Сотворение мифа: отрывок из книги Анн Плишота и Сандрин Вольф «Гомер Пим и секрет Одиссея»

В издательстве «КомпасГид» впервые на русском языке выходит первый том о приключениях Гомера Пима. Фантастическая сага от авторов «Оксы Поллок» погружает в мир на стыке реальности и древнегреческого эпоса. Главного героя неслучайно зовут Гомер. Его отец, Давид Пим, был увлечён историей Одиссея и даже собирался снять фильм о легендарном путешественнике, но вот уже пять лет как бесследно пропал. Никто так и не узнал о причинах исчезновения отца Гомера. Может быть, разгадка находится куда ближе, чем кажется?

Анн Плишота, Сандрин Вольф. Гомер Пим и секрет Одиссея

Не секрет, что европейские писатели любят обращаться к «Одиссее». Переосмысляли странствия хитроумного мореплавателя и классики модернизма, и современные авторы, вспомнить хотя бы недавний роман Мадлен Миллер «Цирцея». «Гомер Пим» в этом ряду – один из наименее претенциозных и, пожалуй, наиболее весёлых текстов. Дело тут не просто в заразительной бесшабашности главного героя и его друзей, не просто в таких по-своему комичных существах, как чопорная химера или говорящая мышка-песчанка. Французские писательницы иронично обыгрывают стереотипную фантастику о подростках, где протагонист, будучи изгоем в реальном мире, обычно становится спасителем в мире параллельном. Гомер напротив – совсем не изгой, а довольно харизматичный двенадцатилетний парень. В свою очередь параллельная реальность нарочито запутана и буквально вымышлена, во многом она и есть кино, которое придумал пропавший отец героя. В результате жанровая история обретает особый самоироничный шарм и выглядит по-настоящему оригинальной. По смыслу созвучна она даже не столько Одиссее, сколько другому мифу – о скульпторе Пигмалионе, влюблённом в собственное творение. Ведь Давид Пим тоже немного Пигмалион, чьи фантазии, воплотившись в жизнь, привели к непредсказуемым последствиям. Разобраться в них, попробовать исправить ошибки, допущенные при невольном сотворении мифа, и предстоит Гомеру.

 

Глава 1

Гомер не сказал бы, что денек выдался скверный. Но и чудесным его тоже не назовешь…

Он отпраздновал свое двенадцатилетие, все прошло как положено. Верные друзья, Лилу и Саша, подарили ему компьютерную игру, о которой Гомер давно мечтал, и с обеда до самого вечера все трое вместе осваивали ее. А потом Нинон, его молоденькая тетя, приготовила шоколадный торт — такой воздушный, что все облизывались в нетерпении.

Да, все прошло как положено. Грустно прошло, если честно. Потому что вот уже пять лет каждый день рождения Гомер ни на секунду не мог заставить себя забыть о том злосчастном дне, когда исчез его отец, Давид Пим.

Когда пришел черед задувать свечи, его мама Изабель быстро обежала вокруг стола, нащелкала фоток на телефон, обняла сыночка, попробовала торт, а потом, как всегда, уединилась у себя в кабинете. Ибо если она не была на работе, то есть в ателье по ремонту и пошиву текстильных изделий, поглощавшем почти все ее время, маму всегда можно было застать в этой темной, неубранной и непроветренной комнатке.

Давид Пим испарился, будто по щелчку пальцев факира. В тот день все рухнуло. Настоящая катастрофа. С тех пор Изабель очень изменилась, особенно ее отношение к Гомеру. Внимательная, сияющая и участливаямать превратилась в суховатую, почти избегавшую общения даму, сломленную горем.

После утраты мужа, да еще при столь странных обстоятельствах, она так и осталась безутешной. Что уж говорить о долгих месяцах полицейского расследования, подозрений, ложных следов, нездорового любопытства со стороны соседей и прессы, несносных намеков: блудный муж сбежал с любовницей — вот как, стало быть, выглядел для всей округи Давид Пим, и нечего-де искать прошлогодний снег.

Все это в конце концов подточилоИзабель изнутри.

Со временемГомер понял: он потерял не только отца, но отчасти и мать.

Хорошо, что в доме жила еще и Нинон. Ее, веселую девятнадцатилетнюю брюнетку, частенько принимали за старшую сестру Гомера, а ведь она приходилась младшей сестройИзабель. Дедушка с бабушкой по материнской линии, едва успев выйти на пенсию, продали все свое имущество и попрощались с ними, чтобы наконец-то воплотить в жизнь давнюю мечту — отправиться в кругосветное путешествие в своем автофургоне, «доме на колесах».

Но дела семейства нужно было как-то устраивать, и вот компромисс найден: Нинон теперь три дня в неделю училась в инженерном колледже за сотню километров — изучала домашнюю электронику и, вместо того чтобы снять жилье в городе, жила у Пимов, приглядывая за племянником. Семья для нее была на первом месте — а уж особенно в такие трудные времена. Сейчас в Гомере боролись два противоречивых чувства: с одной стороны, он был рад, что ему уже двенадцать и он вместе со своими гениальными друзьями вот-вот успешно перейдет в пятый класс — через два дня классный совет, и решение примут официально.

