свитера и через него взяла трубку.

На том конце оказалась какая-то женщина. У неё была истерика, она то ли плакала, то ли задыхалась.

Она сказала, что она — мама Юно.

Она хотела поговорить с моим отцом.

Я нажала «отправить», и письмо улетело. Возвращаться я не хотела.

 

3

В автомобильных авариях погибает намного больше людей, чем при крушении самолётов. Это я твердила сама себе, пока шла по длинному серому хоботу на посадку. Тревожный звоночек оглушительно звенел в голове, но я старалась не обращать на него внимания.

У меня в сумке была статья, которую я выучила наизусть этой ночью. Фильтры кондиционеров в самолётах очищают воздух от 99,7 процента всех бактерий и вирусов. Так что, если строго следовать «Десяти золотым правилам авиапутешественника», со мной ничего не случится.

Как только я села на своё место у окошка, сразу же привела в исполнение правило номер один. Достала из сумки пачку бактерицидных салфеток и начала всё протирать. Пластиковый столик, подлокотники кресла и даже пряжку на ремне безопасности. Всё должно быть чистым. К счастью, люди вокруг были слишком заняты своими журналами, затычками для ушей и утрамбовкой чужих сумок на багажные полки при помощи собственного багажа. Никто не обращал на меня внимания.

Пока мы взлетали, я не сводила глаз с пластыря на левой ладони. Я чувствовала, как самолёт дёрнулся на ветру. Как воздух трепал наши крылья. Как ревели моторы, чтобы сохранить наши жизни.

И на самом деле, признаться честно, у меня в этом «боинге» всё было хорошо больше часа.

Но увы, мне в голову зачем-то пришла мысль спросить у стюардессы, сколько человек находится сейчас на борту.

— Триста, — весело ответила она и протянула мне стакан с апельсиновым соком.

Я посмотрела по сторонам. Я зависла с тремя сотнями живых существ в трясущемся над океаном коконе. Триста человек, которые подозрительно кашляют и чихают, разбрызгивая сопли, и всё время дышат. Какой-то толстяк закрыл за собой дверь туалета, и я подумала, скольким чокнутым придёт в голову покакать на высоте одиннадцати тысяч метров? Наверное, никому. Хотя я была в этом не уверена. Есть же на свете люди, которые могут сходить в туалет по-большому в школе, в парке аттракционов или в гостях.

Я вдруг почувствовала, что всё идёт хуже некуда.

Иногда, когда я изо всех сил пытаюсь вспомнить свой ПИН-код, я вовсе его забываю. То же самое с дыханием. Как только я обращаю внимание на то, как дышу, мои лёгкие напрочь забывают, что нужно делать.

Господи, какой жуткий стыд.

Я начала задыхаться.

Сперва никто ничего не заметил, потому что я старалась задыхаться как можно тише. Но через несколько минут у меня уже не получалось ничего скрывать. Грудная клетка начала ходить ходуном всё быстрее. На лбу выступил пот, а горло горело огнём. В глотке заклокотало, мне показалось, что меня сейчас стошнит, и тут, к несчастью, из меня вырвался какой-то жуткий ноющий стон.

На меня посмотрел весь самолёт. Пять человек нажали кнопку вызова. Какая-то маленькая девочка заплакала.

Передо мной тут же оказались сразу три стюардессы. Сначала они переговаривались шёпотом, а потом на весь самолёт спросили, нет ли в салоне доктора.

Я не замечала примерно половины происходящего, потому что была слишком сосредоточена на умирании, но вдруг из бизнес-класса пришёл русский врач. Он обсудил ситуацию на ломаном английском с тремя стюардессами и примерно пятнадцатью другими пассажирами, которым непременно надо было вмешаться. Собрание было ещё в полном разгаре, но тут какая-то женщина явно с дипломом профессиональной мамы дала мне подышать в пластиковый пакетик. А после русский доктор протянул мне какое-то успокоительное.

Прошла целая вечность, пока на меня перестали смотреть.

Слёзы тихо катились у меня по щекам и по шее, потому что всё пошло совсем не так. Это не я показала миру средний палец — это мир показывал средний палец мне.

До сих пор. Снова.

Я сидела как пришибленная и не отрываясь смотрела в окно. Освещённые ярким солнцем облака под крылом самолёта казались сделанными из взбитых белков. Замороженный мир без людей. Без планов и без разочарований.

А потом мне приснился планетарий моего отца.

Эта старинная штуковина стоит посередине его комнаты. Если покрутить медный рычажок, то вокруг

Солнца со скрипом начнут вращаться планеты. Мне было шесть, когда мне впервые разрешили это сделать. Это было волшебство. Одной рукой я заставила планеты двигаться. И пока я медленно крутила ручку, мой отец объяснял, почему по ночам темно, а днём светло. И почему темнота наступает не одновременно во всём мире.

Во сне я оказалась в полумраке у двери отцовской комнаты. Я слышала, как внутри тихонько поскрипывают планеты. Я сомневалась, но потом толкнула дверь. Через окно в комнату падал свет уличного фонаря. Кругом были расставлены сияющие приборы и инструменты: большая электрическая машина у окна, барометры на стене, микроскопы под стеклянными колпаками.

В центре комнаты был планетарий с медным рычагом. Но его крутил не мой отец.

Там была Юно.

Её светлые локоны блестели ярче всех начищенных приборов. Она смотрела прямо на меня.

А потом засмеялась.

 

Благодарим издательство «Поляндрия Принт» за предоставленный отрывок из книги Анны Вольтц «Сто часов ночи».

 

Copyright
© 2014 by Anna Woltz
Original title Honderd uur nacht
© by formlabor and Carlsen Verlag GmbH, Hamburg
© Лейк И. В., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление ООО «Поляндрия Принт», 2021
Изображение на обложке используется по лицензии Shutterstock.com
ISBN 978-5-6045048-7-1