Но, с другой стороны, его по-прежнему терзала горечь утраты. Сколько людей думает, что отец начал новую жизнь на стороне… А вот он, как и мама, в это не верил. Никогда не бросил бы их такДавид Пим, не подав ни малейшей весточки, и ни за что не смог бы вынести, что его сын так несчастен.

Это было просто невозможно.

Гомер забрался на водительское место в машине, уже пять лет стоявшей в одном из гаражей. Отцовским кремом для бритья в ней больше не пахло, но сколько всего еще тут напоминало о нем! На спинке переднего сиденья — коврик из деревянных шариков, чтобы не уставала спина, на заднем сиденье — забытая кепка цвета хаки, к солнцезащитному козырьку на лобовом стекле прикреплена семейная фотография, брелок для ключей с фигуркой Эола — греческого бога ветров… и даже ветхая узловатая веревка, которую обожал покусывать пес Раймон, живший в семьеПимов. Милейший шиба-ину исчез одновременно с хозяином. От него осталась только игрушка, источавшая кошмарный запах, и кусочки шерсти на ковролине, которые ни у кого так и не хватило духу собрать.

Все оставалось так, будто Давид Пим вполне может — о, если бы это случилось! — с минуты на минуту вернуться, приветственно помахать всем рукой и, включив музыку на полную громкость, умчаться на съемочную площадку. Гомер любил усесться на переднее сиденье и взяться за руль, которого так часто касались руки Давида Пима; тогда он вволю размышлял о многом и страстно ждал какого-нибудь знака. Но ничего не происходило.

Гомеру было хорошо известно, что гараж нужно запереть на два оборота и больше не ступать сюда ни ногой. Воспоминаний, такихживых, было столько… но они не утешали, а печалили. И все-таки времямало-помалу шло, и он подумал: неплохо было бы устроить себе здесь берлогу. Нинон помогла ему, натаскав отовсюду старые шкафчики, софу, покрытую разноцветными пледами, слегка капризничавший телик с консолью для игр, древний холодильник, электрические гирлянды с россыпью цветных лампочек… Машина дополняла эту необычную и громоздкую обстановку.

В берлоге Гомер проводил много времени, ему случалось даже спать здесь. Часто сюда заходили Лилу и Саша, вместе они создали рок-группу «Треугольник»: Лилу играла на гитаре и была солисткой, Саша — клавишником, а бывало, и подпоет, Гомер за ударника. Когда не репетировали, то играли или обсуждали мировые проблемы, жуя М&M’s или грызя чипсы на уксусе, от которых их передергивало.

Это была самая хорошая часть его жизни.

Гомер осторожно снял дрессированную песчанку с пульта от телевизора и сунул себе под мышку. Ему нравилось чувствовать, как она там тихонько шевелится, и пусть он уже не был маленьким ребенком — все равно этот зверек был для него живой игрушкой.

Эта песчанка, которую ему накануне подарилаНинон, казалась еще проворнее прежней — ту ему преподнесли на семилетие, и она уже три месяца как окончила дни свои на этом свете. В тот день он, спрятавшись от нескромных взглядов, немного поплакал — ведь это маленькое существо так нравилось его отцу. А сейчас вот почувствовал, как ему хочется сказать что-нибудь ласковое зверьку, столько лет бывшему его другом.

Гомер нежно погладил медового цвета шкурку на спинке маленького грызуна и вылез из машины, так осторожно закрыв дверь, точно это была хрупкая старинная драгоценность.

 

Глава 2

Порывы теплого ветра, как часто бывало, доносили до него эхо океанского прибоя, волн, разбивавшихся о прибрежные скалы неподалеку от дома Пимов.

Гомер с его воображением привык усматривать во всемвокруг нечто скрытое, чего не видитглаз и не слышит ухо. Форма облачка, полет стрекозы, щебетанье птиц… знамения, видевшиеся ему в этом, он истолковывал очень далеко от реальной жизни. Вот и сегодня, например, ветер пустился во все тяжкие, стараясь показать ему мир, который дышал, двигался, жил, как и он сам.

— Привет, Добрячок! — крикнул он розовому поросенку, возившемуся в загончике рядом с домом.

Добрячок повернулся к нему мордочкой, как всегда улыбавшейся, продолжая жевать не то картофелину, не то хлебный мякиш — не разобрать. Гомер с мамой нашли его на следующий день после того, как исчезли Давид Пим и шиба-ину Раймон. Они были в такой тревоге, что им не хватило ни сил, ни желания выяснять, чей это поросенок. Просто оставили его себе, тем более что за ним никто не пришел.

Первые два года Добрячка можно было держать в доме, он был совсем ручной. Нет, красавца Раймона он никогда быне заменил, но и ему нашлось своеместо.

Потом поросенку, уже подросшему, из-за его плачевной нечистоплотности устроили жилище в саду. С тех пор Изабель нередко приходилось гоняться за ним, чтобы окатить струей воды из шланга, как следует помыть с ног до головы, вытереть насухо и побаловать остатками пищи, которые он поглощал с радостным хрюканьем.

Гомер часто заставал маму о чем-то с нимразговаривавшей. Что такого она могла доверить… свинье? Это было странно. Но, в конце-то концов, не более странно, чем беседовать с песчанкой, а ведь он сам часто так делал.

Он погулял по саду, где-то ухоженному, а где-то — не очень, и прошел мимо высокой сосны, на толстых ветвях которой отец когда-то построил для него домик, сейчас уже сильно обветшавший. Остановился у корней пробкового дуба: под ним он сам когда-то сложил груду камней, увенчав ее крестом из ветвей.

— Привет, малыш Биби, представляю тебе малыша Биби-Два, он только что стал членом семьи, — сказал Гомер, поглаживая шерстистую головку песчанки, напуганной порывом ветра.

Он уселся перед горкой камней, скрестив ноги потурецки, и принялся рассказывать о прожитомдне, как всегда и делал, уверенный, что какая-то ниточка связывает первую Биби с его отцом. Ах, Гомер никогда — НИКОГДА! — не верил, что отец мог… распрощаться с жизнью. Наоборот, в глубине души ясно чувствовал, что он здесь, жив, и был уверен в его возвращении.

— Эй, малыш, тыкуда? — вдруг вскрикнул он, вскочив.

Песчанка вырвалась и мгновенно скрылась в зарослях садовых трав, таких высоких, что за ней было не уследить.

— Биби-Два! — позвал Гомер.

Наконец он ее увидел — на вымощенной дорожке, где, как он и предполагал, песчанка ждала его, стоя на задних лапках и вперившись в него крохотными глазками. Стоило ему приблизиться, как она снова побежала к гаражам, прилегавшим к дому, а затем к хижине, стоявшей в стороне. Когда-то здесь играли дети, а потом дедушка Гомера и позже отец устроили в ней студию для монтажа фильмов. Там было логово Давида Пима.

Гомер замер. Последними туда входили полицейские, как раз перед тем как расследование, длившееся месяцы и не давшее никаких результатов, было прекращено. Тогда-то Изабель Пим закрыла ставни, заперла дверь, опустила ключ в карман и уединилась у себя в кабинете.

Затаив дыхание, Гомер остановился в нескольких метрах от запретной постройки. Песчанка ждала его на пороге, поглядывая до ужаса хитрющими глазками.

— Туда нельзя, — забеспокоившись, прошептал Гомер.

Дрожа, он махнул руками, словно зовя маленькое существо к себе.

— Иди же сюда, иди. Это уже не смешно.

Удивительно, но Биби-Два послушалась и ушла с порога, стремительно взобравшись на гостеприимное плечо юного хозяина.

Гомер вернулся в дом и прошел на кухню, ему стало не по себе от того, что он так близко подходил к студии. Он налил и выпил большой стакан газированной воды; в животе сразу заурчало. Потом посадил песчанку на стол и, опершись на него локтями и обхватив руками голову, стал наблюдать, как зверек лузгает семечки подсолнуха. Гомер давно уже успел привыкнуть к этому зрелищу, и все-таки оно ему не надоело.

— Ты вошла в нашу семью и должна знать, что есть две-три вещи, которые ни в коем случае нельзя делать у Пимов, — вполголоса начал он. — Первая — запрещено входить в хижину. Вторая… ладно, то же самое. И третья — то же самое. Ты поняла?

Он готов был поклясться головами всех, кого так любил: только что Биби-Два едва заметно кивнула очаровательной мордашкой. Гомер отпрянул. Не иначе как он переел шоколадного торта и теперь у него галлюцинации…

— Черт-те что, — и он возвел глаза к небесам.

— Это ты про что? — спросила Нинон.

Гомер вздрогнул. Он не слышал, как вошла тетя.

— Нет-нет, — ответил он, — ничего.

Нинон заметила на столе песчанку и погладила ее по головке.

— А ведь ты и правда прелесть! Но твоему хозяину следует отнести тебя в свою комнату… Потому что, сам знаешь, кое-кто не оценит ее присутствия здесь.

Гомер с досадой взглянул на Нинон.

— Ты думаешь? — бросил он. — А мне вот кажется, что ей скорее наплевать… на Биби, на мой день рождения, да вообще на все на свете.

В веселых глазах Нинон мелькнула печаль.

— Твоей маме не плевать, Гомер, и ты сам это прекрасно знаешь.

— Ну как же, конечно, вот только не скажешь, что это бросается в глаза!

Нинон безропотно вздохнула и открыла холодильник в поисках идей для обеда.

— Ну что, каково это — полных двенадцать?

Гомер пожал плечами, не зная, что сказать.

Гомер Пим и секрет Одиссея: [для ср. шк. возраста: 12+] / Анн Плишота, Сандрин Вольф; пер. с фр. Д. Савосин; [авт. обл. А. Суменков]. — М. : КомпасГид, 2022. — 304 с.

Originally published under the title Homer Pym et le garçon du film — Tome 1
by Anne Plichota and Cendrine Wolf
© Hachette Livre, 2019
© Перевод, оформление, издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Тинбук», 2022